— Мы же никогда раньше не играли под фанеру. Как это делается?

Томми выпрямился и поднял брови, потом прошелся взглядом по остальным и слегка улыбнулся. Остальные тоже едва улыбнулись. Буссе даже брови поднял, точно как Томми. Элси, вдруг заметив, что изо всей силы впилась зубами в нижнюю губу, отпустила ее и провела по ней языком.

— Ну, — сказал Томми и повернулся к Карлу-Эрику, — вы сами все слышали.

Телестудия была большая и черная. В глубине находилась маленькая сцена, пока пустая, до передачи оставалось еще несколько часов, но внизу перед сценой уже толпилась публика, по-видимому, из числа состоятельных подростков — чистенькие, с промытыми дорогим шампунем волосами и одетые по последней моде. Элси вспомнилась встреченная утром девушка, та тряпичная кукла в замусоленном розовом пальто и широкой стрелкой на белых колготках. Ее сюда не пустят никогда. Таких сюда не пускают. А впрочем, Элси тоже еле пустили, охранник остановил ее в дверях и не уступал, пока не вмешался Карл-Эрик. И тут же очень подробно изложил условия. Элси не должна попасть в кадр, ей не следует слишком восторженно поддерживать сына, нельзя оказаться в световом круге перед сценой, так чтобы ее увидели. В этой программе не должно быть видно никого старше двадцати пяти лет. Чтобы сохранялась иллюзия. Есть только молодость. Благополучная и успешная.

Несколько прожекторов скользили по столпившимся у сцены, заставляя их кожу и волосы менять цвет, от льдисто-синего до теплого оранжевого.

— Свет проверяют, — произнес кто-то рядом с Элси. По-шведски.

Повернув голову, она заметила, что рядом с ней стоит какой-то молодой человек, но не сразу сообразила, кто это. Матс. Молоденький журналист из «Бильджурнала». Он улыбнулся и кивнул, но, очевидно, не придумал, что бы еще сказать. Посмотрел на нее, окинул взглядом с ног до головы и только потом продолжил:

— Вы когда-нибудь их слышали? В смысле, live? [23]

Элси улыбнулась с сожалением:

— Нет, увы. Я ведь все время в море, вы же знаете.

— Но вы же мама Бьёрна, правда? Его настоящая мама?

Элси отвела взгляд:

— Ну да. Только Бьёрн рос у моей сестры. Мы с ней близнецы. Полные копии.

Почему она вечно это говорит? Почему именно эти слова оказываются на кончике языка, стоит спросить ее про Бьёрна? Ей и самой слышно, как она их произносит. Как будто оправдывается. Да к тому же Инес давно уже перестала быть ее полной копией. Это чужая женщина, жесткая и угрюмая, присвоившая Бьёрна и прикидывающаяся его мамой. Именно поэтому она отказалась принять деньги на его содержание. Всю жизнь Бьёрна она держит их в банке, на счете на его имя. Словно это какая-то страховка, а не средства на его питание и образование…

— А папа? — спросил Матс. — Кто его отец?

На миг пол разверзся под ногами у Элси. Она стояла неподвижно и смотрела вниз, в глубокую тьму, ту, которую ухитрялась искусно обходить не только в этот день, но и во все другие дни. Она закрыла глаза, но медленно-медленно, намного медленнее, чем когда-либо прежде, словно зная, что от малейшего движения, малейшего трепета век туда провалится. И вот черная яма закрылась, Элси ощутила, как это произошло, но знала, что это только видимость, что великая тьма затаилась под тонкой перепонкой из цемента и краски. Открыв глаза, Элси посмотрела на Матса. Он оказался первым. Никто не задавал ей этого вопроса с тех пор, как Бьёрн появился на свет. До этого дня — да, но не после. Ни Лидия. Ни Инес. Ни тот недотепа из детской консультации. Никто. Ни даже сам Бьёрн. А теперь вот совсем молодой журналист стоит прямо перед ней и спрашивает как ни в чем не бывало, не понимая и не сознавая, что такой вопрос задавать нельзя. Это запретный вопрос. А еще она теперь увидела, что у Матса в руке блокнот, а в другой — ручка. Элси было улыбнулась, но, подняв глаза на Матса, погасила улыбку. Набрала в грудь воздуха.

— Это что — интервью?

Ей был слышен собственный голос. Холодный. Ледяной. Матс тут же высунул язык и облизнул верхнюю губу.

— Да я…

Элси не сводила с него взгляда:

— Вы пытаетесь взять у меня интервью — я правильно понимаю?

Щеки Макса потемнели, он покраснел так сильно, что это было заметно даже в слабом отсвете освещенной прожекторами сцены.

— Да я думал просто…

Он сбился, мгновение казался крайне растерянным, потом совладал с собой, захлопнул блокнот и стал рыться в кармане. Вынул пачку сигарет и тут же начал рыться в другом кармане, видимо, в поисках спичек. Румянец успел сойти с его лица, когда он снова повернулся к Элси и заговорил совершенно будничным голосом:

— Я думал просто… Нам надо печатать материал о нем в каждом номере. Раз он такая рок-звезда.

Элси кивнула.

— Да, — сказала она. — Понимаю. Но я вообще-то не намерена давать интервью.

Матс пожал плечами и зажег спичку.

— Нет так нет. Дело ваше. Хотя я не понимаю почему.

Элси устремила взгляд прочь:

— А вам и незачем.

— Сюсанна, — крикнул Биргер снизу из холла. — К тебе пришли.

Пришли? Сюсанна уставилась на свое отражение. Остатки черной подводки виднелись в уголке правого глаза. Она оторвала клочок ваты, намочила под краном и стала тереть, крича:

— Сейчас!

Внизу, разумеется, ждет Ингалиль. Недовольная еще больше, чем обычно, потому что Сюсанна давно с ней не общалась. Обычно по субботам Сюсанна сама звонила ей днем, чтобы договориться о планах на вечер, но сегодня этого не сделала. Не позвонила, и даже не собиралась звонить. И вот теперь Ингалиль стоит в холле, злющая-презлющая. Наверняка.

— Сюсанна!

— Да, я сейчас! Иду!

Ее голос звучит громче и раздраженней, чем всегда, Сюсанна уверена, что он проник сквозь дверь ванной и достиг нижнего холла. Она никогда бы себе этого не позволила, будь Инес дома, но Инес дома не было, и Сюсанна кричала так, как ей хотелось. Биргера она не боится. Стоп. Она поймала себя на том, что мысленно называет их «Инес» и «Биргер», а не «мама» и «папа». Ну и ладно. Просто так удобнее на самом деле, и все. Она последний раз окинула себя взглядом в зеркале. Косметика смыта, но волосы уже прилично отросли. Челка ниже бровей. Очень хорошо. Это — сигнал Ингалиль и Инес, ясное послание, хотя и без слов. Сюсанна теперь другая. И помыкать ею больше не получится. Ни у так называемой лучшей подруги, ни у так называемой мамы. Если эта так называемая мама вдруг соизволит явиться. Снаружи успело стемнеть — это Сюсанна заметила, выйдя в верхний холл. Фонарь на улице уже горел, и она поспешно глянула на часы. Полчетвертого. Куда вообще-то Инес понесло? На рынке теперь никого нет, и магазины закрыты. Ладно, фиг с ней.

Она медленно спустилась по лестнице, наверное, слишком медленно. Ингалиль стояла у самой двери, одетая в свое обычное старое пальто. Коричневое. Тошнотворно-коричневое, прямо скажем. Сама она пальто уже не носила, в начале осени ей купили парку, и при виде Ингалиль внутри у Сюсанны вспыхнуло торжество. Ингалиль была всем тем, чем Сюсанна не была. Рослая и дебелая. Прыщавая. Коротко стриженная и с кудряшками. Сама Сюсанна переменилась в последние месяцы, и все новое вдруг перестало ее пугать. Она, всегда бывшая серенькой мышкой, незаметной среди других таких же, вдруг стала ловить на себе взгляды. Вот теперь, в этот миг, она впервые смела себе в этом признаться. Даже гимназисты выпускного класса и учителя, которые не вели у нее занятий, глазели ей вслед, когда она несла свой поднос в столовке или взбегала по лестнице, боясь опоздать на следующий урок. А когда они пошли с Инес покупать зимнее пальто, неделю спустя после того, как «Тайфунз» впервые заняли первую строчку в «Десятке хитов», то чувствовалось, что встречные делают над собой усилие, чтобы не смотреть в их сторону. Это удавалось не всем. У славящейся коммерческим чутьем фру Якобсон ноздри так и затрепетали, едва Сюсанна и Инес переступили порог магазина «Сэма». И Сюсанна, примеряя пальто за пальто, чувствовала, как остальные покупатели искоса на нее посматривают. Попытавшись взглянуть на себя их глазами, она скоро поняла, что обычное пальто ей теперь не годится. Наконец она остановилась на черной парке с бежевой подкладкой, не потому, что та показалась ей красивой, но просто из страха купить что-нибудь не то, что-то некрасивое или немодное, способное одной своей унылостью омрачить образ Бьёрна. Выйдя на улицу, они встретили Монику Андерсон, тоже живущую на Сванегатан, она была на пять лет старше Сюсанны и никогда раньше не снисходила до того, чтобы поздороваться, а теперь дернула головой, как бы кивая, а потом отвела глаза, как бы смутившись.