Наверное, что-то есть в этом морском правиле, думает она чуть позже, запихивая белье в барабан машины. Наверное, лучше вообще не запираться, а оставлять дверь распахнутой настежь и просто задергивать портьеру, если хочешь побыть один. Так поступают все члены команды, но никогда — исследователи и гости. Моряки знают, как важно вовремя всех разбудить, если вдруг начнется пожар. Говорят, тогда матрос бежит по коридорам, дубасит во все двери и кричит. Сюсанна так и видит, ей явственно представляется, как Ула бежит по коридору, как он ударяет сжатым кулаком во все запертые двери и открывает их, но ее дверь открыть не может. Только дергает ручку, понимает, что заперто изнутри, и бежит дальше. А сама она лишь переворачивается с боку на бок во сне, внутри своей каюты, и не замечает, как туда начинает просачиваться дым и ядовитые газы…

Трех минут достаточно, чтобы человек умер. Каких-то трех минут.

Но с другой стороны, думает она, закрывая за собой дверь прачечной, трудно представить себе, что она смогла бы заснуть в каюте с распахнутой настежь дверью. Она моргает несколько раз, пытаясь это вообразить, но ничего не получается. Единственное, что ей представляется, — это как она лежит неподвижно и ждет своего тайного гостя. И вот, ранним утром, как раз в тот миг, когда серая ночь превращается в такой же серый рассвет, она вдруг смежит веки, и как раз тогда кто-то проскользнет сквозь портьеры, и минутой позже она проснется оттого, что он затягивает ремень у нее на горле, что он затянул его так туго, что…

Она резко останавливается. Рука сама собой взлетает к горлу, защищая его, и мир опять расплывается перед глазами. Но в этот раз она готова, она знает, что будет, если она уступит. И поэтому устремляется к лестнице и поднимается на мостик, вместо того чтобы спускаться в кают-компанию на ужин. Все, что угодно, лишь бы давление не упало снова. Потому что больше блевать она не намерена. Никогда в жизни.

И это помогает. Дойдя до верхней палубы, Сюсанна чувствует, как черная пелена сползает наконец с глаз. Спустя секунду ее уже нет. Это знак. Давление теперь в норме. Так что она не открывает белую дверь, ведущую на мостик, а поворачивается и бежит вниз, в кают-компанию. Пора ужинать. Она вообще-то голодная. В желудке совершенно пусто.

Андерс оборачивается и мгновение стоит неподвижно, удерживая качающийся поднос, прежде чем замечает ее спину. Она сидит у самого дальнего столика — Йон что-то ей рассказывает, а она кивает так старательно, что жидкий хвостик летает вверх-вниз по синему свитеру. Справа от Йона — Стюре, вид у него хмурый, еще более хмурый, чем обычно, а рядом с Ульрикой сидит Йенни и кивает, поддакивая своей научной руководительнице. Но стул слева, похоже, свободен. А остальные столики заняты. Ну или почти заняты. Поэтому вполне логично, что он усаживается именно тут. Рядом с Ульрикой.

Она ему кивает и коротко улыбается, но не более того. Потом снова устремляет взгляд на Йона, продолжающего что-то рассказывать. Андерс слушает вполуха. «Рыбка»? Что еще за рыбка?

Ларс, орнитолог, как раз входит, снимает шапку и сует в карман, потом поспешно стаскивает куртку, прежде чем вспоминает, что заходить в кают-компанию в верхней одежде не положено. Поэтому он резко разворачивается и едва не сталкивается с Сюсанной, как раз переступающей порог. Она, ойкнув, уворачивается, улыбнувшись ослепительной улыбкой, такой белозубой и радостной, что Ларсу приходится ответить легким смешком. Секундой позже улыбка гаснет — Сюсанна бросает взгляд на Андерса. Взгляд совершенно равнодушный. Она смотрит на него, как смотрят на постороннего, к тому же совершенно неинтересного постороннего, с которым вряд ли когда-либо встретишься снова, потом поворачивается спиной и берет поднос.

Андерс ощущает обиду и легкое смущение. А на что он рассчитывал? Что она станет ходить за ним следом в восхищении, как будто он Андрокл из сказки, а она — лев, вечно благодарный ему за вынутую из лапы колючку?

— Правда? — произносит в следующее мгновение Ульрика и кладет руку на его локоть. — Я ведь правильно говорю?

Повернув голову, он смотрит на нее.

— Прошу прощения, — говорит он. — Я не совсем расслышал, о чем вы говорили.

— Итак, — говорит Роланд, сунув руки в карманы брюк и оглядывая публику. Теперь все сидят в дальнем конце кают-компании, человек пятьдесят, все, кто не занят сейчас в машинном отделении, на камбузе и в лаборатории, и вежливо обратили к нему исполненные ожидания лица. Наступило время ежедневной лекции. Опоздавшие пододвигают стулья. Роланд, кашлянув, говорит громче:

— К сожалению, у Катрин, которая должна была выступить сегодня вечером, возникли проблемы с голосом…

Катрин сидит тут же, через два стула от него, и неуверенно улыбается, когда Андерс поворачивается в ее сторону. Эта робкая улыбка школьницы, пришедшей за освобождением от уроков, сопровождается жестом — рука, поднесенная к горлу, и он ободряет ее, улыбаясь в ответ уверенной и успокаивающей улыбкой школьного врача. Он не собирается вмешиваться. Будь у нее на самом деле какая-то проблема с голосом, Катрин бы сама к нему пришла, это он точно знает, но если она, блестящий ученый, все-таки не решается выступить перед маленькой группой коллег, моряков и прочей публики, то здесь он бессилен. Рядом с ней сидит Сюсанна, она даже не глядит в его сторону. Чуть наклонилась вперед, сложив руки на коленях, и во все глаза смотрит на Роланда.

— Так что вместо этого Ульрика обещала нам показать некоторые фотографии и рассказать об экспедиции, которая проходила несколько лет тому назад.

Спина Андерса сама собой выпрямляется. И вот наконец он видит Ульрику — она стоит позади Роланда, наклонившись над своим компьютером, жмет на какие-то кнопки и поглядывает на экран на стене. Появляется картинка: темно-синий мрак с несколькими массивными колоннами на переднем плане.

— Так называемые черные курильщики, — говорит Ульрика. — Или черные дымоходы. Колоннада на морском дне. Как кому нравится.

В кают-компании становится очень тихо. Ульрика выдерживает паузу и, оглядев публику, вдруг улыбается. Ее голос звучит звонче, чем обычно.

— Я на самом деле один такой видела. Несколько лет тому назад, правда, но… Мы спускались на «Элвине», американском погружаемом мини-модуле, в одном из таких мест в Тихом океане, где сталкиваются континентальные плиты. Всего шесть часов, но такие шесть часов…

Она умолкает, обводя всех взглядом, рассматривая, как бы оценивая каждого, потом делает вдох — с таким видом, будто приняла наконец решение. Ее голос становиться чуть глуше и звучит теперь более обыденно, она сунула руки в карманы, словно демонстрируя полную раскованность.

— С научной точки зрения это дало не так уж и много, но удалось сделать по-настоящему красивые фотографии, которые я решила показать сегодня вечером, раз уж в наших рядах такие потери.

И она продолжает уже с обычной лекторской интонацией. Поначалу чуть улыбается, рассказывая о погружаемом аппарате.

— Там такая теснота, не повернешься, не говоря о том, чтобы сходить в туалет, об этом даже речи не идет. Сидишь все время в одной позе, в замкнутом пространстве, так что если у кого склонность к клаустрофобии — это не для них, но то, что увидишь, когда опустишься, — да, оно того стоит. Мир морского дна завораживает. Фантастика. Что-то невероятное! Особенно так называемые колоннады погибших городов. Хотя это название ошибочное, на самом деле там нет ни колонн, ни городов. Это не затонувшая Атлантида, хотя помечтать в таком духе очень тянет. Это просто горячие источники, вода в них насыщена минеральными солями. Колонны — это пустотелые трубки, создаваемые горячей водой, которая пробивается сквозь трещины морского дня. Что не делает их менее интересными. А особенно интересны места, богатые серой, потому что там возникает ковер из серобактерий, — она показывает изображение чего-то белого и зловещего, — который, в свою очередь, привлекает другие организмы…