Утром следующего дня 1-я танковая дивизия и 14-я ттбр форсировали Уазу и продвигалась в направлении на Перонн. 10-я танковая дивизия следовала уступом слева за передовыми дивизиями туда же. XIX-й армейский корпус вышел на линию Камбре, Перонн, Амьен. 17 мая Амьен пал. При этом полковник Балк вновь отличился, на сей раз, правда, несколько в ином плане.
Не дожидаясь прибытия смены, 1-й пехотный полк оставил обороняемое им предмостное укрепление и выдвинулся для наступления на Амьен, которое Балк считал важнее обороны вверенной позиции. Сменявший его полковник Ландграф изумился такому разгильдяйству, на что Балк ответил: «Ну, что ж, овладейте этим плацдармом еще раз. Мне же пришлось его захватывать!»
17-го же мая 2-я танковая дивизия взяла Абвиль, пройдя через Дуллан, Бернавиль, Боме, Сен-Рикье, и при этом периодически подвергаясь бомбардировке своими же самолетами. На все упреки Геринг лишь делал недоуменное лицо и разводил руками: «Как, по своим? Там же всего час назад были французы». Наконец Гудериану это попросту надоело, и во время налета на его штаб в Керье, северо-восточное Амьена, он приказал зенитчикам открыть ответный огонь, и орлы из Люфтваффе, потеряв одну машину, поспешили убраться подобру-поздорову.
Оба летчика из сбитой машины выпрыгнули с парашютом и вскоре предстали перед злым как черт командующим XIX-м корпусом. Еще бы ему было не злиться – эта парочка успела угробить новенькую, только что прибывшую, разведывательную бронемашину. В ночь на 18-е мая батальон Шпитта из 2-й танковой дивизии вышел через Нуаель к Атлантическому побережью. Это было первое немецкое подразделение, пробившееся к океану.
В полночь, 19-го мая Гудериан отдал 1-й танковой дивизии приказ: «Развернуться в боевой порядок севернее р. Конш до 7.00 20.5, 10-я танковая дивизия следует во втором эшелоне, 2-я танковая дивизия ведет бои в Булони. Части этой дивизии 20.5 следуют через Маркизе на Кале. 1-й танковой дивизии и 14-й тяжелой танковой бригаде достигнуть линии Одрюкк, Ардр, Кале, затем повернуть на восток и продвигаться в восточном направлении через Бурбур, Виль, Гравлин на Берг и Дюнкерк. Южнее наступает 10-я танковая дивизия. Выполнение приказа по паролю «Выступление – восток». После этого начать выступление в 10.00».
20 мая пароль был передан. 21 пал Кале, и это был последний рубеж, за который англичане, судя по всему, намерены были драться. [50]В этот же день началась операция «Динамо», по результатам которой, втянувшие французов в войну англичане, «продинамили» Францию, оставив ее один на один с Вермахтом.
И все же эвакуироваться без боя не удалось. Слишком быстр оказался «Быстроходный Гейнц», слишком мало оказалось транспортов, которые к тому же нещадно терроризировали налетами орлы из Люфтваффе. Боя за город и его подступы избежать не удалось и потери среди обороняющихся – как убитыми, так и пленными, были если и не чудовищны, то близки к этому.
Первую половину дня позиции защитников Дюнкерка утюжили бомбами и снарядами гаубиц, не забывая и про порт – прямо в гавани, практически у самого причала, затонул один из кораблей от прямого попадания двух 152-х миллиметровых снарядов. А в полдень в атаку пошли силы 10-й и 2-й танковых дивизий и полк «Великая Германия».
Андерсен повернул перископ в сторону берега и ухмыльнулся еще более кровожадно. Выехавшие к самой кромке воды танки и самоходки вели огонь по уходящим в море транспортам и прикрывающим их эсминцам. Затем кап-три вновь перевел свой взор на англичан, выждал некоторое время, и совершенно будничным тоном приказал:
– Торпедный отсек – товьсь, – после чего, выждав почти минуту, произнес все так же спокойно. – Первый и третий аппарат – пли.
К последнему из транспортов, уже практически вышедшему за пределы дальности танкового огня, устремились две 457-мм торпеды, на которых какие-то остроумцы из экипажа краской вывели слова «Исландия» и «Рейкьявик».
Приказ по XIX-му армейскому корпусу от 23 мая 1940 г.
«Солдаты 19-го армейского корпуса! 14 боевых дней в Бельгии и Франции остались позади. Путь ровно в 600 км отделяет нас от границы Германии. Мы вышли на побережье Ла-Манша и Атлантического океана. Вы преодолели на этом пути бельгийские укрепления, форсировали р. Маас, прорвали «линию Мажино» на историческом поле боя под Седаном, овладели важными высотами в районе Стони, затем стремительно прошли через Сен-Кантен и Перонн и с боями вышли на нижнюю Сомму у Амьена и Абвиля. Вы увенчали свои боевые подвиги захватом побережья Ла-Манша с морскими крепостями Булонь и Кале.
Я требовал от вас отказа от сна в течение двух суток. Вы держались 14 дней. Я приказывал сражаться, невзирая на угрозу с флангов и тыла. Вы никогда не проявляли колебаний. С достойной подражания уверенностью в своих силах и с верой в осуществление стоявших перед вами задач вы самоотверженно выполняли каждый приказ.
Германия гордится своими танковыми дивизиями, и я счастлив, что являюсь вашим командиром.
Мы чтим память наших погибших товарищей. Мы уверены, что жертвы принесены не напрасно. Теперь будем готовиться к новым подвигам. Да здравствует Германия и наш фюрер Адольф Гитлер!
Гудериан».
Окрестности Мехико
24 мая 1940 г., без четверти четыре часа ночи
Приближался рассвет. Воздух был влажный и тяжелый, всю ночь стояла невыносимая духота, но ближе к утру заметно посвежело. Несколько мрачных, не выспавшихся полицейских, что охраняли подступы к вилле Особо Важной Персоны, почетного гостя Республики, с трудом пытались сдержать зевоту и мрачно поглядывали на часы, ожидая конца смены. Неожиданно ночную тишину разорвал звук моторов. Он приближался с каждой минутой, становясь все сильнее, нарастая и усиливаясь.
– Какого дьявола? – буркнул один из охранников, передергивая затвор винтовки. – Кому не спится в ночь глухую?
Из-за поворота показалось несколько автомобилей с погашенными фарами. Они резко затормозили перед полицейским постом, и из них появились люди в полицейской и военной форме, которые направились к охранникам. Впереди вышагивал плотный мужчина в форме майора.
Полицейские, при виде начальства, убрали оружие и вытянулись по стойке смирно.
– Разрешите доложить, синьор майор… – начал было доклад командир наряда и умолк, уставившись в дуло револьвера, направленного ему в лоб. Несколько человек уже разоружали его подчиненных.
– Молчать и не двигаться! – прошипел ему кто-то в ухо, вытаскивая пистолет из кобуры и вынимая винтовку из омертвевших пальцев.
Лжемайор со своими людьми проследовал к воротам виллы и резко, требовательно постучал в калитку. Маленькое окошко в двери открылось, и майор что-то негромко сказал. Тяжелые ворота беззвучно отворились, и два десятка людей, ряженых в солдат и полицейских, ринулись внутрь, мгновенно обезоружив охрану и открыв огонь по дверям и окнам спальни и кабинета. Гулко загрохотал пулемет.
Спустя несколько минут, разрядив все стволы и отстреляв пулеметную ленту, нападавшие спешно погрузились в свои машины и скрылись, оставив безоружную полицию и стражу возносить благодарственные молитвы всем святым за то, что остались живы.
Из окон дома показался дым.
Утром на место происшествия явились агенты тайной полиции во главе с ее грозным шефом, Леонардо Санчесом Саласром. Хозяин виллы, невысокий пожилой брюнет с сединой в волосах и небольшими голубыми глазами, разгневанно смотревшими на синьора Саласрома из-под пенсне с толстыми линзами, чрезвычайно развитыми лобными костями, казавшимися зачатками рогов, и всклокоченной козлиной бородкой встретил шефа тайной полиции во дворе. Губы под жидкими усами, опущенными концами вниз, были сжаты столь плотно, что казались тонкой линией.
– Нападение совершил Иосиф Сталин с помощью ГПУ… Именно Сталин, – не дожидаясь вопросов резко бросил он в лицо синьору Леонардо.
