— Почему вы не можете просто убрать ее? — спросила Мария. — Вы избавились от агента, избавьтесь и от нее.

Ричард промокнул губы салфеткой, вопросительно посмотрел на Эли и перевел взгляд на жену:

— Потому что она — одна из нас. По крайней мере, наполовину. Ее отец был падшим ангелом. У нас есть физическая возможность избавиться от нее, но дело в том, что мы с самого начала поклялись не причинять вреда друг другу и тем, кто одной крови с нами. Только так мы можем увеличить свои ряды. Нам нужна большая армия. Если мы перейдем эту черту, нарушим обет, наш союз может быть разрушен навсегда. Нельзя допустить, чтобы численность нашего легиона уменьшилась. Лучше уж мы сломаем ее дух или вернем заблудшую овечку на путь истинный.

— Ясно, — сказала Мария, тщательно обдумав слова Ричарда. — Я все поняла, но тогда возникает другой вопрос, Эли. Агент Венатори мертв, и никто не подозревает, что у него вовсе не сердечный приступ. Почему же ты тогда так возбужден?

— Потому что вы не понимаете сути. Стержня всего дела. Не сомневаюсь, что Коттен Стоун поймет наше предупреждение. Она свяжет смерти Торнтона Грэхема и Томаса Уайетта, но пренебрежет этим.

— Почему? — не понял Ричард.

— Потому что тебе нужно нанести удар в самую уязвимую ее точку, пробить в ее броне брешь и поставить на колени. Нанести удар по Джону Тайлеру.

— Не передумал меня брать? — спросила Коттен Теда Кассельмана по телефону.

— Совершенно не передумал, — ответил Тед. — Если ты примешь мое предложение, это будет лучшей новостью за всю неделю.

— Сначала мне надо обговорить с тобой кое-что. Идет?

— Валяй.

Коттен откинулась на диванные подушки.

— Допустим, я бросаю свою работу. Я уже позвонила в «Газетт» и сказала, что ухожу. И даже написала заявление, но еще не отослала его.

— Ты сделала все как надо, — сказал Тед.

Коттен прикусила нижнюю губу.

— Не совсем.

— Так давай отправляй письмо, и пусть эта дурацкая работа достается Темпест Стар и «Курьеру».

— Я так и хочу сделать. Но «Газетт» заплатила мне аванс за материал о руинах в Нью-Мексико. Проблема в том, что материала нет. То есть сюжет есть, но он еще не закончен. Я хочу доработать его для Си-эн-эн, но не могу разорвать контракт, если не верну деньги «Газетт». — У Коттен все внутри сжалось. — А денег у меня нет…

— Я об этом позабочусь, — сказал Тед.

— Нет, я хочу не этого. Я предлагаю сделку. Постарайся отнестись непредвзято.

Следующие пять минут Коттен рассказывала Теду во всех подробностях про хрустальные таблички — в Перу, в Нью-Мексико и про последнюю, утерянную. Она рассказала о Гапсбургах, о Томасе Уайетте, его сотрудничестве с Венатори и смерти, которая, как она убеждена, произошла вовсе не по естественным причинам.

— Это сюжет, который я собираюсь сделать для Си-эн-эн. Тед, эта история даже серьезнее, чем заговор Грааля. Я уверена, что таблички собственноручно созданы Господом и что в них содержится послание к…

— Коттен, меня не надо убеждать — я тебе верю, верю в твое чутье и твой профессионализм. Кроме того, я отлично понимаю, что ты будешь раскручивать этот сюжет независимо от того, заплатит тебе Си-эн-эн или нет. Я прав?

Коттен прижала телефон плечом и очень тихо, почти шепотом, произнесла:

— Это очень важно для меня, Тед.

— Сколько ты должна «Газетт»? Кстати, возвращать мне деньги не надо. Си-эн-эн даст аванс и оплатит работу отличного журналиста и первоклассный новостной материал.

— Должна я примерно две тысячи долларов. Еще надо показать фотографии перуанской таблички специалисту, а это означает дорожные расходы. Мы с Томасом искали экспертов по хипу и выяснили, что один из лучших специалистов в мире работает в Чикаго. С него я и начну.

— Не вопрос. Клей марку и отправляй свое письмо о расторжении контракта. Тебе нечего делать в этом вонючем таблоиде. Возвращайся домой, в Си-эн-эн, и все будет хорошо.

— Но я еще не готова переезжать в Нью-Йорк. Сначала надо довести до ума сюжет с табличками.

— Ну что ты, детка. Работай там, где тебе удобно. А о переезде подумаем потом.

— Тед, ты просто чудо. Я серьезно.

— Да-да, конечно. Хочешь подольститься, чтобы я повысил тебе гонорар.

Оба засмеялись.

— Слушай, ты общаешься с Джоном Тайлером? — спросил Тед.

— Да. Я разговаривала с ним сразу после смерти Томаса и вчера. Тело отправили в Вашингтон на частные похороны. У него не было родных, поэтому придут только представители посольства и члены Венатори. Джон обо всем позаботился. Мы с ним говорили очень долго.

— У вас с ним особые отношения. Досадно, что он священник — точнее, даже архиепископ.

— Ну да, он священник. И что с того?

— Вот я и говорю: досадно. — Тед секунду помолчал. — Ладно, не буду больше мучить тебя этими разговорами. Как я понимаю, это больная тема.

— Вроде того, — сказала Коттен.

— Ладно, детка, высылай мне свой план передвижений и держи в курсе дела. Я добуду тебе денег, а когда будешь готова, звони. Я закажу все, что надо, через командировочный отдел Си-эн-эн.

Прилетев в чикагский аэропорт О’Хара, Коттен доехала на автобусе до гостиницы «Краун-плаза» в Гриктауне. На три часа у нее была назначена встреча с доктором Гари Эвансом на факультете антропологии Иллинойского университета.

Без пяти три она стояла перед его секретаршей.

— Меня зовут Коттен Стоун. У меня встреча с доктором Эвансом.

В правой руке она держала маленькую кожаную папку на молнии.

— Пришла мисс Стоун, — сообщила секретарша по телефону. Секунду она слушала, и повесила трубку. — Проходите, доктор Эванс ждет.

Коттен легонько постучалась и зашла в кабинет.

— Добрый день. — Эванс протянул ей руку через стол.

На вид ему было лет шестьдесят пять — сальные прилизанные волосы, мешковатый костюм. Стекла очков были столь же внушительны, сколь и его среднезападный акцент. Кабинет был маленьким и загроможденным — книги, бумаги и папки стояли стопками вдоль стен.

— Спасибо, что согласились меня принять, доктор Эванс.

— Вы сказали, что у вас есть хипу. — Он с любопытством посмотрел на ее папку. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Коттен села напротив Эванса.

— С самого вашего звонка жду не дождусь, когда вы покажете свою находку, — сказал Эванс. — Особенно учитывая, что я увижу ее первым.

Коттен положила папку на колени.

— Да, вы первый.

— А как к вам попало это хипу? По телефону вы, похоже, не хотели вдаваться в подробности.

Коттен с трудом сглотнула.

— Слишком сложная история, чтобы рассказывать ее по телефону. И еще: наверное, я ввела вас в заблуждение. У меня нет собственно хипу, у меня только фотографии.

Коттен расстегнула папку и вытащила три снимка хрустальной таблички пять на семь, которые распечатала дома. Она разложила их на столе Эванса, наблюдая за его лицом — он часто заморгал и нахмурился, придвинув фотографии ближе.

— Что это?

— Хрустальная табличка, обнаруженная на отдаленном археологическом объекте в перуанских Андах.

Эванс полез в ящик стола и достал большую лупу. Взяв первую фотографию, он стал внимательно рассматривать ее, поворачивая под разными углами. Затем перешел ко второй и к третьей.

— Что вы об этом думаете? — спросила Коттен. — Нижняя часть таблички напоминает хипу. Линии — это веревки, а точки — узлы. Такое возможно?

— Возможно, — сказал Эванс, пожав плечами. — Я ничего не понял. Что это вообще за табличка? Я-то думал, что вы принесете настоящее хипу. — Он поднял глаза. — Не знаю точно, что это у вас, мисс Коттен, но боюсь, что ничем не смогу помочь. Мне надо видеть само хипу. Способ плетения нитей, их цвет — все это не менее важно, чем узлы — или, в данном случае, точки.

— Но по ним можно хоть что-нибудь понять? Не могли бы вы разобраться с линиями и точками? — Она услышала в своем голосе нотки отчаяния.