«Вот и все, – подумал тогда Владимир Филиппович, – Не успел Бём. Напрасно дрались».

И именно в этот момент противник начал поворачивать на север, от изувеченного корабля.

– Ложимся на курс сто восемьдесят, – приказал Трибуц. – можно выходить из боя.

И это был его последний приказ. Накренившийся на левый борт, пылающий «Марат» получил последнее «прощай» от разворачивающегося к новому врагу «Нельсона», прямо в боевую рубку.

«Век, паскудники, нас помнить будут», успел подумать вице-адмирал. И сознание его померкло.

А утром следующего дня вся страна слушала Левитана.

«От Советского Информбюро!

Вчера, тринадцатого марта тысяча девятьсот сорокового года, в районе Аландских островов, Балтийский Флот Союза Советских Социалистических республик, при поддержке сил германского флота, перехватил и на голову разгромил объединенную эскадру империалистических Англии, Франции и Финляндии.

В результате боя были уничтожены линейный монитор «Эребус», линейный крейсер «Реноун», броненосец «Ильмаринен», крейсера «Леандр», «Галатея», «Саутчгемптон», «Эдинбург», а также девять эскадренных миноносцев противника. Серьезные повреждения были нанесены авианосцу «Фуриоус» и линейному кораблю «Нельсон». Остальные силы противника трусливо бежали с места боя!

Советский флот в этом сражении потерял всего один корабль. Моряки-краснофлотцы одержали славную и убедительную победу над капиталистическими агрессорами!»

И ни единым словом не обмолвился товарищ Левитан о том, что немцам этот бой стоил «Дойчланда», «Хиппера», «Эмдена», «Лейпцига» и восьми эскадренных миноносцев. Не упомянул он и о том, что «Марат» едва не затонул у самого Таллина, и представлял ныне больший интерес для сталелитейной промышленности, чем для судоремонтной.

– Да, я действительно считаю, что на эскадре Харпера и солдатах Бессонна можно ставить крест, – произнес Альфред Дадли Пикмэн Роджерс Паунд, Флит-адмирал и Первый морской лорд.

– А ведь это катастрофа, друг мой, – произнес его собеседник, не выпуская из зубов сигару.

К сигарам этот полный коротышка вообще имел необычайное пристрастие. Его даже карикатуристы часто изображали в виде этого табачного изделия.

– Несомненно, Лорд-Адмирал. Однако я должен отметить, что мое ведомство…

– Да бросьте, Паунд, – отмахнулся от него Уинстон Черчилль. – Это не для Британии катастрофа. Да, неприятно, конечно, но не столь уж и опасно. Кораблей у короля много. Это для Чемберлена катастрофа и для всей его партии. Однако, вы правы, из-за этого прискорбного боя престиж Роял Нэви пошатнулся, и его непременно надо поднять. У вас есть какие-то идеи?

– Да, безусловно. Как вы знаете, наше торговое судоходство несет большие потери от действий германского и советского подводных флотов.

– Да никак вы решили еще и в Мурманск высадку устроить? – изумился Лорд-Адмирал.

– Не совсем. Скорее уж, устроить базу для наших охотников и патрульной авиации там, где немцы и русские чувствуют себя в наибольшей безопасности.

– Интересно-интересно, – произнес Черчилль и стряхнул пепел. – Продолжайте.

– Хорошо, фон Клейст, я вас понял, – кивнул Гитлер. – Теперь вы, Гудериан. В чем состоит ваш план?

– Я намереваюсь в намеченный приказом день перейти люксембургскую границу и продвигаться затем через Южную Бельгию на Седан, форсировать у Седана реку Маас, захватив на левом берегу предмостное укрепление для обеспечения переправы следующих за мной пехотных корпусов. Мой корпус будет продвигаться по Люксембургу и южной Бельгии тремя колоннами, вот по этим направлениям. – Гейнц Гудериан провел указкой по карте, наглядно демонстрируя, где конкретно будут двигаться его войска. – Я рассчитываю достичь бельгийских пограничных позиций уже в первый день и, если представится возможность, прорвать их, на второй день продолжать продвижение через Нешато, на третий – перейти реку Семуа у Буйона, на четвертый – достигнуть реки Маас, на пятый день форсировать реку и к вечеру того же дня захватить предмостное укрепление.

– А что вы намерены делать далее? – спросил фюрер у замолкшего командующего XIX-го корпуса.

– Если не последует приказа приостановить продвижение, я буду на следующий день продолжать наступление в западном направлении, – ответил «быстроходный Гейнц». – Верховное командование должно решить, будет ли этот удар быть направлен на Амьен или Париж. Самым действенным, на мой взгляд, было бы направление через Амьен к Ла-Маншу.

Гитлер кивнул головой, но ничего не сказал.

– Нет, я не верю, что вы сможете форсировать его! – воскликнул командующий 16-ой армией, генерал Буш.

– Вам и не нужно этого делать, – усмехнулся генерал Гудериан.

«Интересно, имею я право хоть на один день отдыха в году? – раздраженно подумал Гитлер, отходя от мольберта и беря трубку телефонного аппарата. – Я кто, в конце-концов, правитель самого могучего государства мира и фюрер германской нации, или чернокожий раб на плантации?»

– Слушаю тебя, Иоахим, – произнес Гитлер. – Что случилось?

– Хорошие новости, Адольф! – прозвучал в трубке голос Риббентропа. – Дания вступила в войну на нашей стороне.

– Ценнейшее приобретение, – желчно ответил фюрер. – Главное – неожиданное. С чего это они так?

– Англичане вчера потребовали предоставить им Исландию в качестве базы для борьбы с нашими субмаринами, – ответил рейхсминистр иностранных дел. – Датчане, наивные люди, понадеялись на Лигу Наций и отказались. Сегодня в полдень, в Рейкьявике, высадился полк британской морской пехоты и взял город под контроль.

– Еще бы, – фыркнул Гитлер. – Если память мне не изменяет, в исландской армии числится всего шестьдесят человек, вооруженных револьверами.

– Они еще и сопротивляться пробовали! – хохотнул Риббентроп. – Правда, недолго. Но датчане на британское самоуправство обиделись и присоединились к нашей войне.

– Ладно, лишними не будут, – буркнул Адольф Алоиз Гитлер. – У них там, кажется, несколько кораблей и подводных лодок было…

Капитан Зелемир Рукавина довернул свой IK-3 влево, поймал в прицел D.520 и нажал на гашетку. Противник хорвату попался опытный, засек маневр капитана и, в свою очередь, свалился вправо, так что снаряды из «Эрликона» и пули «Браунингов» прошли мимо.

Матюгнувшись, Рукавина рванул машину за противником, но тот уже сбросил его с хвоста и сам пошел в атаку с правой стороны – спасибо ведомому, шуганул француза. Капитан развернул острый нос своей машины туда, где только что был враг, но тот уже улепетывал, вместе с остатками англо-французских бомбардировщиков и их истребительного прикрытия.

– Всем машинам, – раздался в наушниках голос командира эскадрильи, подполковника Джозо Шимича. – Возвращаемся на аэродром.

Двенадцать югославских IK-3, четыре турецких PZL P.24C (во главе с самой Бешеной Сабихой) и девять немецких Bf-109 начали разворачиваться в сторону Измира. Рукавина поглядел на хищные обводы Messerschmitt`а и язвительно усмехнулся. Немцы почитали себя хозяевами неба, однако его машина была ничуть не хуже. Разница состояла лишь в том, что истребителей Рогозарского вообще существовало в природе лишь двенадцать штук, а Bf-109 – сотни.

Вообще, на турецких аэродромах нынче творилось натуральное вавилонское столпотворение – столько разных языков и машин с опознавательными знаками различных стран там нынче смешалось: турки, венгры, румыны, немцы, русские, болгары и югославы, а на днях, по слухам, еще и поляки должны прибыть. Хотя последние, наверное, так и останутся слухами: Речь Посполитая, оказавшаяся в интересном положении между Германией и СССР, хоть и вынуждена была вступить в войну на их стороне, воевать на самом деле явно не собиралась.