– Интересно, как сернобык не дает себе замерзнуть? – спросил Зигги.

– Я о нем тоже вспомнил, – отозвался я. – А тебе не приходило в голову, что он чем-то болен?

– О, Графф! – воскликнул Зигги. – Это явный признак брызжущего через край здоровья.

– Должно быть, он чувствует себя уязвимым.

И мы, приплясывая от холода и уязвимости, проделали обратный путь к спальным мешкам. Мешки сохранили тепло наших тел, мы забрались внутрь, ощущая, как вокруг снуют полевые мыши. Ночь выдалась настолько свежей, что мыши тихонько подкрались к нам и прижались к нашим спальным мешкам, чтобы согреться и уснуть.

– Графф, – окликнул меня Зигги, – я тоже об этом думал.

– Очень хорошо, Зиг.

– Нет, правда думал, Графф.

– И что?

– Как ты думаешь, в зоопарке есть ночной сторож – внутри ограды, который не спит всю ночь? И обходит с дозором зоопарк?

– И ведет беседу с сернобыком? – съязвил я. – Пытаясь выведать его мужской секрет?

– Да нет, просто находится внутри… – сказал Зигги. – Ты думаешь, ночью там кто-то есть?

– Само собой, – ответил я.

– Я тоже так думаю, – сказал он.

Я представил себе сторожа, который ворчал на медведей, будил сернобыка, приставая к нему с нескромными вопросами; рано утром сторож скакал по зоопарку, словно обезьяна, – перелетал от клетки к клетке, переговариваясь с животными на их родном языке.

– Графф? – снова окликнул меня Зигги. – Ты помнишь, чтобы хоть одна дверь в помещении для Мелких Млекопитающих была заперта? Было ли там хоть что-то, что напоминало чулан?

– Чулан в инфракрасных лучах?

– Сторож должен иметь возможность где-то отдохнуть, Графф. Он должен иметь место, где он мог бы посидеть, выпить кофе и повесить свои ключи.

– Почему тебя это так волнует, Зигги? – удивился я. – Ты что, замышляешь ограбить зоопарк?

– О, это было бы просто прекрасно, Графф! Вот это было бы зрелище, да? Взять и выпустить их всех на волю!

– Да, еще то зрелище! – согласился я.

И Смешанное Стадо Медведей прошествовало, раскачиваясь, через главные ворота, увлекая за собой будку билетера, в которой тип с зелеными наглазниками карточного игрока умолял о пощаде.

Но я сказал:

– Не считая того, что это зрелище помешает нам вернуться обратно в Вену. А этого я хотел бы меньше всего.

Открыв глаза, я увидел над собой прекрасные бледные звезды; чахлые, отчаявшиеся ели пытались выкарабкаться из ущелья. И Зигги, выпрямившись, сидел рядом.

– А чего бы ты хотел больше всего, Графф? – взглянул он на меня.

– Ты когда-нибудь видел море? – спросил я.

– Только в кино.

– Ты видел «Отсюда к вечности»? – спросил я. – Это американский фильм с Деборой Керр и Бертом Ланкастером. Берт катал Дебору на серфинге.

– Так тебя интересует море, Графф?

– А разве мы до него не доберемся когда-нибудь? – спросил я. – Разобьем лагерь на берегу… где-нибудь в Италии.

– Я тоже видел этот фильм, – сказал Зигги. – Мне показалось, что у них были полные трусы песку.

– И все же я хочу взглянуть на море, – заявил я. – И еще порыбачить где-нибудь в горах.

– И покатать Дебору Керр на серфинге, Графф?

– А почему нет?

– И оттрахать целое стадо деревенских красоток, Графф?

– Ну, не целое…

– Но одну хорошенькую малышку, Графф? Одну, но такую, что заставит тебя забыть обо всем на свете, а?

– Вот это по мне, – признался я.

– Это точно по тебе, Графф, – сказал он. – Ты просто размечтавшийся романтик и недоумок.

– Ну а чего хочешь ты? – спросил я.

– Ты можешь пудрить себе мозги чем угодно, если хочешь, – заявил Зигги и снова улегся на спину, обхватив руками спальный мешок; в бледном свете ночных звезд его обнаженные руки казались не менее бледными. – Этот зоопарк никуда не денется, – вздохнул он.

Я посмотрел на ели в ущелье. Но они еще не выкарабкались из него. Зигги не двигался; его волосы разметались по служившей ему подушкой охотничьей куртке, касаясь светящейся травы. Я был уверен, что он заснул, но не успел я сам погрузиться в сон, как он пробормотал колыбельную:

Утром выпал иней, и трава отражала тысячи различных по форме солнечных призм; луг у края ущелья испещряли лучи, словно это был пол в бальном зале, улавливающий свет замысловатой люстры. Я лежал на боку, разглядывая сквозь заиндевелую траву стену ущелья. Подстилка холодила щеку, а стебли травы казались выше деревьев, между стеблями растаявший иней образовывал лужицы. Я разглядел сверчка, который шел по травинкам как на ходулях, перешагивая через капли воды – настоящие озера для сверчка. Его заиндевелые суставы, казалось, оттаивали, пока он шагал.

Если быть с ним одного роста, то он мог бы показаться ужасным – настоящим гигантским антропоидом, шагающим через джунгли, переступающим через океаны. Я рявкнул на него, и он остановился.

Затем я услышал колокольный звон неподалеку от нас.

– Коровий колокольчик, – сказал Зигги. – Нас сейчас затопчут! Или сметут в ущелье!

– Это церковный колокольчик, – возразил я.

– О, черт побери, – фыркнул он, выглядывая из своего спального мешка.

Но мой сверчок пропал.

– Что ты ищешь, Графф?

– Сверчка.

– Сверчок совершенно безобиден.

– Но этот был настоящим великаном, – возразил я. Однако под подстилкой его не оказалось, поэтому я выбрался из своего мешка и ступил на покрытую инеем траву.

Холодная роса заставила меня приплясывать, а поскольку глубокое ущелье находилось совсем рядом, то мне пришлось больше смотреть под ноги, чем искать сверчка. Зигги спокойно наблюдал за мной, но не долго, он тоже выбрался из мешка и принялся притопывать вокруг подстилки, но совсем не так, как я.

– Тебе еще рано вставать, – сказал я ему.

– А я бы никому не рекомендовал смотреть на тебя в голом виде, – заметил он.

– А ты бы не топал, как слон, – огрызнулся я. – А то еще наступишь на моего сверчка. – И я почему-то почувствовал себя неловко, стоя перед ним.

– Давай выпьем кофе и поищем более рыбное место на этой реке, – сказал Зигги таким голосом, как если бы был командиром скаутов.

И я позабыл о своем, возможно раздавленном, сверчке, наблюдая, как он грузит наши пожитки на мотоцикл, как если бы он был настоящим сержантом.

Итак, мы двинули в следующий городок.

Хисбах оказался меньше чем в миле по дороге вверх; это был городок, покрывший весь склон холма, – старые, округлые дома из серого камня сгрудились вместе, будто коробки для яиц; немного поодаль выделялась самая обыкновенная, словно присевшая на корточки церковь с луковичным куполом. Она притаилась у дороги, как старый беззубый лев, который больше был не способен нападать.

Когда мы добрались до городка, месса уже закончилась; семейства, одеревеневшие и измятые от долгого сидения, с топотом спускались вниз с церковных ступеней, скрипя своими воскресными башмаками. Маленькие мальчики стремглав кинулись к гастхофу напротив Святой Луковичной Головы «Старинный гастхоф фрау Эртль».

Зигги похлопал по вывеске, когда мы приблизились к двери.

– Графф, – прошептал мне Зигги. – Поосторожней с этой фрау Эртль!

Так что мы вошли внутрь, сдерживая хихиканье.

– А, – протянула толстая фрау Эртль. – Добро пожаловать.

– О, спасибо, – отозвался Зигги.

– Есть кофе? – спросил я фрау Эртль. – Только горячий?

– И место, где можно вымыть руки? – добавил Зигги.

– Ну конечно же, – ответила фрау Эртль, указывая на заднюю дверь. – Правда, лампочка, кажется, перегорела.

Если только она здесь когда-то была. Потому что уборной служила будка с грязным земляным полом на задворках гастхофа, рядом с длинным, узким загоном для коз. Козы наблюдали за тем, как мы качали из колонки воду. Зигги качал воду прямо себе на спину; когда он энергично встряхнул головой, козы заблеяли и сбились в кучу у калитки загона.