– А все же, мой фюрер, чешские LT 38 и LT 35 очень пригодились бы Вермахту, – вздохнул Кейтель. – Получше наших Pz. II будут, да и количество…

– Никуда от нас это количество не денется, – отмахнулся от шефа ОКВ Гитлер. – Когда начнется война, а она рано или поздно начнется, мы захватим чехов за несколько дней. Если, конечно, они не пожелают выступить на нашей стороне сами.

– По сути, деваться им некуда, – задумчиво произнес фон Браухич. – С одной стороны мы, с другой венгры… Не под крылышко же Мощицкому им проситься.

– Кстати, про Мощицкого, – сказал только день как вернувшийся из Польши Риббентроп, и, отметив одобрительный кивок Гитлера, продолжил. – Принципиальное согласие Польши на наше предложение получено.

– Какое предложение? – изумился Гиммлер. – Что мы можем предложить этим унтерменшам, кроме их капитуляции?

– Например, «Зейдлиц» по сходной цене, – усмехнулся рейхсканцлер. – Не только мы желаем видеть свою родину великой. «Шакал восточной Европы» тоже спит и видит себя Речью Посполитой в границах тысяча пятьсот мохнатого года. Я дал поручение партайгеноссе Риббентропу провести переговоры с Мощицким о территориальных разделах в Европе. Йоахим, просветите товарищей по партии… – Гитлер поглядел на Рёдера, и поправился: – Просветите всех присутствующих о результатах.

Министр иностранных дел, как обычно облаченный в форму группенфюрера СС, устало улыбнулся.

– Переговоры были те еще, – вздохнул он. – Не дипломатия, а восточный базар, честное слово. Все же поляки не меньшие азиаты, чем русские, что бы паны там не говорили.

– Не тяни! – процедил Геринг.

– Да ничего я не тяну, Герман! – отмахнулся, словно от назойливой мухи, Риббентроп.

Взаимная нелюбовь главкома Люфтваффе и министра иностранных дел ни для кого из присутствующих тайной не была.

– Фюрер поручил мне сделать предложение Мощицкому так, что он не сможет отказаться. Это я и сделал. Если в двух словах, то мы скормим полякам Литву, за исключением немецких территорий, которые отойдут нам, а они откажутся от своих притязаний на Данциг и отдадут его нам вместе с «коридором». Правда, они выторговали себе пять лет аренды части данцигского порта, покуда будут обустраивать базы ВМФ в Литве, да и Гдыня остается при них – но это, в случае войны, нам даже на руку. Подгоним к выходу из гаваней какое-нибудь старье с большими пушками, навроде «Шлезиена»…

– А что ты имеешь против «Шлезиена»? – возмутился Канарис, который некогда командовал этим кораблем.

– Кроме года его постройки? – невинно полюбопытствовал Рёдер, обращаясь к шефу Абвера.

– Да погодите вы с вашим плавучим утюгом, – вклинился в беседу Генрих Алоиз Мюллер. – А Франция и Англия, они что, так и съедят польский аншлюс Литвы?

– И не поморщатся, – ухмыльнулся Геббельс. – Что они могут противопоставить законному желанию единого народа Речи Посполитой жить в едином же, исторически сложившемся еще в средние века, государстве? Завоеванном, между прочим, русскими, и ими же искусственно разделенном на собственно Польшу и Курляндию.

– Ну, Пруссия с Австро-Венгрией в этом разделе тоже отметились, – заметил фон Браухич.

– А вот об этом, кроме поляков, ни одна сволочь не вспомнит! – заявил министр пропаганды и оскалился, изображая улыбку.

«Интересно, Геббельсу часто говорят, что он, когда улыбается, похож на хорька?» – отстраненно подумал Гейдрих.

– Если без шуток и пикировки, – сухо заметил Иоахим фон Риббентроп, – то они, конечно же, не возрадуются, но и никаких серьезных мер не предпримут. Польша – союзник Франции и противовес СССР, а то что коммунистов поляки бить могут, причем вполне успешно, Пилсудский, земля ему пухом, не раз демонстрировал. Сейчас, конечно, Советы гораздо сильнее, но не настолько, чтобы объявлять войну Польше. Особенно с учетом того, что им мы скормим Эстонию и Латвию. К тому же русские сами пытались нас прощупать на вопрос взаимовыгодного сотрудничества…

– Так ви утверждаете, товарищ Литвинов, что немцы предлагают нам провести переговоры? – мягкие сафьяновые сапожки Вождя бесшумно ступали по ковру. Сталин сделал затяжку, и, взмахнув чубуком трубки как дирижерской палочкой, задал следующий вопрос. – И что же они хотят предложить советскому народу? Да ви присаживайтесь, присаживайтесь.

– Так точно, товарищ Сталин! – нарком Иностранных Дел аккуратно примостился на краешек стула и открыл папку. – Министр Риббентроп, через посольство в Москве, довел до Наркомата Иностранных Дел позицию Гитлера о том, что неприятие наших мирных инициатив, которые мы выдвигали в конце прошлого и первой половине этого годов, являлось, по его мнению, большой стратегической ошибкой Германии. Ошибкой, основанной на неполном понимании нашего аграрного и промышленного потенциала, а также всех выгод совместного сотрудничества в экономической и… – Литвинов бросил быстрый взгляд на Сталина, – …и иных сферах. Кроме того, рейхсканцлер утверждает, что до решения вопросов с Австрией и Чехословакией никак не мог строить долгоживущие планы о стратегическом сотрудничестве с любой из европейской держав. Теперь же, когда вопросы эти решены окончательно, Германия готова сотрудничать с СССР в вопросах как экономических, так и геополитических, для чего просит Вас принять министра иностранных дел Риббентропа. Короче говоря, Иосиф Виссарионович, опомнились, дружить с нами захотели.

– Очень интересно, товарищ Литвинов, очень интересно, – Сталин выбил трубку и сел на свое место во главе стола. – Ну а как ви полагаете, чем обусловлено такое желание Германии?

Нарком подавил тяжкий вздох. Максим Максимович ни секунды не сомневался, что за Судетской областью последует и вся остальная Чехия, и резкий поворот в немецкой политике поверг его а полное замешательство. Однако же, отвечать Хозяину было надо, и уж точно ответ «пёс его знает» оптимальным не являлся.

– Конечно, товарищ Сталин, никакой уверенности с действующими властями Германии ни в чем быть не может, однако, исходя из последних шагов немецкой дипломатии, можно сделать вывод, что Гитлер получил все возможное, из того что желал на западе. И теперь, перед установлением протекционизма на юге, на Балканах и, возможно, рывка еще дальше на юг, к англо-французским колониям, желает установить мир и, вполне возможно, военный союз – с СССР. По крайней мере, посол фон дер Шуленбург выразил мне сожаление Германии по поводу чрезмерной близости финской границы к Ленинграду.

– Чемберленом и Гитлером тридцатого сентября подписана декларация о ненападении и мирном урегулировании спорных вопросов между Великобританией и Германией. – задумчиво произнес Сталин. – Ваши коллеги, товарищ Литвинов, Жорж Боннэ и Иоахим Риббентроп, шестого декабря подписали аналогичную франко-германскую декларацию. Да, похоже, что на западе хищник наелся. Но союз?

Вождь хитро прищурился, глядя на наркома Иностранных Дел.

– Во-первых, против кого он, по-вашему, может быть направлен? Во-вторых, зачем Риббентроп летал в Варшаву? Не против ли Советского Союза они там сговаривались? Ну, и в-третьих. Что Гитлер будет делать с Антикоминтерновским пактом, в случае союза с СССР?

– Насчет союза, товарищ Сталин, это только мое предположение, хотя раздел Польши Гитлеру более выгоден, чем ее полный захват – он не будет выглядеть таким уж хищником. Кроме того, он, возможно, просто хочет обезопасить себе тылы с восточного направления. Пакт-то пактом, но до Японии и Италии еще добраться надо, а Германия рядом с СССР – только Польшу пройти.

– Ну и что ви посоветуете, как Народный Комиссар Иностранных Дел, а, товарищ Литвинов?

– Я бы посоветовал принять и выслушать Риббентропа, – осторожно ответил тот. – Вполне возможно, это какая-то не совсем понятная нам демонстрация, политическая игра с буржуазными странами, и Риббентроп окажется таким же бесполномочным болтуном, как англичане и французы, ведшие переговоры с товарищем Ворошиловым.