– Мои бедные козочки, – сказал Зигги и перебрался через загородку, чтобы погладить их по подбородкам. О, они сразу его полюбили, это легко было заметить. – Графф, – сказал он, – вернись обратно и погляди, не идет ли кто.

В гастхоф набилось полным-полно народу – семьи с их сосисками и кофе, одинокие мужчины за длинными столами со своими кружками пива.

– А! – воскликнула фрау Эртль. – Ваш кофе на столике у окна.

Так что, когда Зигги вернулся, мы направились к своему столику – по соседству с семейством, во главе которого восседал сварливый дед. Самый младший член семьи, мальчишка, поглядывал на нас из-за булки с длинной сосиской, утонув в ней своим подбородком.

– Большой мальчик, – прошептал Зигги, состроив ему рожицу.

Мальчишка перестал жевать и не мигая уставился на нас, тогда Зигги пригрозил ему вилкой – проткнул воздух словно шпагой, – и мальчишка притянул к себе дедово ухо. Когда старик строго глянул на нас, мы с Зигги сидели и чинно пили кофе; мы кивнули ему, и дед дал внуку под столом пинка.

– Сиди и ешь, – велел он ему.

Так что мальчишка посмотрел в окно и оказался первым, кто увидел коз.

– Козы вышли! – закричал он, и дед снова пнул его под столом. – Когда я ем, я глух и нем, мой мальчик! – выговорил он ему.

Но теперь уже все члены семейства смотрели в окно, дед тоже увидел коз.

– Я запирала ворота, – охнула фрау Эртль. – Я запирала их перед самой мессой.

Несколько ребят постарше вскочили из-за столов и, толкаясь, бросились из гастхофа; козье стадо бочком направлялось к церкви. И тут пинавшийся дед наклонился к нам.

– Фрау Эртль вдова, – сообщил он нам. – Ей нужен кто-то, кто запирал бы козий загон. – Тут он поперхнулся своей сосиской и тихонько рыгнул.

Козы кивали друг другу и, стараясь удержать равновесие, стуком карабкались вверх по церковным ступеням. Парни согнали их в кучу у двери, но ни один из них не осмеливался подняться за козами, опасаясь испачкать свой выходной костюм.

Мы вышли наружу и наблюдали, прислушиваясь к звону колоколов из соседней деревни, – чудесное воскресное утро с настойчивым, торопливым эхом заглушало окончание каждой ноты.

– Это колокола Санкт-Леонардо, – сказала какая-то женщина. – У нас ведь тоже есть колокола, и я хотела бы знать, почему они не звонят в воскресенье.

Ее возмущение подхватили другие голоса:

– Так ведь наш звонарь еще завтракает.

– Лучше скажите – пьет.

– Старый пьянчуга!

– И дети все видят.

– У нас есть своя церковь и свои колокола, так почему мы должны слушать чужой звон, а?

– Религиозные фанатики, – шепнул мне Зигги, но его больше занимали козы. Толпа пыталась напугать их и согнать со ступеней.

– Надо пойти и привести звонаря, – заявила женщина, но звонарь уже был предупрежден о заговоре; он стоял на пороге гастхофа с пивом в руках, морща свой синий нос на утреннем солнце.

– Послушайте, дамы, – начал он. – Мои добрейшие дамы, я не мог даже мечтать о том, чтобы достичь, – он сглотнул комок в горле, отчего на глазах его выступили слезы, – достичь такого высокого мастерства, каким владеет мой соперник из Санкт-Леонардо. – Он громко икнул. – Да, как у него! – И вернулся снова за свой столик.

– Кто-то другой, – сказала все та же женщина, – должен научиться бить в колокола.

– О! – воскликнул пинавшийся дедушка. – Это не так уж и трудно.

– Но только не для тебя, – напустилась на него женщина. – Не то бы ты этим занялся! Ты просто умираешь от желания чем-то заняться. – И толстомордая молодуха толкнула деда своим крепким нахальным задом; став перед ним, она подергала его за подбородок, потом наклонилась назад, едва не падая со ступеней, ее юбка задралась почти до середины бедра. – Но только не для тебя, – повторила она и отпрыгнула от деда со ступеней на дорогу.

– Вы только посмотрите на этих коз! – воскликнул Зигги. – Почему они не заперты? Эти недоумки должны запереть их. Запереть! – прокричал он.

И тогда дед пристально посмотрел на нас; спустившись вниз на пару ступеней, он уселся с нами рядом.

– Что вы только что сказали? – спросил он.

– Это козье заклинание, – смутился Зигги. – Иногда оно помогает.

Но дед смотрел на него не мигая; он щелкнул зубами.

– Да вы просто негодник, – сказал он, хватая Зигги за руку. – Я вас видел, – прошептал он, но Зигги выдернул свою руку.

– Где находится Санкт-Леонардо с его знаменитыми колоколами? – спросил я.

– За горой, – ответил дед. – Не такой уж и высокой, должен вам сказать. А послушать этих болтунов, так прямо Альпы. Небольшая церквушка, да и народ там не лучше нашего. Так что перезвонить их чертовы колокола ничего не стоит.

– Так перезвоните, – сказал ему Зигги. – Зазвоните так, чтобы у них полопались барабанные перепонки! Пусть весь их городок мечется по улице, заткнув ладонями уши!

– Я не могу взобраться по этим чертовым ступеням, – пожаловался дед. – Меня еще на половине пути сдует вниз.

– Тогда я потащу вас на себе, – сказал ему Зигги.

– Да кто вы такой, в конце концов? – спросил дед. И потом прошептал мне: – Я видел его. Он стащил со стола солонку – солонку фрау Эртль. Он сунул ее в свой дурацкий карман.

– О, почему они не запрут коз, Графф? – воскликнул Зигги.

Теперь один из недоумков ухитрился схватить козу за ногу; она блеяла и пиналась, но постепенно сползала вниз со ступеней.

– Воображаете, будто разбираетесь в козах, – фыркнул дед. – Ведь это вы их выпустили, а? Да вы просто ненормальный.

Наконец им удалось стащить вниз одну козу.

– Нам пора ехать, Графф, – заявил Зигги.

– О, я все расскажу, – прошипел дед и покраснел. – Вдова Эртль держит меня за старого глупца, который ничего не понимает.

– Если он все расскажет, она подумает, что он еще глупее, не правда ли, Графф?

– О, – протянул дед, – я дам вам время уйти, прежде чем скажу ей.

– Слышишь, Графф? Какой редкий шанс предоставляется угонщикам скота!

Когда мы двинулись с места, им удалось стянуть со ступеней вторую козу.

Первая коза уже вскочила на ноги, но толстая молодуха крепко зажала ей голову, намотав себе на руку козью бороду.

Коза открыла рот и заблеяла, но сквозь рев мотоцикла мы не слышали ее зова.

А в записной книжке появилось следующее:

Когда мы прибыли в Санкт-Леонардо, звонарь находился еще наверху: он сотрясал звоном всю церковь.

– Ну и шум! – воскликнул Зигги. – Бом! Бом!

Бом! – крикнул он на колокольню.

И худенькая девчушка с лакричной палочкой увидела, как он кричал. Она задрала вверх голову, как если бы ожидала, что язык колокола оторвется и упадет прямо на нас.

– Бом! – сказал ей Зигги, и мы вошли в гастхоф.

Месса закончилась уже довольно давно, и гастхоф теперь почти опустел. У окна стоял какой-то худощавый, вертлявый мужчина, который пристально разглядывал наш мотоцикл. Каждый раз, когда он поднимал свое пиво, создавалось впечатление, будто он собирается выплеснуть его через плечо; он стоял, поставив одну ногу поверх другой, время от времени терял равновесие и, подпрыгивая и делая пару быстрых шагов, восстанавливал его.

Усталый бармен, Хозяин, читал расстеленную на столе газету. Мы купили две бутылки холодного пива, батон хлеба и кусок масла за два шиллинга.

И усталый Хозяин спросил:

– Все в один пакет?

– О, конечно, – сказал я.

– Мне придется дать вам два пакета, – ответил он, – у меня нет такого большого пакета, в который вошло бы все.

И тут вертлявый тип у окна повернулся так неожиданно, что мы едва не подпрыгнули на месте.

– Засуньте бутылки себе в задницы! – заорал он. – Суньте хлеб в другой пакет!

– Господи! – воскликнул Зигги. – Да пошел ты!

– Что? – завопил мужчина, потом подпрыгнул и сделал два шага в нашу сторону. – Пошел я, да? Да? – пронзительно взвизгнул он, как если бы ему сдавили горло.