Камень скатился с темного обрыва за моей стеной и прокатился через дорогу.

Быть может, прогулка по пустынному, отгороженному забором берегу в час утра была не такой уж замечательной идеей. Я развернулся и внимательно всмотрелся в темноту, повернувшись спиной к прибою. Если зло подкрадется на водных лыжах, так тому и быть.

Но вокруг никого не было. Правда, за шумом прибоя я не услышал ничего, кроме шептавшихся на ветру кипарисов. Прислушавшись, я, кажется, понял из их сплетен, что мы с ними одни на этом берегу, потому что остальные жители Сан-Франциско слишком заняты охотой за «Сиракузским кодексом».

Не успел я сформулировать сию утешительную мысль, как ощутил движение в нескольких ярдах дальше по волнолому и боковым зрением поймал движущуюся тень.

Я упал на асфальт. Жесткий.

Тень медленно проплыла над-головой, взмыла вверх и снова опустилась на столб в тридцати ярдах от меня.

Цапля.

Добрая птица, говаривал мой отец.

Я встал и стряхнул с себя соленые крошки. Лучше оцарапаться об асфальт, чем подорваться на осколочной гранате, но про себя мне пришлось признать, что ситуация, какова бы она ни была, начинает действовать мне на нервы. Обычно я не подпрыгиваю при виде цапли.

Проверяя, не потерял ли свои ключи, я вспомнил о ее ключах.

На первый взгляд это представлялось слишком очевидным. Но основная директива была: все, что казалось естественным в ту ночь в галерее Ренквист, все — заслуживает подозрений.

Разговор о самоубийстве, опьянение, ласки, поцелуи, слишком краткие часы в кабине грузовичка — забудь о них. Хорошо. Во всяком случае, все это лишнее. Нужно быть проще, выйти на подлинно простую, но существенную деталь. От нее можно переходить к более сложным теориям. Неохотно, как любой пьяный, вынужденный смущенно признать, что он слишком пьян, чтобы вести машину, Рени отдала ключи Ренквисту.

Но что если Рени в самом деле не хотела отдавать Джеральду ключи от своей машины?

Что если тому были другие причины, кроме опьянения?

И, если подумать, так ли сильно она была пьяна? Может быть, и опьянение было обманом?

Предположим, речь шла о деле жизни и смерти — что надо было не просто удержать ее от пьяного вождения, но вообще не допускать к машине.

Что если Джеральд об этом знал? Неужели Рени и Джеральд убиты из-за этих ключей? Или несмотря на них?

В любом случае, ключи теперь у Бодича. А где машина?

События той ночи, когда погибла Рени, этот вопрос осветил по-новому. Одна мысль, что за передачей ключей стояло что-то, кроме обычной любезности, изменила мой взгляд на множество других мелочей. Например, я знал, что она подумывала заручиться помощью Джона Пленти, прежде чем спустить его с крючка — во всяком случае, как ему это виделось, — и прежде чем позволить себе напиться так — или притвориться настолько пьяной, — что стало невозможным принимать сколько-нибудь разумные решения… В этом свете стало казаться, что у Рени были более веские причины прийти на презентацию выставки, чем простое желание еще раз повидать пару «ню», предоставленных ее мужем и написанных бывшим любовником, которые обычно и так висели у нее в доме, и повидать бывшего любовника, с которым не виделась со времени разрыва.

Я сидел на мокрой якорной цепи и обдумывал все это.

В пятидесяти ярдах к западу большой вал взметнул обильный фонтан пены и откатился назад.

Цапля с криком сорвалась с опоры и скользнула обратно в ту сторону, откуда прилетела.

Я направился обратно к грузовику.

К двум часам ночи я проезжал стоянку позади галереи Ренквист. Среди параллельных рядов пустых участков остались три-четыре машины, разбросанные вокруг клумбы с геранью, разбитой посреди площадки. Как ни странно для демографии этого района, среди них не было ни одного «БМВ».

Ладно. Я просто проверил.

Джеральда нашли на Свечном мысу — в самой дальней точке, какую можно найти от Штайнер и Гринвич, не покидая города. Но там не было ни следа «БМВ» Рени. Ключи были в руках Бодича с утра убийства Рени.

Мог кто-то убить Джеральда за ключи, которых у него не было?

Или его убили за машину, которую он не мог найти?

Я повернул к югу по Штайнер к Юнион.

Если бы копы нашли «бумер», он бы теперь отдыхал в сборном гараже на углу Одиннадцатой и Мишшен. И за ним бы: присматривала немецкая овчарка. Кларенс Инг уже вычистил бы его от лобковых волосков и оторванных пуговиц рубашки. И Бодич, конечно, рассказал бы мне об этом.

Я свернул на восток по Юнион, проехал квартал и повернул на юг по Филлмор.

Полиция нашла мой телефонный номер в руке Рени и немедленно вышла на меня. На следующее утро они допрашивали Джеральда Ренквиста и, между прочим, спросили о ключах Рени. Джеральд их сразу же отдал. А почему бы и нет? Если на то пошло, что ему еще оставалось? Но вопрос не в том. Вопрос: что он уже успел сделать до того? Или, может быть, еще более важный вопрос — чего он не сделал?

Могло ли случиться, что он не сделал того, что должен был сделать, потому что ему не хватило времени? Если так, не потому ли это, что Рени опередила его?

Что если: (а) передача ключей была задумана как уловка? Что если (б) Джеральд так или иначе должен был получить ключи, потому что (в) он должен был что-то сделать с машиной, но (г) не смог найти машину, потому что (д) Рени солгала, говоря, где она оставлена, так что (е) Джеральд не смог выполнить задания, (ж) за что был убит, (з) как и Рени.

Значит, Джеральд вовсе не лгал, когда говорил Бодичу, что не знает, где машина. Однако ему потребовалась немалая выдержка, чтобы не показать, как он испуган.

Джеральд с самого начала намеревался получить ключи, независимо от того, устраивало ли это Рени. Впрочем, чем больше я размышлял, тем вероятнее казалось, что передача ключей, даже если Рени сопротивлялась этой идее, была запланирована заранее.

Может быть, Джеральд действовал от имени другой стороны?

Вот теперь ты начинаешь соображать, Дэнни.

Проехав перекресток с Филберт, на полпути к Гринвич я оказался у поворота на Пиксли, южную границу стоянки. Свернув, я проехал по ней мимо стоянки галереи до тупика в дальнем конце. Ничего.

Развернувшись на 180 градусов, я вернулся по Пиксли назад, повторив проверку. Улица уходила еще на два квартала за Филлмор, и я проехал по ней до конца. Опять ничего. Ничего — это не считая по меньшей мере восьми «БМВ», что, несомненно, более точно отражало демографию района; и ничего, учитывая, что я мог потратить сколько угодно времени, убеждаясь, что ни один из этих «бумеров» не тот, который мне нужен. Когда мыслями заправляет паранойя, они упираются во что-то и гудят, как старый радиоприемник. Ведомый ими, я совершил объезд района, оставляя галерею Ренквист в центре. Я проехал по Пиксли обратно к галерее, свернул направо по Штайнер, заехал на квартал дальше Юнион к Гринвич, свернул обратно по Филлмор к Филберт, проехал направо мимо Штайнер к Пирс и направился через Юнион к Грин, где свернул налево.

Я нисколько не привлекал внимания: всякий бы принял меня за несчастного недавнего обитателя района, обалдевшего от сидения за компьютером до поздней ночи и абсолютно неспособного найти место для парковки. Видимость — это все.

Сорок пять минут спустя я ехал по Лагуне в трех кварталах восточнее Филлмор и проезжал поворот к Гаррис-плейс.

На карте Гаррис выглядит как тупиковое продолжение Пиксли на восток. Пиксли закапчивается на западной стороне Вебстер-стрит и не пересекает Лагуну. В одном квартале на восток, на противоположной стороне Лагуны, имеется проезд на полквартала под названием Гаррис-плейс.

И здесь, на северной стороне, в трех припаркованных машинах от Лагуны, между въездами в два гаража, на совершенно законном месте для стоянки я увидел новенький, с иголочки «БМВ» с тонированными стеклами.

Точно посередине заднего бампера виднелась треугольная голубая наклейка с черными буквами.

«Когда я в тебя врежусь, взгляни на меня».

Может быть, его оставила здесь Рени. А может, и не она.