Коттен посмотрела на Джона, который спал глубоким сном. Она готова сделать все, чтобы спасти его. И они это знают. Падшие ангелы снова попытались отобрать Джона у нее. Сначала хотели опозорить их обоих в глазах церкви и всего мира с помощью фотографий Темпест Стар. А затем попытались убить его, чтобы припугнуть ее.

Коттен села у кровати Джона, протянула руку и прикоснулась к его лицу, не сводя с него глаз. Они хотели, чтобы она испугалась, что может его лишиться. И вот, глядя на Джона, прислушиваясь к его неровному дыханию, она поняла, что может быть и наоборот. Почему они так хотят напугать ее? Ответ пришел сразу. Потому, что в ее власти остановить их. Это они ее боятся. Они сами до смерти напуганы. Должно быть, она вот-вот обнаружит то, что они хотели бы спрятать навечно. Тайну того, как остановить их, как остановить Армагеддон. Эти новые мысли придали ей сил.

Чуть раньше медсестра принесла в палату раскладушку, и Коттен решила, что надо бы отдохнуть. Улеглась, закрыла глаза, стала дышать медленно, стараясь очистить сознание. Но, несмотря на усталость, спать не хотелось. Вместо этого она стала растворяться в жидком свете. Вспоминая все, чему учил Ячаг, начала погружаться в глубину. Может, там к ней придет решение?

Свет появился и заполнил ее, он вливался через все ее тело. Она пустила его в центр себя, ощутила его силу, представила, как он вращается внутри.

«Не выпускай этот свет, — вспоминала она слова Ячага. — Освободи разум, и пусть он движется свободно; не останавливайся ни на одной мысли, двигайся сквозь пространство и время в абсолютной тишине. Только в этот миг, исполненный совершенства, он и существует».

Коттен отбросила посторонние мысли, сосредоточившись на чистоте света.

Она услышала шум ветра за окном и гудение лифта. У стойки дежурной двое шепотом обсуждают последние новости об эпидемии самоубийств. Нервное позвякивание стаканов и кастрюль в больничной столовой. Где-то на улице женщина умоляет таксиста увезти ее из города. В голосе слышится страх.

Потом Коттен услышала звук, с которым кровь заструилась в теплую воду — женщина неподалеку легла в ванну и вскрыла себе вены; грохот стула, отброшенного ногой мужчины, который только что повесился на трубе в подвале дома в квартале отсюда. Веревка трещала под тяжестью тела.

Повсюду умирали люди. Звуки смерти нарастали, как фон динамиков, которые включили слишком громко.

Коттен задрожала от страха; тело похолодело и покрылось испариной. Казалось, ее разрывают на части, тащат в тысячи сторон все те, кто взывает о помощи. Их вопли наполнили тьму комнаты, ее разум, пытались погасить жидкий свет.

Коттен изо всех сил старалась не терять свет из виду, не упускать способность видения, которой обучил ее Ячаг. Ответ должен скрываться в жидком свете. Больше неоткуда ждать.

Если Риппл и Ячаг правы и все возможности уже существуют, значит, она может выбрать другой мир, лучше этого.

Усилием воли она отсекла звуки и мысли, стала удаляться от них, сама становилась светом, который пульсировал в унисон со Вселенной, сливался с мирозданием.

Неожиданно она увидела рядом с больницей парк, который начинался сразу у входа. Там все было не так, как в вестибюле, — светло, весело, людно. Нет криков о помощи, стонов и предсмертных хрипов. Никто не спешит, и торопиться там некуда. Прохожие улыбаются и кивают ей.

Тогда, во Флориде, Коттен видела два берега, а сейчас она поняла, что перед ней два Лондона. Один — мрачный, пожираемый заживо смертью и злом, а второй — исполнен жизни и надежды.

Это жидкий свет позволил ей увидеть другой путь — другую жизнь, другую возможность. Она увидела и приняла ее — решила войти в этот прекрасный, спокойный мир, жить в нем. Она перешла от одной нити, о которой говорил Лестер Риппл, к другой, с одной лесной тропинки Ячага на другую. Сделала это по собственной свободной воле.

И Ячаг, и Риппл научили ее одному и тому же: все возможности существуют одновременно. Мы сами решаем, по какому пути идти.

Коттен стояла на траве и вдыхала свежий воздух. Захотелось просто шагнуть вперед — пройти по чистому полю к жизни, исполненной мира и спокойствия.

И вдруг она поняла: есть одно обстоятельство, из-за которого она не может уйти. В том мире никто не нуждается в помощи. И она не отвернется от тех, кому помощь нужна.

Коттен медленно повернулась и зашла в больницу.

В больничной палате царила тишина, ее нарушал только шум аппарата для измерения давления, который надулся и снова опал на руке Джона.

Коттен придвинула кресло к кровати, вплотную к перилам. Положила голову на прохладную простыню. Жидкий свет отнял у нее все силы. Практикуйся, говорил Ячаг, и будет легче. Коттен закрыла глаза и уснула.

Когда медсестра, пришедшая проверить Джона, с шумом распахнула дверь, яркий свет из коридора разбудил Коттен.

— Как он? — спросила она, когда медсестра закончила работу.

— Вроде неплохо. — Затем сестра помолчала и спросила: — Он очень много для вас значит?

— Больше, чем можно себе представить, — не раздумывая, ответила Коттен.

Когда медсестра ушла, Коттен села на кресле и посмотрела на часы. Полдень, значит, в Чикаго шесть вечера. Номер Лестера записан в мобильнике. Она невнимательно отнеслась к тому, что этот странный низенький человек пытался втолковать ей в «Старбаксе». Но теперь было очевидно: то, о чем Риппл рассказывал, походило на жидкий свет.

Коттен подошла к окну и открыла мобильник. Увидела, что связь здесь хорошая. Отыскав номер Риппла, нажала кнопку вызова. Была суббота, и она надеялась, что он сейчас дома, а не в университете.

— Риппл на проводе, — ответил он после третьего гудка.

Он говорил как будто с набитым ртом.

— Здравствуйте, Лестер. Это Коттен Стоун. Мы встречались несколько дней назад — помните, насчет фотографий? Но я, кажется, оторвала вас от обеда.

— Да-да-да. Нет. То есть да, я вас помню. Нет, я просто перекусываю на ходу. О господи.

Коттен ясно представила, как он неловко держит бумажную тарелку с чем-то сомнительным.

— Окажите мне любезность. Вы не могли бы еще раз объяснить вашу теорию, нитяную теорию? Только помните, пожалуйста: я полный профан, поэтому постарайтесь говорить как можно проще.

Коттен услышала, как Лестер залпом что-то выпил и фыркнул.

— Ее очень трудно понять и почти невозможно объяснить. Видите ли, на уровне частиц законы мира меняются. Частицы ведут себя не так, как крупные предметы. Это первое, что вы должны принять. Те законы, что управляют нашей повседневной жизнью, в квантовом мире неприменимы, — говорил Лестер, и слова сыпались все быстрее и быстрее.

— Пока я, кажется, все понимаю.

— Вы когда-нибудь бросали в воду камень? Видели круги? Так перемещается свет… ну или почти так — рябью, волнами. Хм. Хм. Хм. Вот как будет проще всего понять: представьте, что вы бросаете в воду два камня — одновременно, но в два разных места. Волны расходятся и в конце концов встречаются. И тогда они или поглощают, или усиливают друг друга. Это ясно?

— Ясно, — ответила Коттен.

— Я пропускаю громоздкие научные выкладки, так что поверьте на слово. Будем считать, что у меня на это лицензия — так, чтобы вы все поняли.

— Идет.

— Представьте, что у вас есть пистолет, а перед вами стена с двумя отверстиями, а за ней еще одна стена, на которой фиксируется каждое попадание пули. Если вы несколько раз выстрелите в каждое отверстие, а потом проверите, что на второй стене, то что вы увидите? Куда попадет большинство пуль?

— Я думаю, они попадут в две точки, каждая из которых лежит на той же прямой, что и отверстия.

— Да! Да! Да! — Лестер, несомненно, был в восторге от того, что она пришла к такому верному заключению. — Но рябь или волны будут вести себя иначе, правильно? Если световые волны пройдут через отверстия, как волны на воде, они будут двигаться дальше, расходиться и поглощать друг друга. Получается, что если мы сможем засечь, куда именно они попадут на второй стене, это будет уже модель волн, модель интерференции, а не просто две дырки, как с пулями. Правильно?