– Вскоре доказательства будут предъявлены.

– Может быть, вызвать врача? – прошептала госпожа Ямамото. – Господину Сато нехорошо.

– Ничего подобного! – запротестовал я. – Мне не нужен врач. Прошу вас, отправляйтесь на рабочие места.

Девушки наблюдали, как я пытаюсь подняться на ноги, уцепившись за край стола Мацуямы-сан. С третьей попытки мне это удалось. Вставая, я издал животный стон – резкая боль пронзила поясницу.

Сверху масштаб разгрома казался еще более впечатляющим. С упавшим сердцем я осознал, что уборка займет добрую половину дня. Весь пол был заставлен стопками бумаг. Я вспомнил, что за последние сутки не брал в рот ни крошки еды, не считая нескольких литров крепкого кофе. Я покачнулся, и госпожа Хатта подхватила меня за плечо.

– Быстрее, вызовите врача! Ему плохо!

– Нет, я в полном порядке…

Госпожа Ямамото выбежала из кабинета, не дослушав.

Госпожа Хатта усадила меня в кресло и подала стакан воды. Глаза ее в немом изумлении бродили по стопкам бумаг на полу. Я встал, собираясь начать уборку, но госпожа Хатта умоляла меня не двигаться с места. Смутившись, я погладил отросшую щетину на подбородке. Костюм мой был измят, во рту такой вкус, словно я долго жевал один из использованных фильтров для кофеварки.

– Я должен идти в главный офис, – повторил я госпоже Хатта. – Я должен срочно поговорить с ними.

– Прошу вас, господин Сато, подождите врача. Вы выглядите таким больным, – уговаривала меня госпожа Хатта.

В конце концов глава офиса избавил меня от необходимости тащиться в его роскошный, покрытый коврами кабинет, явившись в наш департамент собственной персоной. Запыхавшаяся госпожа Ямамото появилась в сопровождении не только медсестры Кано, но и грозы офиса главного менеджера Цуру и заместителя главного менеджера по работе с персоналом Мураками-сан. За десятилетия работы в «Дайва трейдинг» главный менеджер Цуру появлялся передо мной считанное число раз. То, что он соизволил спуститься с восемнадцатого этажа, не побоявшись разрушить свой мифологический образ, свидетельствовало о серьезности повода. Входя в комнату, Мураками-сан вежливо кивнул, но тут же присвистнул, увидев, что творится в офисе. Я не стал делать вид, что мне приятно его общество, и не ответил на кивок. Главный менеджер Цуру остался в дверях – бесстрастный, словно морской утес. Я был уверен, что Мураками-сан уже успел настроить его против меня. Поздоровалась со мной только медсестра Кано в белом хрустящем халате.

– Здравствуйте, господин Сато. Мне сказали, что вы плохо себя чувствуете.

Она подошла и положила прохладную руку мне на лоб, затем прощупала пульс. Из-за спины главного менеджера проказливо выглянул Таро. Одному Богу известно, почему именно сегодня чертов мальчишка явился на работу вовремя!

Прежде чем Таро успел спросить, что происходит, госпожа Ямамото шепотом объяснила ему суть дела.

– Ого! – проорал Таро. – Неужели нервное расстройство?

Медсестра Кано с материнской улыбкой опустила мою руку.

– Господин Сато, у вас быстрый и прерывистый пульс, – сказала она. – Вы переутомились, вам необходимо отдохнуть.

Мураками-сан добродушно улыбнулся мне – именно так, как их учат на этих чертовых семинарах.

– Начальник отделения Сато, – сказал он, – сегодня я отпускаю вас домой.

Я открыл рот, чтобы гневно возразить. Мне предстояло столько работы! Я должен был рассказать главному менеджеру Цуру о том, что поведала мне Марико. Кроме того, я как раз собирался заняться документами за 1989–1991 годы.

– Главный менеджер Цуру, если не возражаете, – я поднялся на ноги, – мне хотелось бы переговорить с вами наедине…

Главный менеджер Цуру устремил на меня твердый и значительный взгляд.

– Помощник Мураками, – промолвил он, – проследите, чтобы начальник отделения Сато был выведен из помещения офиса. Ему необходимо пройти полное медицинское обследование. После этого я хочу видеть его в моем офисе в четверг, в девять утра вместе с заключением врача.

Затем главный менеджер Цуру обернулся к госпоже Ямамото:

– Госпожа Ямамото, вызовите такси за счет фирмы.

После этого главный менеджер удалился. В комнате повисло неловкое молчание.

Когда такси выезжало со стоянки, я оглянулся на здание «Дайва трейдинг». Все мои коллеги сгрудились у окна. печально глядя вниз. Наверное, им казалось, что меня увозит не обычный «куик-кэб», а похоронный катафалк. Униженный, я с дрожью размышлял, сумею ли вновь завоевать уважение коллег. Почему мне так и не удалось найти ни единого доказательства? Несмотря ни на что, я был полон решимости заставить главного менеджера выслушать показания Марико. Пока такси пробиралось сквозь пробки, я разработал план. Дома я приму душ, побреюсь и надену свой лучший костюм. Затем Марико отправится вместе со мной в офис главного менеджера, где расскажет, как Мураками-сан заплатил ей за то, чтобы она отвлекала меня от его афер. Хотя до четверга я был официально отстранен от работы, наверняка, услышав рассказ Марико, главный менеджер резко поменяет свою точку зрения. После того как отвратительные подробности этого дела будут выяснены, я отправлюсь в городскую больницу навестить госпожу Танаку. Меня злило, что приходится ставить интересы работы выше интересов лежащей в коме соседки, но я жаждал оправдаться. Я решил, что позвоню в больницу из дома, чтобы узнать о состоянии госпожи Танаки.

Такси ползло по узким улочкам бухты Осаки, ладони и грудь покалывало, словно над ними трудился невидимый мастер акупунктуры. Несмотря на груз гораздо более тяжких забот, я волновался перед встречей с Марико. Последний раз мы виделись ночью, когда Марико пыталась соблазнить меня. Я говорил себе, что коварная соблазнительница Марико и настоящая Марико – это две разные девушки. Я с возмущением думал о возмутительном поведении Мураками-сан, и страх перед встречей с Марико отступал.

Такси повернуло к нашему дому. Я выбрался из машины, хлопнул дверью и тут заметил, что занавески в спальне задернуты. Странно, Марико – девушка неленивая, неужели она до сих валяется в постели? Я заспешил к входной двери, испугавшись, что ей снова стало нехорошо. В прихожей было темно, пахло мускусом и раздавленными цветочными лепестками, словно кто-то разбил пузырек с духами. – Марико?

Дом молчал. Я начал подниматься по ступенькам наверх, и тут мне в глаза бросилось зеркало в прихожей. Зеркало было разрисовано губной помадой. Таким грубым и вопиюще ярким тоном никогда не пользовались ни ты, ни Марико. Поперек зеркального стекла шла надпись:

Я задрожал. Затем я начал яростно стирать помаду рукавом, не заботясь о том, что испорчу летний пиджак. Я тер и тер, пока следы помады не исчезли полностью. Под надписью на зеркале была нарисована стрелка, указывающая на ступеньки лестницы. Одна из моих рабочих рубашек висела на перилах. По спине шла надпись:

Я сорвал испорченную рубашку. Интересно, что такое я с ней сделал? Предоставил свой кров после того, как она лишилась отца? Вторая стрелка указывала наверх. Послушный слуга, я следовал ее приказам. На двери был написан лозунг, словно плакат на политической демонстрации:

Охваченный гневом, я взбежал по ступенькам и ворвался внутрь. Растерзанный инструмент лежал посередине комнаты, рядом валялся большой молоток. Виолончель покрывали вмятины и царапины. Колки были сломаны, дека свернута набок, струны искорежены. Я решил, что Марико била виолончелью по татами, высоко поднимая ее над головой. Никогда уже этому инструменту не суждено издать ни звука. Какая ненависть могла вызвать подобную ярость? Марико даже не поленилась разломать смычок надвое. Я присел на корточки, скорбя над деревянными остатками. Через всю стену тянулась самая ужасная надпись из всех: