Бодич скорчил гримасу.

— Ее издали?

— Нет, она осталась в рукописи — то есть в распечатке. Сначала мы обнаружили ее как черновые заметки на жестком диске обгорелого электронного блокнота того журналиста.

— Говорите, обгорелого? — вмешался я. — Опять?

Бодич кивнул.

— Данные эксперты восстановили по обгорелому диску. К тому же они были зашифрованы. Пароль был «Ширер».

Дэйв нахмурился:

— Как Уильям Л.?

Мы с Мисси перевели взгляды на Дэйва.

— «Взлет и падение Третьего рейха»?

— Да. У журналиста не было ни запасной дискеты, ни даже бумажной распечатки — или они пропали в огне. Но мы все-таки прочитали. Если верить его писанине — а верить можно не всегда, — иракский знакомец провел его вверх по переулку, вниз по древним каменным ступеням, через сырое подземелье в канализационную систему. При иракце был автомат и «звездочки ниндзя», он разряжал мины-ловушки и так далее и тому подобное дерьмо. Упоминаются даже кишащие крысами катакомбы.

— Похоже, он довольно далеко оторвался от вечерних новостей.

— И физически, и умственно. Он увязает в подробностях. Один весьма красочный абзац описывает, как он разорвал карман своего пиджака от Бриони о гвоздь.

— Ужасно, — согласилась Мисси.

— Надо отдать должное, он сознавал собственные недостатки и написал длинное и подробное вступление о том, как трудно ему было выбрать правильный тон повествования, которое он представляет историческим романом, — ему это так и не удалось. В общем, читается с натугой. — Бодич вздохнул. — Как бы то ни было, он, видимо, шел на определенный риск. Например, вставил сто тысяч долларов, уплаченные за «Кодекс», в счет за гостиницу их телевизионной группы.

— Погодите минутку! Он заплатил сто тысяч долларов за то, что стоит десять миллионов? Неплохая скидка!

— Ты рассуждаешь вполне разумно, Кестрел, и мы сейчас к этому перейдем. В их группе было двадцать пять человек, и все они ели, пили и спали в отеле четыре или пять месяцев, так что скрыть цену покупки оказалось не слишком сложно. Наличествовал, конечно, моральный аспект.

Бодич прокашлялся.

— Он вывез «Кодекс» из Ирака и ввез в Соединенные Штаты в солдатском сундучке, набитом техническими справочниками, документацией по спутниковой связи, сжатию данных, обработке сигналов и прочим. В своей рукописи, названной «Багдадский связной»…

В комнате в три голоса прозвучало: «О-у-у!»

— …Журналист клянется, что сделал покупку, только чтобы спасти «Сиракузский кодекс» для потомства. Он не мог решиться, куда его сдать: разрывался между Музеем естественной истории, Фриком, Смитсоновской лабораторией, Национальным географическим обществом, Гетти, Британским музеем и еще примерно пятьюдесятью вариантами. Он сделал схему преимуществ и недостатков каждого — с его личной точки зрения. Самый логичный вариант, Национальная библиотека, приходил ему в голову, но он его отбросил, решив, что дипломатическая шумиха по поводу пожертвования музеям родины пойдет на пользу его карьере. Он открыто признает, что никому не позволит взглянуть на «Кодекс», пока не подпишет договор на книгу. Ему всегда хотелось стать писателем. С тех пор как этот телевизионщик прочел «Взлет и падение Третьего рейха», он решил, что не хватает ему только сюжета, достойного его таланта. «Сиракузский кодекс» стал для него входным билетом.

Я подозрительно покосился на него.

— Бодич! Вы все это выдумали?

— Нет, и телевизионщик тоже не выдумывал. Он разработал детальный план маркетинга: выступления в книжных магазинах, подписка, чтения, самые подходящие ток-шоу тля интервью — даже наметил издателя. Он составил список людей в средствах массовой информации, которые задолжали ему услугу, которым он мог выкручивать руки ради интервью, статей и престижных аннотаций. Список агентов и издателей, из которых он мог выбить пристойное издание книги и упоминания в обозрениях. Он называет давнюю подружку, редактора журнала, на которую он мог положиться, чтобы, как он выразился: «расставить точки над i, выверить все до точки, чтобы привести сей фонтан спутанных впечатлений в связный и читабельный вид — короче, чтобы укротить этого левиафана, который маячит передо мной дни и ночи».

— Ей было бы чем хвастаться, — заметил Дэйв.

— Другая подружка, занимающаяся искусством, могла бы своевременно описать «утерянную древность» в своем воскресном журнале. В предвкушении спроса на свою биографию он составил три варианта: в сто слов, в тысячу слов и в две с половиной тысячи слов. За более подробную, пишет он, им придется ему заплатить.

— А есть в этой истории что-нибудь вещественное?

— О, еще бы, сколько угодно. Надо было только покопаться. Повествование начинается с того, что журналист сидит в Милл-Вэлли. Он намеревался представить историю в серии эпизодов и начинает с воспоминания о буколическом ноктюрне своего душистого сада. У него, видите ли, были гости. Они хорошо поели и еще лучше выпили, а теперь разошлись. Журналист сидит за бутылкой коньяка, некогда подаренной Уильяму Л. Ширеру пресс-атташе Анри Петэна. Он уставился в жаровню, где светятся тлеющие брикеты, и подобно им освещаются его воспоминания. Стрекот сверчков вливается в звон усеянных бусинами цепочек, свисающих с потолочного вентилятора в баре багдадского «Хилтона». Редкое покашливание далеких противовоздушных орудий не нарушает шумного веселья собравшихся здесь корреспондентов. Они собрались со всего мира, всякого рода тигры и шакалы пера…

Бодич все больше увлекался, погружаясь в глубины истории, и я начал понемногу видеть в нем молодого полицейского, каким он был когда-то. Это было все равно что узнавать лицо старого друга в чертах тучного незнакомца. Он сделал паузу, чтобы затянуться дымом сигареты. Когда она отказалась выдать порцию никотина, Бодич вынул сигарету изо рта и стал рассматривать. Он забыл ее зажечь.

— А у этого журналиста имя было? — спросил Дэйв.

Бодич оживил свою зажигалку.

— Имя… его звали… Кеннет Хэйпик.

— Боже всемогущий! — вскричала Мисси, заставив всех вздрогнуть. — Я же его помню. Он мелькал понемногу в какой-то программе новостей, пока не попал под ракетный обстрел, будучи одной из вещающих голов, застрявших в Багдаде, когда начались бомбежки. Выглядел он как клон многих поколений полузащитников и модных моделей.

Бодпч откашлялся.

— Их называют тележурналистами…

— Он погиб… при большом пожаре. Это было в новостях… Погодите-ка: Кен Хэйпик украл «Сиракузский кодекс»?

— Нет, — напомнил я, — он его купил.

Мисси взвизгнула:

— Но вы же описываете идиота!

— Нет, — снова напомнил я, — он купил его по дешевке.

— Слишком дешево, — заметил Дэйв.

Бодич указал на Дэйва сигаретой.

— Истинная правда.

Он повернулся ко мне.

— Ты никогда не слыхал о Хэйпике?

— Оглянитесь. Вы где-нибудь видите телевизор?

Не сводя с меня взгляда, Бодич откликнулся:

— Не вижу.

— Я никогда о нем не слышал.

— И не слышал, что с ним случилось?

— Нет.

Дэйв погрозил ему пальцем, но Мисси вдруг встрепенулась:

— Постойте… Он… Я припоминаю. Он… О! Как же ее звали?

Дэйв стал перечислять:

— Мира, Манта, Минна, Минола?..

— Каррингтон, — подхватила Мисси. — Ведущая «Прогноза погоды».

Теперь Дэйв прищелкнул пальцами:

— Мойра Каррингтон.

— Ведущая «Прогноза погоды»?

Я посмотрел на каждого из них по очереди.

Бодич пожал плечами.

— Так что с ней?

— То же, что с Хэйпиком, — сказал Дэйв.

— Они погибли при пожаре, — сказала Мисси. — Ужас.

— Опять пожар? Сколько же пожаров в этой проклятой истории?

— Четыре, — сообщил Бодич, — если считать Семидесятый причал. В случае с журналистом и погодницей ночное небо осветило уютное бунгало в Милл-Вэлли.

Он следил глазами, как дымок поднимается от его сигареты.

— Они и оно сгорели дотла.

— Но вы сумели их опознать? Не то что в случае с жильцом в Си-Клиф?