– Разберемся, – буркнул тот в ответ. – Надеюсь, никто не пострадал?

– Сева… Мой внук легко ранен.

– Мы немедленно доставим его в госпиталь, а пока, я попрошу вас ответить на некоторые вопросы и не мешать работать моим людям.

Следствие с удивлением пришло к выводу, что по спальне было выпущено более 200 пуль, однако ни хозяин виллы, ни его супруга не пострадали.

– Уж не сам ли он это все затеял? – усмехнулся один из экспертов.

«Как только началась стрельба, – давал показания потерпевший – жена столкнула меня на пол и прикрыла своим телом. Мы оказались между окном и кроватью, что нас, видимо, и спасло. Пули били в стены, потолок, рикошетили и попадали в кровать».

«Он обречен», – доложил правительству Саласром.

Впрочем, как и в предыдущем варианте истории, ледоруб Хайме Рамона Меркадера дель Рио Эрнандес настиг Льва Давыдовича Троцкого только двадцатого августа. А вот не надо было писать ругательные статьи в адрес «двух стакнувшихся, в своем желании разделить между собой мир, хищниках» – Гитлере и Сталине.

В отличие от боя под Буйоном, на сей раз потерявший уже треть машин батальон Бейттеля встретился не с разрозненными, находящимися на значительной дистанции друг от друга танковыми взводами, а столкнулись с передовой группой противника наступающей вполне целеустремленно, и состоящей из средних и тяжелых Char B1-bis, Somua S-35, D1, D2, нескольких британских Mark II Matilda и даже пары бельгийских T15. В этот раз враг превосходил отряд капитана не только качественно, но и количественно. Причем по обоим показателям примерно вдвое. Ввязываться в бой с противником было бы изощренной формой самоубийства, так что Бейттель попросту развернул свои машины на 180 градусов.

– Рейн, Рейн, ответь Эссену! Прием! – проорал капитан в микрофон рации.

– Эссен, здесь Рейн, прием.

– Наблюдаю до трех батальонов тяжелых и средних танков противника в квадрате сорок три – шестнадцать, отступаю на исходные позиции! Прием.

– Вас понял, Эссен, – чуть помедлив ответили из штаба бригады. – Отступление запрещаю. Задержите их, подкрепление уже рядом. Прием.

– …!!! Чем я должен их задержать?! Мне весь батальон сожгут … … и …!!!

И тут в наушниках шлемофона, раздался до дрожи знакомый голос:

– Не bzdi, Андрюша, сейчас мы их разорвем kak Tuzik grelku.

На вершину холма, в каких то трех километрах от батальона Бейттеля, выезжали советские самоходки БХ и немецкие танки «Donner». И капитан уже даже не знал, что лично для него было хуже – враги, или Вилко.

– Герр капитан, лейтенант цур Зее Карл-Вильгельм Геббельс прибыл для прохождения службы!

Отто Кречмер смерил стоящего навытяжку молодого человека в парадной форме долгим испытующим взглядом, и добродушно усмехнулся.

– Вольно, лейтенант. Железный крест 1-го класса за что получили?

– За торпедирование британского авианосца, герр капитан.

– Говорите проще, мы не на плацу, – устало произнес Кречмер. – За авианосец, значит? Были на U-29, когда та потопила «Куражиос»?

– Никак нет, – спокойно, без какой-либо затаенной гордости, произнес молодой человек. – Командовал U-61 во время атаки на «Фуриоус».

– То-то я думаю, фамилия мне ваша что-то напоминает, и совсем не министра образования и культуры, – хмыкнул Кречмер. – Слышал вашу историю, как же. Ладно, завтра мы выходим в рейд, пойдемте, покажу вам вашу койку и штурманское хозяйство, непотопляемый вы наш… Рейхсминистр.

«И тут!!!» – мысленно простонал Карл.

Субмарина благополучно вышла из гавани и взяла курс на вест. Карл усердно возился с картами, проверяя и перепроверяя курс, когда почувствовал, что к нему кто-то подошел.

– Продолжайте-продолжайте, лейтенант, – улыбнулся корветтенкапитан Кречмер обернувшемуся Геббельсу. – Я просто полюбопытствовал, как у вас получается.

– Лучше чем раньше, герр капитан, но предела совершенству нет.

– Раньше – это на U-61? – дружелюбно поинтересовался командир субмарины.

– И там тоже, – рассмеялся Карл. – Но, вообще-то, я имел в виду училище.

– Все мы когда-то были кадетами, – философски заметил Кречмер, и вдруг встрепенулся. – О! Как я вчера не заметил? Вы уже женаты?

– Да, – смутился молодой человек. – Как раз после того злополучного похода и женился.

После того, как U-61 встретилась в море с «Антоном Шмидтом», на субмарину перешло несколько кадровых офицеров, которым и предстояло вести лодку до порта. Фенрихов же, со словами «Хватит с вас, нечего гневить удачу» принял на борт эсминец.

По прибытии в гавань обоих юношей встретила целая делегация из адмиралов и капитанов цур Зее, доктор Геббельс, построенные в шеренги экипажи стоящих в порту судов и оркестр. Ошалевшим от такого приема Йогану и Карлу жали руки, их фотографировали, однофамилец «непотопляемого рейхсминистра» толкнул речь, а какой-то вице-адмирал (к стыду своему, юноши так его и его не узнали) повесил им на грудь по железному кресту: 1-го класса Геббельсу, и 2-го класса – Арндту.

– Несправедливо, – сквозь зубы процедил Карл. Так, чтоб его услышал только приятель. – Без тебя бы мы не добрались.

Двигатель U-61 и впрямь начал барахлить почти сразу после атаки, так что Арндт рядом с ним дневал и ночевал.

– Вплавь бы добрался, тебе не впервой, – таким же образом ответил Йоган-Мигель-Альбано.

«Не впервой…» Карл ничего не сказал, лишь пожал плечами. Зачем его другу знать, что никогда он не жил в Данциге, что родился и вырос он в Берлине. Вернее – родится и вырастет. А скорее всего – не родится вообще. Слишком по-иному пошла история, чересчур по-иному.

Покуда «Антон Шмидт» добирался до Данцига, и потом, по дороге в Берлин (молодым людям дали аж двухнедельный отпуск – как раз до окончания сокурсниками практики) у него было время подумать. Хорошенько подумать, подробно, обо всем. Кто он, и что ему теперь делать.

С одной стороны, воспоминания об утраченном доме, о родителях и приятелях, о той веселой и разноцветной жизни, что была у него ранее, рвали сердце и бередили душу. Накатила тоска по дому, даже ипохондрия.

«Ипохондрия, – подумал тогда Карл. – Я и слова-то раньше такого не знал. Жил как все: дом, школа, дискотека. Компьютер, пиво, косячок – все развлечения. И все разговоры только о том, кто с кем, да в каких позах, и как здорово было б выиграть миллион евро, и где именно их прогулять. Тьфу, вспоминать тошно!» А будущее? Какое его там ждало бы будущее?

«Хреновое, – честно признался себе Карл. – Не так, чтоб совсем, но все равно. Ну, поступил бы я, выучился на торгового моряка. Если бы брат помог, устроился б на тот же самый круизный лайнер. И кем бы он там был? Старшим помощником младшего холуя? Рассказывал братец о закидонах пассажиров с мошной, о всех их капризах, о тех унижениях, что выносит от них команда. И сделать нельзя ничего – молчи и улыбайся, ибо клиент всегда прав. Или иди к черту – на твое место всегда найдется куча желающих».

Смог бы он, Карл Геббельс, так? Раньше, конечно же, смог бы. А теперь – нет. Ему, кавалеру Железного креста 1-го класса, морскому офицеру, торпедировавшему вражеский авианосец, а потом дотащившего неисправную субмарину до спасателей, какое-то толстопузое быдло будет хамить и поливать его помоями? Да никогда! Даст в морду, и не спросит как звали. А пускай знает, как надо разговаривать с офицерами, штафирка!

Нет, этот мир, это время, нравились ему не в пример больше, хоть и не так тут богато было с развлечениями. Нацизм? А что – нацизм? Во-первых, Гитлер не вечен. Во-вторых, политкорректность эта долбанная, чем она от нацизма, только перевернутого с ног на голову, отличается?