Ричард предупреждал, что первая встреча с ними поразит ее. И все-таки она не была готова к такому. Невозможно подготовиться к восхищению, которое испытываешь при встрече со сверхъестественным. От одного воспоминания по коже пробежали мурашки, как и тогда, в пустыне, при свете полной луны.

И еще запах — острый, пряный, пьянящий. И гул летящих светлячков. Он словно пронизывал тело.

Ее возбуждало осознание абсолютной власти — опасной, запретной, смертоносной. И то, как демоны кружились — прикасались к ней, пульсировали.

Все это было невероятно сексуально.

А в гостинице стало очевидно, что случившееся так же возбудило мужа. Ричард любил ее неистово, яростно, именно так, как ей и хотелось. И его яростный огонь еще больше распалил ее страсть.

Мария знала, что это такое — когда к тебе испытывают страсть, когда ты желанна. Так было до аварии. Вся ее жизнь была поделена аварией напополам. До аварии и после.

Эпоха «до аварии» была роскошной, полной денег и секса, мужского вожделения и женской зависти. Потом наступила трагическая ночь. Машина — переворот — взрыв — огонь — и боль, с которой ничто не сравнится.

Она несколько недель пролежала в отделении интенсивной терапии, и жизнь ее висела на тончайшем волоске. Когда она наконец очнулась и сознание ее прояснилось, она попросила зеркало. Она ощупывала лицо и хотела посмотреть на него. Медсестры и посетители отказывались давать ей зеркало, уговаривали подождать, и это лишь усиливало ее страхи.

Однажды ранним утром, после того как дежурная сестра провела необходимые процедуры, Мария сумела выбраться из кровати. Трубка капельницы волочилась за ней. Столик был предусмотрительно убран подальше, ведь в него было вмонтировано зеркальце. Как Мария ни вытягивала руку, к которой крепилась капельница, она не доставала другой рукой до столика. Тогда она вытянула ногу и дотронулась до металлического каркаса. Осторожно, чтобы случайно не оттолкнуть, медленно стала придвигать столик — сначала пальцами ног, потом всей ступней. Затем отступила на пару шагов, чтобы ослабить натяжение трубки. Подняла откидную секцию столика и открыла зеркало. Одного взгляда было достаточно. Мария потеряла сознание и упала.

Она очнулась на кафельном полу, штатив капельницы лежал у нее на спине. И в ту же секунду она вспомнила свое отражение. Лицо в шрамах — изувеченное, обезображенное, отталкивающее.

Неожиданно рядом оказалась стайка медсестер. Они подняли ее и отнесли на кровать.

— Не трогайте меня! — кричала она. — Я хочу умереть!

День за днем она отказывалась от еды, не хотела помогать врачам: несколько раз расцарапывала себе лицо и открывала затянувшиеся было раны. Она лежала на больничной кровати и молила Бога забрать ее.

Мария не хотела жить, и ее выздоровление затянулось, состояние снова стало критическим — но она не умерла. Она перестала ждать помощи от Бога и устремила молитвы к другим силам.

Той ночью она проснулась оттого, что кто-то держал ее за руку. Сквозь повязки и трубки систем жизнеобеспечения, сквозь лекарственный туман она разглядела старого седовласого джентльмена — у него был успокаивающий голос, он казался добрым дедушкой. Мягко и ласково шепнул: если ей действительно этого хочется, он может вылечить ее, избавить от боли и вернуть к жизни.

— Ты станешь еще красивее, чем раньше, — пообещал он.

Мария всплакнула, пока он гладил ее волосы, и опять заснула.

На следующее утро она решила, что это был сон. Но ее перевезли в частную лечебницу, и у кровати собралась команда пластических хирургов. Они обсудили с Марией, как будут восстанавливать ее тело и ее лицо.

— А кто все это оплатит? — спросила она.

Тут-то в палате и появился Эли Лэддингтон.

— Тот, кто навестил вас ночью, — мой близкий друг, — сказал он. — Он поручил вас моим заботам. Вы ведь хотите вернуться к нормальной жизни?

— Но почему вы все это делаете? — спросила Мария.

— Потому что вы нуждались в помощи, — ответил он. — Потому что вы плакали и просили помочь. И он ответил на ваши мольбы и препоручил мне. — Эли вплотную приблизился к ее кровати. — Доверьтесь мне.

Мария кивнула, глаза наполнились благодарными слезами. Эли Лэддингтон был ее спасителем.

Благодаря серии высококлассных операций, сделанных группой хирургов, которых Эли собрал по всему миру, к Марии вернулись красота, сила и энергия. Эли подарил ей жизнь. А взамен попросил, чтобы она стала частью жизни Ричарда. Ричард сбился с пути, и она должна была помочь ему вернуться. Подтолкнуть в нужную колею и поддерживать в работе над делом своей жизни. Стать его опорой и вдохновением.

И вот теперь, пять лет спустя, она летела в самолете после чудесного путешествия, такая красивая, что не многие женщины могли с ней сравниться, и помогала мужу преображать мир. Она всем была обязана Эли. И от всей души желала отблагодарить его.

— Миссис Гапсбург, — окликнула ее стюардесса, заставив выйти из забытья. — Вашему супругу звонит мистер Лэддингтон.

Мария посмотрела на мужа, погруженного в глубокий сон.

— Не надо его будить. Я поговорю сама.

— Я так и решила. — Девушка указала на телефонную трубку рядом с подлокотником кресла.

— Привет, Эли.

— Где Рамджал?

Его голос был резким, как лезвие ножа, и Мария тут же поняла — случилось неладное.

— Он вышел в уборную, Эли, — солгала она.

«Догадался ли он, что она солгала?»

— Ты знаешь, что напечатано на обложке сегодняшнего выпуска «Национального курьера»?

Мария почувствовала, что на коже собираются капельки пота. Случилось что-то очень скверное. Она не ответила, ожидая продолжения.

— Те самые фотографии. — Его слова продолжали резать, словно бритва.

— Не может быть. Люди Ричарда забрали фотографии и уничтожили их. Разве что у них были копии…

— Мария, это не игрушки. Пока дела идут хорошо, нас не будут трогать. Но если мы провалимся, нам окажут такую помощь, масштабов которой ты даже не представляешь.

— Эли…

— И уверяю тебя: эта помощь тебе очень не понравится.

Коттен поднялась к себе в квартиру в Форт-Лодердейл. Томас Уайетт с ее сумкой шел сзади.

— Вот он, мой дом, — сказала она, отпирая замок.

Уайетт зашел следом и поставил сумку у тахты.

— Тут воняет плесенью. Извини. — Она сняла с плеча сумку с ноутбуком и поставила на кофейный столик. — Но когда живешь у океана, с этим ничего не поделаешь. За все приходится платить. Сейчас открою окно и хоть немного проветрю.

— Не сомневаюсь, что мне придется сделать то же самое. Я живу в квартире монсеньора Дучампа на этой же улице. Хочу быть ближе к тебе.

Коттен улыбнулась.

— Чертовски приятно слышать, Томас.

— Я хотел сказать, что это моя работа. — Он покачал головой. — Похоже, я несу чушь.

— А ты не продолжай, не то еще больше запутаешься. — Коттен влезла на диван, перегнулась через спинку, раздвинула жалюзи и распахнула окно.

— Так-то лучше. Хорошо, что сейчас осень, а не середина лета, иначе пот катился бы с нас ручьями.

— Так ты решила, что скажешь редактору «Газетт»?

— Если честно, нет. Я могу рассказать правду, но не представляю, что из этого выйдет. Ведь в «Курьере» опубликуют материал этой Стар. Может, он уже лежит в супермаркетах. — Она встала с дивана. — Присядь. У тебя есть минутка?

— Ну, я здесь именно поэтому, — ответил Уайетт.

Коттен забралась с ногами на другой конец дивана.

— Конечно, в самолете мы уже сто раз перебрали все про эту нитку с иголкой, но я по-прежнему ничего не понимаю. — Она сделала глоток. — Все-таки мне кажется, что никакого отношения к шитью или прядению это не имеет. Мы посмотрели в Интернете все, что касается техники шитья. Но эта версия ни к чему не привела. Кроме того, ты сказал, что твой пращур был врачом, а не портным. Может, это как-то связано с хирургией? Не стоит ли поискать про технику накладывания швов и операций конца девятнадцатого века?