– Пустое, мама. Нормально мы добирались, на автобусе, – Йоган чмокнул мать в щеку и аккуратно освободился из объятий. – Познакомься с моим другом, Карлом Геббельсом. Карл, это моя мать, фрау Анна Арндт, в девичестве Сильва-и-Тахо, хотя она предпочитает обращение «донья Анна».

– Ах, Карлито, я так рада что ты приехал! – на сей раз настал черед Геббельса оказаться в объятьях. Он даже не успел вымолвить ни одной приличествующей случаю фразы. Йоган ухмыльнулся, как бы демонстрируя невысказанное: «А я говорил». – Я так рада, что Мигель подружился со столь достойным юношей, как ты.

– Мама… – страдальчески вздохнул Йоган и закатил глаза.

– А что такого? – удивилась донья Анна. – Я действительно рада.

И, повернувшись к Карлу, добавила:

– Мигелито много писал о тебе и твоих приключениях. Знаешь, у него никогда не было настоящих друзей…

– Мама! – Йоган повысил голос.

– Все, все, умолкаю, – улыбнулась донья Анна. – Мальчики, время – почти четверть второго. Быстрее переодевайтесь к обеду.

– О, шайзе! Как я мог забыть? – простонал ее сын.

– Что за выражения, молодой человек? – нахмурилась фрау Арндт. – Йоган-Мигель-Альбано Арндт, если вы позволите себе такое в приличном обществе, то опозорите и себя, и вашего отца, и свою форму.

– Прости, мама! – смутился Йоган.

– Все, время. Время, молодые люди. Гости начнут собираться через полчаса. Мануэла, покажи нашему гостю его комнату.

– Мам, я сам покажу, – поморщился, как от зубной боли, Йоган.

– Ну вот, – печально вздохнула донья Анна. – Дети вырастают, и родительской заботе в их жизни места не остается. Идите, молодые люди. Время поджимает. Карлито, мой сын покажет тебе твою комнату.

– Что за обед такой? – вполголоса поинтересовался Карл, когда молодые люди двинулись по лестнице.

– Склероз мой – враг мой! – прорычал Йоган. – Отец каждый год, тридцатого декабря, собирает своих друзей на торжественный обед. Чиновники, военные в звании от штабс-капитана, ученые. Все с женами и детьми.

Юноша поморщился.

– Готовься, будет очередная ярмарка невест. И, извини, надо быть в парадной форме и ходить по стойке «смирно». – Йоган виновато посмотрел на приятеля. – Погляди на это с другой стороны. Заведешь кучу полезных знакомств.

– И надолго это?

– На весь вечер.

– Спасибо тебе, – с чувством произнес Карл. – Век тебе это помнить буду… Мигелито.

Йоган зарычал.

– Не называй меня так.

– Как скажешь, Ми… Милый друг! – с невинным выражением лица произнес Геббельс.

– Вот скотина какая… – улыбнулся Йоган. – Входи, это твоя комната.

Он толкнул одну из дверей.

– Ванная в конце коридора, туалет – в противоположном конце. Давай, переодевайся. Нас ждут, – Йоган страдальчески возвел очи горе, – почтенные матери семейств, дочери почтенных матерей и их совместные матримониальные планы.

Парадная форма морского кадета была аккуратно сложена в чемоданчик так, чтобы ее не нужно было гладить. Карл повесил ее «отвисать» на плечики, быстро сменил белье, мысленно посетовал на то, что душ принять уже не успевает, начистил до зеркального блеска сапоги, и скоренько побрился. Не то, чтобы у него на подбородке что-то особенно густо росло, но, как говаривал обербоцман Мёдор, «хрен с ней, с пробоиной, но порядок на корабле должен быть». Припарадившись, Геббельс спустился в гостиную, где Йоган, также облаченный в парадную форму, разговаривал со среднего роста, слегка полноватым огненно-рыжим мужчиной с изумрудно-зелеными, как и у Йогана, глазами и аккуратной бородкой. Из радиолы негромко доносились звуки «Uber die Hugel und Weit weg», недавно появившегося, но уже завоевавшего бешеную популярность ансамбля Nachtwunsch, основанного оперными певцом и певицей. Карл как-то не особо интересовался музыкой (по крайней мере – после того, как оказался в Киле. Там на это просто не хватало времени), однако мелодия показалась ему смутно знакомой.

– Отец, позволь тебе представить моего друга, – сказал Йоган, едва Карл переступил порог. – Карл Геббельс, я писал вам с мамой о нем. Карл, это мой отец, Дитмар Арндт.

Мужчина поднялся и сделал несколько шагов навстречу Карлу, протягивая руку для рукопожатия. У губ герра Арндта и в уголках глаз пролегали характерные морщинки, часто встречающиеся у людей, которые много смеются и улыбаются.

– Очень рад, молодой человек, – голос у Йоганова папеньки был глубокий, басовитый, «с трещинкой», а рукопожатие крепким. – Присаживайтесь. Мой старший сын уже рассказал вам о приеме?

– Э-э-э… В общих чертах, герр Арндт.

Дитмар улыбнулся и указал рукой на кресло.

– Присаживайтесь, юноша. Сигару?

– Спасибо, нет, – покачал головой Карл. – Курить вредно.

– В самом деле? – удивился хозяин дома. – Никогда об этом не слышал.

– А ты попробуй закурить на субмарине – и не такое услышишь, – рассмеялся Йоган.

– Ах да, и впрямь, постоянно забываю, что мой сын решил быть моряком, который не видит моря, – глаза герра Дитмара смеялись. – А я, пожалуй, выкурю одну.

Он открыл хьюмидор на журнальном столике, извлек оттуда средних размеров сигару, откусил кончик специальными щипчиками, крепившимися цепочкой к жилетке его строгого костюма, тщательно и с видимым удовольствием раскурил ее, выпустил несколько облаков ароматного дыма, после чего вновь обратился к Карлу. «Uber die Hugel und Weit weg» по радио сменилась на «Tief Still Ganz» того же ансамбля.

– У нас с друзьями традиция, – пояснил Арндт-старший. – Каждый год, тридцатого декабря мы устраиваем торжественный обед. Прощаемся со старым годом, так сказать. Большинство моих друзей – ученые и инженеры, однако есть среди них и политики, и военные. Люди мы уже не молодые, все добились определенного положения, так что я предполагаю, вас будут смущать звания некоторых моих гостей.

– Скорее всего, – осторожно кивнул Карл. Он никак не мог взять в толк, куда клонит герр Арндт.

– Так вот, совершенно напрасно! – вместо указующего перста отец Йогана воздел к потолку дымящийся кончик сигары. – Это неформальные посиделки, к тому же молодежи там будет вполне достаточно. Вас не должны смущать ни звание, ни возраст собеседника. Говорите что думаете, прямо, и ничего не бойтесь. Хорошо?

– Я постараюсь, герр Арндт.

– Очень хорошо, Карл. Ничего не бойтесь и не стесняйтесь. Даже самые великие из людей, скажу вам по секрету, всего лишь люди.

Во входную дверь постучали.

– Ну, вот и первые гости, – Дитмар широко улыбнулся, и смешливые морщинки от уголков глаз разбежались в разные стороны. – Пойдемте встречать? Мануэла, я открою сам!

На пороге стоял мужчина в шинели, с погонами капитана цур Зее.

– Ансельм, старина! – отец Йогана обнялся с вошедшим моряком, лицо которого отчего-то показалось Карлу знакомым. Он поклясться мог, что никогда его не встречал, но ощущение знакомства с эти высоким сухопарым мужчиной с темными волосами никак не желало его покидать. – Вырвался все же, морская душа! Ого, уже капитан цур Зее? Поздравляю. За какие тебя прегрешения раньше срока повысили?

– За безупречную службу Германии, конечно! – весело ответил мужчина, высвобождаясь из объятий. – Где у тебя тут вешалка?

– Дядя Анс… – рванулся было навстречу гостю Йоган, но резко замер, одернул парадную форму морского кадета, и отдал честь согласно устава. – Здравия желаю, герр капитан цур Зее.

– Здравия желаю, кадет Арндт, – мужчина с легкой добродушной усмешкой козырнул в ответ.

– Герр капитан, разрешите вам представить моего друга и однокашника, – сказал он, не выходя из позы «стойка-смирррна-говорю-с-начальством».

– Разрешаю, – улыбнулся капитан цур Зее.

Стоявший в дверном проеме ведущем в гостиную, а потому ранее незамеченный вновь прибывшим Карл, сделал несколько уставных шагов вперед, щелкнул каблуками и лихо козырнул.

– Морской кадет Карл-Вильгельм Геббельс, честь имею представиться.

Лицо мужчины приняло растерянное выражение. Он вяло отдал честь младшему по званию, и как-то сдавленно произнес: