В Агуас-Кальентес они сели на автобус, который повез их вдоль реки Урубамба, а потом покатил в горы по серпантину к конечному пункту назначения, находящемуся на высоте восьми тысяч футов над уровнем моря.

— Мы хотя бы сможем тут что-то посмотреть? — спросил Пол, когда они вышли из автобуса неподалеку от Мачу-Пикчу.

— Боюсь, у нас не будет времени, — ответила Коттен. Они поднимались по высоким ступенькам к центру приема туристов. — У гостиницы «Сенчури-Лодж» примерно в два тридцать нас будет ждать проводник. А оттуда до того места, куда нам надо попасть, два часа ходу, причем дорога тяжелая.

Впрочем, они все-таки нашли время, чтобы сделать то, что Ник назвал «козырным снимком», — на любимом туристическом месте, площадке у «Хижины хранителя». Коттен вытащила цифровик и попросила прохожего щелкнуть их втроем на фоне Мачу-Пикчу.

— Жаль, что так мало времени, — сказала Коттен, когда они направились к «Сенчури-Лодж».

— Может, на обратном пути, — отозвался Пол. — Это просто позор — проделать такой долгий путь и не посмотреть тут все как следует. — Он с интересом огляделся. — Как инкам удалось все это построить?

— Жевали листья коки, — сказал Ник.

— Это было привилегией королевского двора и священников, — сказала Коттен.

— Держу пари, что крестьяне утаскивали по паре листочков, — ответил Ник.

— Если серьезно, нам обязательно надо попробовать чай с листьями коки, который здесь продают, — сказал Пол. — Говорят, он помогает легче переносить большую высоту. — И спросил Коттен: — А что тебе известно про то место, куда мы направляемся?

Коттен пожала плечами.

— Только то, что его недавно открыли и все еще изучают. И при этом не знают ни того, кто его построил, ни того, что случилось с обитателями.

— Звучит жутковато, — сказал Ник.

Отлично, подумала Коттен. Как раз этого и не хватало.

Стоя в туалете физического факультета Иллинойского университета, Лестер Риппл моргал, а по щекам у него катились слезы. Никак не получалось надеть эти чертовы контактные линзы без слез и соплей. Указательным пальцем он зажал одну ноздрю и высморкался в умывальник. Проделал то же самое с другой ноздрей. Вставлять линзы всегда оборачивалось для него пыткой. Ну почему это не может быть проще?

Лестер снова пристроил линзу на кончик указательного пальца. Откинул назад темно-русые волосы и, глядя на свое отражение в зеркале, стал подносить линзу к глазу. Эти линзы казались ему похожими на лилипутские аквариумы. Без рыбок, конечно. Когда до цели оставалось всего полдюйма, в глазах защипало, а из носа потекло. Лестер крепко сжал толстые губы, оттянул веко и широко распахнул светло-голубые глаза. С первой же попытки линза встала на место. Лестер снова заморгал и вытер глаза носовым платком, который висел на раковине. Прищурился и сморщил нос. Теперь, по крайней мере, он нормально видит. С левым глазом все в порядке, а вот на правом острота зрения всего десять процентов. Это не результат аварии или несчастного случая — правый глаз всегда плохо видел. Лестер постоянно на все натыкался, вечно терял равновесие, что в детстве делало его идеальной мишенью для сверстников. Первое время ему помогали очки, но из-за них его стали дразнить еще хуже. Отец хотел, чтобы сын стал сильнее, научился давать сдачи, вел себя как мужчина. А вот мать его понимала, поэтому она отложила денег и на одиннадцать лет подарила ему контактные линзы.

— Только не говори отцу, — сказала она.

С тех прошло уже семнадцать лет, но он так и не привык к этим чертовым линзам. А самое странное — отец так ничего и не заметил.

Лестер посмотрел на часы. Он пришел слишком рано. Сейчас два часа, а собеседование назначено на два сорок пять. И хорошо. Ему нужен запас времени. Это придавало уверенности. В конце концов, мог опоздать автобус. На дороге могла случиться авария. Его мог прихватить понос, выступить сыпь или приключиться насморк, и тогда потребовалось бы время, чтобы подействовал имодиум, димедрол или кларитин. Много всего могло случиться — и тогда он опоздал бы. А начинать работу с опозданий — не дело.

Лестер вчетверо сложил носовой платок, положил на край умывальника и три раза постукал по нему пальцами, потом перевернул и снова постукал, приговаривая вслух:

— Раз, два, три.

И сунул его в левый передний карман брюк.

Вымыл руки — три раза нажал на дозатор жидкого мыла и намылил руки. Потом сполоснул их, трижды поставив под кран.

— Раз, два, три.

Высушил руки, потряс ими, повертел над головой и наконец вытер о штаны.

Лестер Риппл подхватил большую сумку. Он был готов.

Пройдя по коридору, отыскал кабинет, в который ему было назначено явиться. Здание было старым, деревянные полы были темными, как колумбийский кофе, а штукатурка на стенах — в пятнах и дырках. Деревянная дверь в кабинет была почти такой же темной, как и пол. Свет пробивался сквозь матовое стекло и вентиляционное окошко наверху.

Лестер остановился перед дверью, не зная, что делать — стучать или просто заходить, не дожидаясь формального разрешения.

Он постучал.

— Войдите, — донесся из-за двери женский голос.

Лестер повернул круглую ручку.

— Добрый день, — сказал он. — Меня зовут Лестер Риппл. У меня назначена встреча с доктором Осборном.

Секретарша не подняла на него глаз.

— Присаживайтесь, — сказала она. — Вы пришли слишком рано.

— Я знаю, — ответил Риппл, садясь на пластиковый стул у противоположной стены.

Он залез в сумку и принялся перебирать лежащие там журналы и книги. Выбрав «Физическое обозрение», положил журнал на колени и открыл страницу со статьей «Гравитационные волны в открытом пространстве де Ситтера», которую читал уже раз десять, а то и больше. Ее написал Стивен Хокинс вместе с Томасом Хертогом и Нилом Тароком.

«Господи, — подумал он, — Хокинса я готов читать хоть весь день».

Стивен Хокинс был кумиром Лестера и, знал о том сам Хокинс или нет, его учителем. Не раз Лестер задавался вопросом: а что на моем месте сделал бы Хокинс? У них было столько общего, что это казалось зловещим. Оба родились восьмого января. У обоих второе имя было Уильям. Отцы обоих хотели, чтобы сыновья занялись медициной, но они предпочли математику, потом перешли к физике, а именно — к теоретической физике. У обоих были проблемы со здоровьем, хотя амиотропический латеральный склероз Хокинса куда серьезнее близорукости Риппла.

Он прочел статью так же внимательно, как и в первый раз. Дочитав, проверил, который час, посмотрел на закрытую дверь в кабинет за спиной секретарши. Чем там занимается доктор Осборн? Какое-то время Лестер осматривал комнату, затем решил почитать что-нибудь еще. Взял комиксы. «Женщина-кошка», «Супермен» или «Зеленый фонарь» были для него таким же увлекательным чтением, что и Хокинс, Бон или Эйнштейн.

— Доктор Риппл? — произнес человек, открывший дверь кабинета.

— Вы доктор Осборн? — Риппл поднялся. Комикс с шелестом свалился на пол.

Осборн посмотрел на обложку. Заглавие, выписанное жутковатыми извилистыми буквами, гласило: «НЕЧЕСТИВАЯ ТРОИЦА».

Лестер понял, что не получит работу.

Проводника звали Чами, и он был инка. На языке кечуа это имя значило «маленький», «коротышка». Он и был таким. Пять футов три дюйма, определила Коттен. Худой, с коричневато-красной кожей, под которой ходили мускулы. Он сообщил им, что говорит на трех языках и предпочитает, чтобы его называли Хосе. Коттен решила, что это упрощает дело. В Перу почти все говорят по-испански, инки — на кечуа и часто тоже знают испанский.

Вместе с Хосе был еще один человек, покрепче, который помог им нести багаж, но он явно не знал английского.

Тропинка, проложенная в джунглях, вела в горы. Местами растительность становилась такой густой, что пройти было невозможно. Уже почти дойдя до конечного пункта, они свернули на боковую тропку, у дерева с прибитой красной деревянной табличкой. Пройдя примерно сорок футов по неровной и сильно заросшей тропе, они остановились.