— Этого еще не случилось, — говорит она вслух сама себе. — Ничего еще не случилось.

Утешительная мысль. И правильная. Потому что если прошлое в самом деле живет в нас, если оно неистребимо, то в этом прошлом есть все. В том числе и места, где и правда ничего еще не случилось. Вроде той оконной ниши на лестнице, принадлежавшей только Сюсанне. И больше никому.

Разумеется, вся семья это признала. Никто другой не смог бы уместиться там, выпрямившись под сводчатым потолком, сидя с ногами на узком подоконнике. Все остальные были слишком большие. Поэтому они только улыбаются ей, пробегая мимо по лестнице.

— Здорово, дозорный, — говорит Бьёрн, сбегая на первый этаж в туфлях на тонких кожаных подошвах. — Доложите обстановку!

— Зеркальце, зеркальце на стене, — говорит Инес, спешащая в ванную со стопкой свежих полотенец. — Ну, видела что-нибудь интересное?

— Ну хоть кто-то взялся нести вахту на этом корабле, следующем в вечность, — говорит Биргер, хромая вниз по ступенькам с портфелем в одной руке и номером «Ландскрона-Постен» в другой. Сюсанна не отвечает, только следит за ним взглядом, чтобы посмотреть, как он споткнется. Ну да. И сегодня он тоже споткнулся.

Она улыбается ему вслед, потом медленно поворачивает голову и смотрит в окно. Там снаружи, на Сванегатан — Лебяжьей улице — уже сумерки. Вокруг фонаря появился нимб, и пока что перед домом никого нет. Еще много лет до того вечера, когда начнут приходить девушки. И пока еще ничего не случилось.

Девушки появились в сумерках.

Поначалу, задолго до того, как то, чего не могло случиться, все-таки случилось, их было немного, случайная стайка, трое-пятеро-семеро, вынырнувших из тени и старательно делавших вид, что они просто шли мимо и по чистой случайности остановились на тротуаре перед этим домиком из красного кирпича. Они обращали свои бледные лица к окнам, одновременно роясь в карманах в поисках сигарет и спичек, а потом стояли вплотную друг к другу, пуская дым в желтый конус света от уличного фонаря.

— Вот, значит, они какие, — сказала Инес и опустила штору на кухне. — Черные глаза и белые губы. Прямо как привидения. Тут начнешь темноты бояться. Бррр.

Она открыла шкафчик и достала четыре тарелки, протянула их Сюсанне и продолжала:

— А как одеты! Одни как будто явились с какого-нибудь военного склада, а другие щеголяют в мини и нейлоновых чулках. В конце-то ноября! Чулки небось к ногам примерзнут, и вообще они себе цистит заработают, а цистит — это, я тебе скажу, ничего хорошего…

Биргер, который уже уселся за стол в ожидании ужина, приподнял локти, чтобы Сюсанна могла поставить тарелку.

— Пожалуйста, без подробностей!

Инес улыбнулась через плечо:

— Правда? Ах, как жалко! А у меня как раз столько интересных подробностей!

— Не сомневаюсь, дорогая! Но есть ситуации и ситуации…

Инес шваркнула на клеенку подставку под кастрюлю.

— То есть эта ситуация — неподходящая?

Биргер не успел ответить, потому что в дверях уже стоял Бьёрн, а Инес улыбалась ему, одновременно развязывая фартук:

— А вот и виновник торжества…

— Да ладно тебе, — сказал Бьёрн и уселся на свое обычное место.

Инес провела рукой по его длинным темным волосам, остриженным «под пажа».

— Ага! Мокрые. Опять голову мыл.

— Ну хватит! — сказал Бьёрн.

— Слишком часто мыть голову — это вредно.

Бьёрн запустил ложку в кастрюлю с овощным пюре.

— Ты можешь облысеть раньше времени. И заработать отит.

— Инес, ну пожалуйста! — сказал Биргер.

Она лишь рассмеялась:

— Я пошутила.

— Я знаю. Но мальчик будет переживать.

— Не-а, — сказал Бьёрн. — И не подумаю.

Когда чуть позже Сюсанна открыла дверь на улицу, по группе под фонарем пробежал легкий трепет, трепет был готов перерасти в крик, но пресекся и застыл, когда девушки увидели, кто вышел на крыльцо. Сюсанна захлопнула за собой дверь, привычно пихнув ее бедром, она старалась казаться невозмутимой, несмотря на тревогу, шевелившуюся словно тысячи муравьев под кожей. Застегнула зимнюю парку на молнию, глубоко засунула руки в карманы. Куда теперь смотреть? Сумеет ли она пройти через сад до калитки, ни разу не взглянув на этих девчонок? Да, сумеет. Это совершенно необходимо, потому что стоит поднять на них глаза, и не устоишь перед инстинктивным желанием извиниться за то, что из дому вышла всего лишь ты.

— Это его сестра, — раздался голос под фонарем. — Младшая сестричка.

Сюсанна скорчила рожу гравию на дорожке. Еще бы! Они же не знают, кто она ему на самом деле, а поправь она их — разозлятся. Люди всегда злятся, когда понимают, что не правы. Особенно девчонки.

— Ее зовут Сюсанна, — отозвался другой голос. — Привет, Сюсси! Приветик!

Она уже была у калитки, та открылась с жалобным скрипом. Две девицы протиснулись вперед, улыбаясь. Высокие девицы с высокими прическами и узкими плечами. Сюсанна узнала обеих, хотя не знала их имен. Одна, с темной челкой и розовой косынкой, искусно повязанной на шее, обычно торговала в киоске на вокзале. Говорили, что она подкладывает в прическу круглую французскую булку, а косынкой маскирует вечные засосы на шее. Другая была ученицей из парикмахерской на Артиллеригатан. Стригла Сюсанну три месяца тому назад, еще до того, как Бьёрн стал знаменитостью, а сама Сюсанна — близкой родственницей знаменитости. От челки тогда осталась жалкая бахрома по краю лба, так что Сюсанна пару недель старательно избегала всех зеркал в доме. И поэтому Сюсанна теперь непроизвольно отступает назад, словно ждет, что парикмахерская ученица выхватит ножницы из кармана и снова набросится на ее челку.

— А правда он сейчас дома?

Парикмахерша улыбалась перламутровыми губами и желтыми зубами. Изо рта у нее пахло жевательной резинкой и сигаретным дымом. Киоскерша прикрыла голубые веки и чуть трепетала толстыми негнущимися ресницами.

— А он уже купил себе «кадиллак»? В «Бильджурнале» писали, что он должен купит себе «кадиллак».

Сюсанна издала некий неопределенный звук, который можно было толковать и как «да», и как «нет». Да, он дома. Нет, он не купил «кадиллак». Никто не расслышал ее или не понял, девушек настолько переполняли собственные вопросы, что места для ответа не оставалось. Блондинка с длинной, закрывающей весь лоб, челкой как у модов, [3]протиснулась вперед.

— А остальные? Где остальные ребята?

Сюсанна пожала плечами, по-прежнему не вынимая рук из карманов. Она понятия не имеет, где остальные ребята.

— Ой, а они правда едут в субботу в Англию?

— А он сегодня еще выйдет?

— А девушка у него есть или…

Сюсанна поднимает плечи и смотрит на асфальт. Что тут ответишь? Она не знает, что Бьёрн собирается делать сегодня или в субботу, они даже не успели поговорить, когда он пришел домой. Другая модиха протиснулась вперед, выглядит странно — некрасивая и в то же время клевая. Сюсанна узнала ее. Она ходит в первый класс гимназии, на классическое отделение, и в дождь носит черный мужской зонт, а не цветастый, как остальные. Непонятно почему, но это внушало уважение.

— А где его окно? — спросила она, положив квадратную ладонь Сюсанне на плечо. Голос был низкий и повелительный.

Сюсанна в ответ показала рукой. Вон там! Слева наверху. Вот та комната с белыми занавесками и люстрой сороковых годов.

Девицы подняли взгляд и испустили общий вздох, а тем временем Сюсанна выскользнула из-под руки модихи, пробормотав, что спешит, и почти бегом припустила прочь.

Лишь добежав до кладбища, она остановилась в темноте между двумя фонарями, широко расставив ноги и прижав руку к солнечному сплетению, словно запыхавшись или почувствовав там спазм. Она сама толком не понимала, почему сбежала, но ощущала облегчение оттого, что это ей удалось. Сделав глубокий вдох, такой глубокий, что он показался почти вздохом, она посмотрела на блестящий асфальт и вспомнила время, когда все было естественным, обычным и настоящим. Бьёрн был тогда чем-то простым и домашним, пусть и бесил ее иной раз, но он ведь жил с ней в одном и том же доме, жил там всегда, с самого начала. Этого больше уже не будет. Никогда. Теперь он стал другим, существом из иного, далекого мира, мира звезд и блеска, мира, который навсегда останется закрытым для таких, как Сюсанна, сколько бы они ни барабанили в его двери. Она вздрогнула, потом сердито нахмурилась сама на себя. Чем она, собственно, занимается? Она ведь спешит. Поэтому, поправив новенькую сумку-ягдташ, настоящую «Скай», о которой мечтала больше года и наконец получила в подарок на день рождения, выпрямилась и пошла дальше. Ингалиль ведь ждет. И «Фрёкен Фреш».