– Готово! Ох, знатной похлебки наварим нынче!..

– В нее б еще морковки, – посетовал монах, принимая подношение. – Да соли, да травок…

– И без того вкусно будет. – Гален сглотнул слюнки, голодными глазами наблюдая, как брат Кевин бросает мясо в котелок. Члены общины привыкли довольствоваться малым и мясо ели редко, но сейчас всем необходимо было подкрепить силы. А что может быть лучше густой овсяной похлебки, щедро сдобренной свежей курятиной?.. Летописец почувствовал, как у него заурчало в животе. Свои припасы монахи подъели еще вчера, и голод давал о себе знать…

Дверь хижины распахнулась, и через порог шагнула высокая фигура отца Бэннана. За его спиной маячили балахоны Даллана и Патрика. Брат Филип, обернувшись, испустил громкий вздох облегчения:

– Слава Господу, вы вернулись, отче!

– Так отчего ж нам не вернуться было? – удивился аббат, уже привычно пересчитав по головам всех присутствующих. И скинул плащ в руки подбежавшему Галену. – Тихо вокруг.

– Даже слишком, – обронил Джеральд, поднимаясь. – Садитесь поближе к огню, отче! Вы, наверное, продрогли?

– Почему, вовсе нет. Быстрая ходьба греет кровь, да к тому же мы с братьями таки нашли в трех милях отсюда придорожный трактир. – Отец Бэннан опустился на лавку и, пристроив между сапог сундучок, добавил: – Не брошенный. И народу там целая уйма.

– Но как же…

– А война?..

– А норманны?!

– Тише, братья, тише. – Аббат улыбнулся и обвел взглядом остальных. – Я сейчас все расскажу. Гален, дитя мое, повесь плащ на притолоку да тоже садись… Мы принесли благие вести. Норманны покидают Аргиаллу!

– Как? – округлил глаза брат Кевин. – Уже?!

– Я так понимаю, – развел руками отец Бэннан, – главной их целью была Арма. Много ли на нее времени надо?.. Уж все разграбили да назад и поворотили.

– Странно, – высказался Джеральд, морща брови. – Помимо Армы на севере много чего взять можно…

– Они пытались, – пробасил брат Даллан, ставя посох к стене и устраиваясь рядышком с аббатом. – Да не вышло. Вожди Аргиаллы стеной на защиту встали.

– И про усобицы забыли, – весело дополнил глава общины. – В трактире говорят, разбили норманнов наголову! А тех, кто уцелел, в бегство повергли. Местные рассказывали, что враги отсюда до самой Армы как по воздуху летели, нигде не причаливая. А там уж вроде как со своими воссоединились да обратно домой повернули… И что это значит, братья?..

– Понятно что, – веснушчатое лицо Алби озарила довольная улыбка, – кто к нам со своим уставом придет, тот в нашем монастыре навечно и останется!.. Ха! Ишь, разогнались, собачьи дети… Да не родился еще тот ирландец, который волку северному спину подставит!

– Кхе, – крякнул аббат, глядя на лопающегося от гордости крестьянина. – Оно-то так, конечно… Но я немного не то имел в виду, сын мой. Честь и хвала вождям Аргиаллы, однако для нас бегство норманнов значит только одно – дорога открыта!

– Дорога к разоренному городу? – переспросил Джеральд. – Вы уверены, святой отец, что нам сейчас там рады будут?

– Как раз сейчас – да, – кивнул аббат. – Тяжкие времена настали для Армы, многие братья пали, защищая ее. И наш долг – заступить им на смену… В конце концов, мы ведь затем туда и шли, не так ли?..

Джеральд не нашелся с ответом. Брат Кевин, рассеянно взявшись за черпак, подумал и сказал:

– Мы послушны вашей воле, отче. И с радостью будем служить Господу хоть на Скеллиге, хоть еще где… Но не опасно ли теперь на дорогах? Война лихих людей плодит.

– Согласен. – Глава общины обернулся на дверь. – Потому пойдем в обход. Весь сброд разбойничий нынче вороньем на большие селения слетелся, глухие тропы мародерам без надобности. Значит, ими и двинемся. Даст Бог, дойдем.

– Конечно, дойдем! – блестя глазами, воскликнул Гален. – Ведь чуть-чуть совсем осталось, да, отче?

– Да, дитя мое, – ласково улыбнулся аббат, потрепав мальчика по спутанным вихрам на макушке.

Джеральд медленно кивнул:

– И то верно… Не зря же брат Лири богу душу отдал…

Монахи примолкли. Упоминание о покойном брате всколыхнуло утихшую было грусть. Сразу вспомнился Скеллиг, безмятежные дни тихого служения, похожие один на другой – спокойные, неизменные от года к году. Вспомнились другие монахи, которые остались лежать в каменистой земле утеса… И эти воспоминания дымной горечью заволокли просветлевшие было лица членов маленькой общины.

Аббат, бросив укоризненный взгляд на послушника, расправил плечи:

– Не время печалиться, братья. Уныние – грех… Кевин, скоро ли ужин поспеет?

– И получаса не пройдет, – отозвался кашевар, дуя на черпак. – Гален, доставай пока миски. Их, правда, ополоснуть бы…

– Я помою, – с готовностью вскочил мальчишка.

Алби, оглядев свои грязные руки, тоже поднялся:

– Схожу за водой, что ли?.. Я тут ручей за оврагом видал. Джерри, пойдем, поможешь.

Он вышел из лачуги и остановился на крыльце, щурясь под теплым вечерним ветром. Оглядел тонущие в сумерках мягкие волны холмов, вдохнул родной сладковатый запах земли…

– Ведра я не нашел, – раздалось у него за спиной. – Может, вон ту кадушку взять? Она большая, правда, но если в четыре руки…

– Да я и двумя управлюсь. – Крепыш обернулся и понизил голос: – Не за тем позвал-то тебя, если уж честно… Джерри, приди в себя наконец! Брата Лири не вернешь, только сердце зазря бередить. Думаешь, другим не тяжко? Мне, аббату, братцам… Но мы же молчим. Терпим и молчим! А ты?..

Джеральд посерел и открыл было рот, чтоб возразить, но Алби остановил его коротким взмахом руки:

– Я все понимаю, но нельзя же вот так-то… Ты хоть о Галене подумай, ведь еще дите совсем. И без того насилу успокоили, а ты сызнова – брат Лири, брат Лири!.. Кому от этого легче станет? Вот доберемся до Армы, там и покаешься, и… Да хоть вериги[37] на себя надень, коли виноватым себя считаешь!.. Но из других-то душу не тяни! И мальчонку мне не доводи до слез, как друга прошу…

– А иначе что? – Послушник поднял на друга колючий взгляд.

Алби сурово нахмурился:

– Я ж не дворянин, Джерри. Я и в морду могу дать.

Он развернулся, поднял одной рукой валяющуюся у стены деревянную кадушку и, не оглядываясь, скрылся за углом соседней лачуги. Джеральд молча смотрел ему вслед.

А стоящий у окошка брат Колум смотрел на Джеральда. О чем говорили послушники, летописец не слышал, но, судя по жестикуляции Алби, тот в выражениях не стеснялся… «Так отчего же он тогда улыбается?» – озадаченно подумал брат Колум, глядя в лицо молодого дворянина. Улыбка была странная, неприятная и даже, пожалуй, пугающая.

– Уж не с ума ли сошел, спаси господь?.. – пробормотал монах, качая головой. Сидящий у огня аббат повернул голову:

– Вы что-то сказали, брат мой?

– Я?.. – очнулся летописец. – Да нет, это так… Мысли вслух, отче.

– Бросьте, – махнул рукой глава общины. – Садитесь лучше с нами. Сейчас отужинаем – и на боковую. А завтра, с первыми лучами, в путь. Отдыхайте, брат, пока есть возможность. Кто знает, что мы найдем в Арме?..

Отец Бэннан подвинулся на лавке, уступая место брату Колуму, и подумал, вздохнув про себя: «Что найдем – оно понятно. Как бы только раньше нам чего другого себе на беду не найти!»

Дуан Мак-Грат, борясь с наплывающими приступами тошноты, приоткрыл глаза. Все та же крохотная комнатка с голыми каменными стенами, темные дубовые балки на потолке, распятие у изголовья кровати… «Где я?» – хотел спросить вождь, но не смог. Язык не слушался, мышцы лица словно одеревенели. Да и спрашивать, по совести, было не у кого – кроме лежащего колодой на узкой койке Дуана, в комнате не было ни души. Но ведь кто-то же привез его сюда? Кто-то раздел, перевязал раны, уложил в постель… Только где же этот «кто-то»?

Потолок закачался, деревянные балки угрожающе нависли сверху, словно готовые вот-вот рухнуть вождю на голову. Снова замутило. Мак-Грат смежил веки, боясь, что мерзкий черный водоворот снова утащит его куда-то вниз, туда, откуда ему только что с таким трудом удалось выбраться… Вроде полегчало. С закрытыми глазами голова кружилась гораздо меньше. «Смотреть-то все равно не на что, – промелькнуло в голове раненого. – Даже окон нет. Да где я, черт побери?..» Он прислушался. Тишина, только по стенам снаружи что-то монотонно шуршит – наверное, дождь. Где-то капает вода…