Независимой…

Я лениво скользил ладонью по самшитовой изгороди.

— Как выглядит перстень Теодоса в сравнении с действительно большими камнями?

— Скромно. Зато его никто никогда не видел, так что он — легенда.

Мы пошли дальше в задумчивом молчании. Следующие слова Мисси вывели меня из рассеянности на перекрестке, подхода к которому я не запомнил. Какая-то машина остановилась в нескольких дюймах от перехода. Водитель, поймав мой взгляд, покачал головой.

— Герли давно за ним гонялась, — говорила Мисси.

— Может быть, она его заслужила.

— Помоги боже, тому, кто думает иначе.

— Не думаю, чтобы таких много осталось.

— О, — возразила Мисси, — всегда кто-нибудь да найдется.

— Да уж, достаточно одного психа с манией величия и пары горилл, чтобы затеять войну.

— Что такое мания величия? Напомни, пожалуйста.

— Психоз с иллюзией богатства, власти, превосходства. Если ей удается внушить эти иллюзии другим людям, она становится императрицей. В ином случае — социопатом.

— Ты изучил предмет, — оценила Мисси.

— Кроме того, она может страдать манией приобретения грандиозного. Перстень Теодоса — грандиозен?

— Когда станет известно о событиях в Сан-Франциско, его сочтут грандиозным.

— Я бы сказал, это произойдет скорее рано, чем поздно.

Она взглянула на меня:

— А кто расскажет?

Я остановился.

— Бодич, Мисси. Помнишь инспектора Бодича? Он работает в отделе убийств департамента полиции и не собирается уходить. Очень вероятно, именно с ним мы с тобой встретимся в ближайшее время. Когда пресса начнет задавать вопросы по поводу череды убийств, поразившей в последнее время высшее общество Сан-Франциско, ему придется что-то объяснять. Вот это и будет грандиозно.

— Я о нем позабыла.

— Охотно верю. Но Бодич-то о тебе не забывал.

Появилось такси, и мы с Мисси махнули ему. Шофер притормозил, хорошенько рассмотрел нас и унесся прочь.

— Я запомню его номер, — объявила Мисси.

— Может, он торопится писать стихи.

— Будь у меня мой сотовый…

Хорошая мысль. Мы могли бы, в ожидании такси, заказать себе пиццу.

Она щелкнула пальцами.

— А когда пиццу доставили бы, мы бы угнали их машину.

— Четверо из пяти ученых отказываются ими пользоваться.

— Пиццами?

— Сотовыми телефонами.

— Как можно быть такими отсталыми?

— Телефон здесь, — я постучал себя по виску. — Спутник там, — я ткнул пальцем в небо. — Если микроволны плавят сыр на пицце, подумай, что они сделают с твоими мозгами.

— Сотовые телефоны — величайшее изобретение со времен корсетных лифчиков, — упрямо настаивала Мисси. — Они не могут причинять нам вред.

На моем пальце, стучавшем по виску, осталась кровь.

— Я присмотрю, чтобы твой похоронили вместе с тобой.

— Не смешно.

— Прежде к мизинцу похороненных слишком поспешно привязывали колокольчик. Считай это прогрессом.

— А это уже не просто не смешно.

Я вытер кровь о джинсы.

— Мисси, что тебя гложет? Когда-то смерть тебя смешила.

Она неподдельно изумилась:

— Я потеряла миллионную сделку, а ты спрашиваешь, что меня гложет?

— Мисси, — спокойно сказал я. — Тебе не нужен миллион долларов.

— Как мало ты знаешь.

— Я много знаю. Ты получаешь деньги с восьми сторон, всегда при деньгах и всегда будешь. Что для тебя вшивый миллион долларов?

Она пожевала губу.

— Я никогда ничем не занималась, знаешь ли. Ничем существенным, я хочу сказать.

Это была чистая правда, но я промолчал.

— Конечно, я путешествовала. Заседала в музейных комиссиях. Ела устрицы с государственными деятелями и макароны с оперными дивами. Я переспала со всеми по-настоящему интересными миллиардерами на обоих побережьях…

— И вышла замуж за трех-четырех из них. Такова твоя жизнь. Привыкай. И оставь остальных в покое.

— Я к ней не привыкну, — обиженно сказала она. — Не желаю. Я восемнадцать лет гоняюсь за этой покупкой и не собираюсь терять ее теперь.

— Мисси, ты с ума сошла? Нам повезло, что живыми выбрались. Между прочим, когда перестанешь себя жалеть, можешь объяснить, как это тебе удалось вырвать нас целыми из когтей Герли. Этот тип с ножом для ковров — не шутка. И еще одно. Я не желаю слушать, как жизнь проходит мимо тебя, будто какое-нибудь такси. Мимо меня сейчас прошла смерть, а не жизнь.

Мисси задумалась.

— Это, кажется, Джон Леннон сказал, что смерть — это пересадка из одного такси в другое?

— Иди процитируй это его левому ботинку.

— Не дури.

— Говори за себя.

— Я только за себя и говорю. Слушай, — сказал я, начиная горячиться, — лично я очень рад снова оказаться на мостовой, пусть даже не в такси, и намерен здесь и оставаться. Что бы ты ни надумала, на меня не рассчитывай. Конец. Нет меня. Исключен. Капут. Давай дойдем до Джири, или до Клемент, или куда там еще, поймаем такси, автобус или рикшу, и ты отправляйся своей дорогой, а я — домой. Я собираюсь обеспечить ванну для своей грязи, алоэ вера для ран, ибупрофен для спины, лед для головы и виски для души. Потом я отправлюсь к «Чудаку Джо» и съем самый толстый бифштекс по-нью-йоркски, какой там найдется, прямо руками. И кстати… — я похлопал себя по карманам, — у тебя деньги есть?

— Меньше, чем я собираюсь получить, — сказала она, наблюдая за мной.

— Вот и хорошо. Потому что у меня… Ты это о чем?

— Я рада слышать, что ты выходишь из дела, Дэнни.

— А ты нет? Тебе еще мало дерьма? Хочешь посмотреть, как потрошат еще одного пария, пока ты блюешь в мусорное ведерко, полное крови? Давай-давай. Хватай первое попавшееся такси и вперед, к новым преступлениям. А я домой и пешком доберусь.

— Это будет не так-то просто, Дэнни.

— Значит, увидишь, как я доберусь с трудом. Доползу до Фолсом-стрит на четвереньках, если придется.

Она по-прежнему не сводила с меня глаз.

— Что? Что будет не так-то просто? — беспокойно спросил я.

— Ты мне должен, — спокойно сказала она.

— Должен? Что должен?

— Одну услугу.

— Я должен тебе услугу?

К этому времени мы вышли на следующий перекресток. Солнечный свет пересекал его с запада на восток и омывал хирургически подтянутую кожу Мисси светящейся эмульсией. Она устала, и усталость проявила возраст. Ее обычная косметика — слишком густая, слишком тщательно наложенная, в ребяческой надежде справиться с разъедающим голодом времени, подобно тени такси, падающего на ее красивое личико, — тем голодом, которого она боялась более всего на свете, боялась так, что сумела поверить, что деньги помогут ей уклониться от него, — эта косметика отсутствовала. Дорогостоящая косметическая хирургия громко заявляла о себе во всевидящем солнечном свете. Но в ее голосе не слышалось усталости.

— Дэниел Кестрел, какая у тебя короткая память! Не ты ли всего два часа назад был привязан к креслу, и твоя кровь готова была пролиться в чаши для пунша, как дешевый бренди?

— Как дешевый бренди? — я моргнул. — Мисси, я не слыхал от тебя столь красочных и оригинальных сравнений с тех пор, как твой первый муж попался на оргии с…

— Не пытайся уклониться от темы, — огрызнулась она. — Заступилась я за тебя или не заступилась?

— А как ты думаешь, какого черта я вообще нарывался? Я явился в дом Ренквистов, чтобы спасти твою задницу.

Я ткнул ее пальцем в плечо.

— Твою, твою, твою!

— Спасибо конечно. Но когда ты оказался в том кресле, твои рыцарские побуждения можно стало рассматривать как спорные, не так ли?

— Спорные? — воскликнул я, брызнув слюной. — Мои рыцарские побуждения, как ты выражаешься, коренились единственно в моей глубокой личной заботе о твоей несчастной, белой, аристократической заднице!

Невесть откуда возникшая пожилая женщина покачала зонтиком перед моим носом.

— Когда вы, бездомные, поймете, что для вас непозволительно так ссориться между собой? Вам надо держаться вместе. К тому же вы очень милая пара.