– Зверь, – выдохнул едва сдерживающий слезы Йоган Арндт, когда за их спинами затворилась дверь кабинета. – Вылюбил и высушил.

Сам же штабскапитанлейтенант, проводив их задумчивым взглядом, повернулся к Мёдору.

– Что думаешь? – спросил он.

– Держались неплохо, да и лоханку свою дотащили до берега, хотя как они это сделали, я ума не приложу. Немного подтянуть дисциплину, и получатся хорошие офицеры. Лихие и бесстрашные. Будет кому флот передать.

– Согласен, – задумчиво произнес фон Шпильберг. – Пригляди за ними.

– А с Пинингом что?

– А что с Пинингом? Получит пару недель ареста, может научится думать, когда судно для морской прогулки выбирает, – пожал плечами ротный.

– Эти мне японцы… – пробурчал сенатор Джеймс Фрэнсис Бирнс, помешивая чай в чашке. Чай был выше всяких похвал, однако ожидать чего-то иного в Овальном кабинете было бы, по меньшей мере, глупо. – Эти желтые макаки готовы из кожи вон вылезти, лишь бы доставить неприятности белому джентльмену. Посол Отт тоже хорош – поперся к Мацу… как там эту обезьяну, Корди?

– Мацуока. – Госсекретарь Корделл Халл вежливо улыбнулся и отхлебнул глоток.

– Вот я о чем и говорю, – фыркнул сенатор от Южной Каролины. – Что ему стоило отправиться к нему сегодня, в понедельник? Я и так почти не отдыхаю, а тут меня будят посреди ночи, вываливают на голову этакий ушат помоев, а поделать я ничего не могу, потому что один сенатор – на рыбалке и будет только утром, второй в загородном особняке без телефона, третий вовсе у любовницы…

– Не надо прибедняться Джеймс, – Франклин Делано Рузвельт укоризненно покачал головой. – Ты сделал очень много.

– Но недостаточно! – отрезал Бирнс. – Конгресс требует твой скальп, и если ты допустишь эту сделку, то он его получит.

Рузвельт провел ладонью левой руки по виску и невесело усмехнулся.

– Незавидная, прямо скажем, добыча. Вот лет тому назад так десять…

– Ты еще не был президентом, – заметил сенатор. – Джентльмены, шутки в сторону, с этим чертовым линкором надо что-то делать.

– Вообще-то Галифакс связался со мной через посла, – заметил Халл, аккуратно ставя чашку на журнальный столик. – Англичане пришли к выводу, что Гитлер решил ограничить зону своих военно-морских интересов Балтикой, а это может означать только одно. Он готовится воевать с Советами.

– Сначала ему придется сожрать Польшу, французы ввяжутся в драку с немцами за своих союзников, англичанам придется им помогать, и в результате что? Большая война в Европе? – поинтересовался Бирнс.

– Вовсе не обязательно, Джейми, – покачал головой госсекретарь. – Вовсе не обязательно. Ты когда-нибудь интересовался, какие Польша имеет территориальные претензии к СССР?

– На кой черт мне сдались эти… А что, большие?

– Ну… Где-то с треть Польши, если не с половину.

– Хо-хо, а у Мощицкого губа не дура! – хохотнул сенатор. – А все же жаль. Немцы и поляки на пару русских сожрут и не поморщатся, так что большой войны не выйдет. А как можно было бы нажиться на поставках…

– А еще нам придется вдвое, если не больше увеличить китайцам поставки по бросовым ценам, потому что из СССР они технику получать перестанут сразу, и это для нас не очень-то хорошо. Казна пуста, черт бы подрал идиота Гувера, а дать япошкам вылезти из китайской трясины нельзя – сразу же начнут искать новый кусок пирога, который можно урвать, – поморщился президент.

– Брось, ну увеличим немного поставки, – усмехнулся Бирнс. – Какую там технику Советы могли китаёзам поставлять?

– Да ты знаешь, не самую плохую, судя по докладам, – отметил президент, и отпил глоток уже порядком остывшего чая. – Даже хорошую.

– Франк, не смеши, у меня больная спина, – фыркнул сенатор. – Да они даже не знают, как сделать танк! Один слизали у французов, второй украли у нас.

– С той поры они его неплохо усовершенствовали.

– Кто? Эти дикари? Эти татары?

– Ну, не все же там татары, – отметил Халл.

– Да, – неожиданно легко согласился Бирнс. – Не все. Главный у них – грузин.

– Джентльмены, мы отвлеклись, – произнес Рузвельт, когда все трое отсмеялись. – Усиливать Японию новым линкором крайне нежелательно. Она давно вышла из Морского договора и теперь пытается догнать нас на море. Успешно пытается. И чем дольше они провозятся в Китае, тем лучше для нас – экономика начинает оживать, новые корабли строятся, безработица падает…

– Ну, пусть кто-нибудь другой «Тирпиц» купит, что ли, – развел руками сенатор. – Бразилия какая-нибудь.

– На какие миллионы? – поинтересовался Халл. – Или вы готовы выбить в Конгрессе для нее кредит?

– Ну… Ну, не знаю. Мы тоже не потянем.

– И если начнем мешать этой сделке открыто, нас не поймут ни в Англии, ни в Германии, ни в Японии, – печально заметил Рузвельт. – Если бы договориться с гэнро Киммоти, он сторонник дружбы между Японией и США, но он уже слишком стар, а князь Коноэ нынче в силе… Нет, боюсь что ничего не выйдет, хотя пробовать надо.

– Ну, корабль, насколько я знаю, еще даже не спущен на воду, – произнес госсекретарь Халл, и улыбнулся.

– Ты имеешь в виду? – приподнял бровь Бирнс.

– Именно, – ответил Халл. – Совершенно верно, господин сенатор, сэр. Ты совершенно точно угадал мои мысли. Необходимо сделать так, чтобы Германии самой нужно было это корыто. И нужно как воздух!

– Хм, – произнес Рузвельт. – Тогда война Гитлера и Сталина вдвойне не в наших интересах. Пускай лучше tovarishi помогают нам держать японцев в Китае, а Германия воюет… Да, пожалуй – с Францией. Собирайся, друг мой, ты летишь в Берлин. Нам давно нужно было, э-э-э, пригласить их офицеров к нам на учебу, в рамках обмена опытом.

– Думаешь, они клюнут на приманку? – хмуро спросил Бирнс.

– Ну конечно! – президент радушно улыбнулся своему соратнику. – Они тщатся доказать первенство германской нации над остальными, хотя любому дураку понятно, что первое место Богом предназначено для нас, англосаксов. [16]

Иногда бывают секреты, которых простым смертным лучше не знать – целее будут. Государственная тайна к таким вот, неприятным во всех отношениям секретам, безусловно относится, отчего местоположение объекта, носящего скромное название «Лаборатория 116» знало весьма и весьма ограниченное число людей.

Руководил лабораторией (под присмотром чина из СС, разумеется, но ведь мы все взрослые люди, геноссе, мы понимаем, что такое режим секретности) некто профессор Эрвин Шульц. Человек он был небесталанный, одаренный даже, однако в личной жизни глубоко несчастный. Супруга его, Марта, в девичестве Реттих, полностью оправдала свою фамилию, [17]бросив бедолагу профессора десять лет назад, всего через год после свадьбы, ради молоденького аспиранта-еврея. Можно ли представить, насколько идеи национал-социализма сразу стали близки бедняге Шульцу? Впрочем, пугаться не стоит – профессор занимался вовсе не медициной, так что людей он если и мучил, то исключительно своих подчиненных, и то во имя работы и в силу взрывного темперамента, который недруги именовали мерзким характером. Занимался Шульц радиоэлектроникой… В некотором роде.

Будучи ученым, исследователем, он изучал радио– и электромагнитные волны, что, согласитесь, совершенно невозможно без знания устройства приборов, их самостоятельного совершенствования под личные нужды, а то и вовсе – собирания по винтику и проводочку.

Как и при каких обстоятельствах он познакомился с Гиммлером, истории неизвестно. Достоверно установлено только то, что случилось это еще до прихода НСДАП к власти, и что при упоминании имени профессора рейхсфюрер морщился и тер левую скулу. Впрочем, таинственные обстоятельства знакомства ничуть не помешали Гиммлеру, когда оказалось необходимо организовать лабораторию по изучению радиоэлектронных приборов из будущего, вспомнить о Шульце, и охарактеризовать его фюреру как «человека не привыкшего сносить насмешки… хм… судьбы с христианским смирением, отступаться перед… гм… трудностями, а также, безусловно, склонного к нестандартному подходу… кхе-кхе… в научных изысканиях, и, несомненно заслуживающего… ммм… высочайшего доверия». Правда, некоторые данные указывают на участие в назначении профессора и Германа Геринга, который во время беседы фюрера с Гиммлером и Шульцем ошивался в приемной Гитлера с наидовольнейшим выражением лица. Будучи принят следующим, он вышел от рейхсканцлера ровно через семь минут, под громкий хохот вождя германского народа.