– Здорово ты это придумал, – сказал Эйс. – Сказал, что из секты Аум и прочее. Ты что, не знал, что мы прослушиваем все звонки, поступающие на коммутатор полиции? Теперь будешь знать, если, конечно, тебе это пригодится в следующей жизни…

Эйс прочистил горло – звук напомнил мне о включенной бензопиле.

– А вот, скажем, если бы ты был девчонкой, – продолжил Эйс, – и тебе пришлось бы выбирать между мной и Хайдом, ну, тем парнем, что пошел в магазин, кого бы ты выбрал?

Эйс уставился в воду. Кого из них двоих я бы выбрал? Все равно что спросить, какая из двух макак нравится мне больше? По каким критериям я должен выбирать? У кого из них нос прямее? Нежелание получить по физиономии сильно повлияло на мой выбор.

– Тебя.

– Честно?

Я кивнул, и Эйс облегченно вздохнул. От общения с ним осталось мерзкое чувство, а от тупой долбежки молотком во мне поднималась злость. Пока что мне удалось пробить бетон всего на пару миллиметров.

– Эй, а где пакеты? – прокричал Эйс, завидев Хайда.

– Не было. Но я принес еду. И еще, смотри, новый номер «Пришельцев со щупальцами».

Хайд вывалил сигареты и еду из пакета прямо на землю. Пока я заколачивал гвоздь, они ели картофельные чипсы и жевали резинку. Когда встало солнце, бандиты лениво развалились на земле, куря сигареты и пролистывая порнографические комиксы, изображавшие женщин, занимавшихся сексом с роботами. Наконец гвоздь вошел в бетон. Я был так измочален, что даже не особенно обрадовался этому событию. Я опустил молоток и стал ждать, пока мои достижения будут замечены. Когда это наконец случилось, последовал следующий диалог.

– Эй, ты гляди-ка!

– Не может быть! Он сделал это!

– Да нет, не совсем…

– Ага, я понимаю, что ты имеешь в виду. Эй, покажи-ка мне этот молоток, Ватанабе. – Раздался стук. – Вот и все.

– Теперь хорошо. Но ты ему подыграл, а это нечестно.

– Так и есть. Теперь придется его утопить.

Бандиты заломили мне руки за спину и связали запястья и лодыжки. От боли конечности тут же онемели и почти ничего не ощущали. Эйс и Хайд поспорили, стоит ли пустить мне пулю в лоб перед тем, как кинуть в воду, но затем решили, что это необязательно. Поместив меня на краю набережной, бандиты начали раскачивать мое неподвижное тело. Небо и земля поменялись местами. Наверное, в это мгновение многие люди стали бы вопить: последний призыв о милосердии, последний вдох жизни. Только не я. Шесть лет избиений братьями Кану научили меня искусству страдать молча. Я только крепко зажмурил глаза.

– На счет три?

– Давай. Пока, Ватанабе, спасибо…

– За что ты его благодаришь?

Молчание.

– Ну, давай, раз, два, три…

Мгновение я висел в воздухе, затем воды реки поглотили меня. Холодная стена обрушилась, увлекая в глубину. В панике мои глаза открылись, а жалкий человеческий вес тем временем тянул вниз. Мрачная тьма закручивалась вокруг меня в спираль. Кровь в венах заледенела. Я начал дергаться, пытаясь освободиться от веревок и теряя драгоценный кислород. Коленями и макушкой я коснулся речного дна, затем снова встал и забился, словно рыбка на крючке. Я уже ощущал нехватку кислорода, легкие готовы были взорваться. Перед глазами все покраснело, будто реке вспороли брюхо, и оттуда вылезли внутренности, и теперь медленно вытекает кровь. Я больше не мог терпеть. Через минуту пребывания под водой я понял, что должен сделать, чтобы мучения прекратились. Я вдохнул.

Обратная тяга рванула в пазухи и легкие. Я задергался, снова вдохнул, и опять, и опять, и опять. Поверх боли в мозг просачивалось оцепенение, словно холодок анестезии в последние мгновения на операционном столе, когда начинает действовать наркоз. Темное безразличие захлестнуло меня, и я успокоился. Последней мыслью стало: «Ну, вот и конец». Однако я ошибался.

Я уже почти утонул, когда это случилось. Мощная вспышка угасающего сознания выбросила меня в пространство над болью. Небо с тысячами светил вытеснило мрачную тьму, дождь раскаленными каплями застучал по воде. Зодиакальный свет осветил монады творения. Торопясь, я бросил взгляд внутрь себя, чтобы определить уровень углекислого газа в крови. Пока мое не подвижное тело лежало на дне реки, жизненно важные органы изнывали от кислотной интоксикации. Часы смерти тикали. Через сто три секунды я буду клинически мертв. Жизнь после смерти представлялась мне слабым утешением. Кому захочется стать всеведущим духом, когда тело его будет гнить в водяной могиле? Не для этого вернулись ко мне мои силы.

Своим гиперзрением я проник в узлы, затянутые на щиколотках и лодыжках, разлагая их в постэвклидовы геометрические формы. Как двухмерное пространство бессильно удержать узника, живущего по законам пространства трехмерного, так и узлы не могли противостоять реальности, управляемой законами геометрии. Только поднявшись над трехмерным измерением, я мог спастись.

Пульс мой едва бился, но в крови еще оставалось достаточное количество аденозинтрифосфата, чтобы я мог сделать попытку. Собрав все свои психокинетические силы, я воздействовал на нейроны. Электрические сигналы потекли из мозга, мышечные волокна начали растягиваться. Пальцы задергались, словно у зародыша в чреве матери, мой гиперразум отслеживал их движения, проникая на биомолекулярный уровень. Спящий Гудини выскользнул из оков. Движения были так слабы, что для стороннего наблюдателя я мог показаться неподвижная а мое спасение и вовсе выглядело чудом. Только я знал, что скрывалось за этим волшебным трюком.

Освободившись от веревок, я расправил конечности и распределил вес так, чтобы молекулы воды сами подняли мое тело на поверхность. Волна вынесла меня на песчаный берег. Пульс едва прослушивался. Диафрагму сдавило, и я изверг из себя некоторое количество речной воды.

Моя гиперсущность ракетой взмыла в небо над почти бесчувственным телом и издала вопль, от которого город вздрогнул. Нация подо мной позевывала, шаркала тапочками и устраивалась спать. Я отыскал Мэри и устремился к ней, все еще не пришедшей в себя после первого проникновения в высшую реальность. Я кружил вокруг нее в призрачном вихре, похожем на объятие, желая ей мужества и радости, унося ее одиночество и уговаривая ее держаться ради меня. Затем скользнул туда, где лежало мое бесчувственное тело, и тут же простил реке мое неумышленное убийство. Грязная река бушевала, таша за собой целый утопленный некрополь из сломанных велосипедов, тележек из универмага и прочих реликтов цивилизации, имеющих явно небиологическое происхождение.

Поодаль на набережной трое пенсионеров в парусиновых шляпах насаживали личинки на крючки. Кумамото, отставной дорожный инспектор, вскрикнул, заметив неподвижное тело, которое река вынесла на песок. Заорав, словно школьники, пенсионеры побросали удочки и бросились ко мне – уровень эндорфинов выдавал ужасное возбуждение. Они остановились на краю набережной и стали смотреть сверху вниз на мою прилипшую к телу мокрую футболку, обсуждая трагическим шепотом, жив я или мертв. То, что Кумамото заметил мое утопленное тело раньше прочих, заставило его ощутить ответственность за мою судьбу. Пенсионер осторожно наклонил надо мной свое дряхлое тело и присел на корточки. Затем поднял мою руку и стал щупать пульс на два сантиметра ниже нужной точки. Мертв, торжественно объявил он двум своим приятелям. Кумамото повесил голову и печально опустил руку на песок. К счастью, подъем на набережную оказался для пенсионера гораздо более трудным испытанием, чем спуск с нее. Он покачнулся, утратил равновесие и съехал вниз по песку, наступив на мою безвольно лежащую руку подошвой резиновых галош. Я закашлялся, выплевывая воду. Три рыболова вскрикнули от удивления.

На крыше кареты «скорой помощи» пронзительным сопрано надрывались сирены, воздух утренних улиц видоизменялся в доплеровском сдвиге частот. Внутри лежал я, завернутый в серебряную фольгу, холоднокровный, как рептилия, веки – словно бескровные мембраны. Одной рукой врач прижимал к моему лицу кислородную маску, негодуя на то, что меня угораздило утонуть за пятнадцать минут до окончания его смены, и строя в голове самые кровожадные планы. По мнению недовольного врача, жизнь моя болталась на волоске, хотя мне было ясно, что с помощью своей примитивной реанимационной техники он вполне сможет оживить меня. Я услышал мощный победный крик моей иммунной системы, когда нейрофилы поглотили речные бактерии. Гипотермия сделала тело восприимчивым к пневмонии, но здесь вполне могло помочь какое-нибудь бронхорасширяющее средство. Послав экстрасенсорные пульсары в мозг врача, я посоветовал ему впрыснуть мне какой-нибудь антибактериальный спрей, чтобы избежать воспаления легких.