Собака?

Неужели полиция ищет его с собаками? Он сел и вслушался. Нет. Да. Лай. Откуда-то издалека в самом деле доносился собачий лай.

Роббан умер? Мгновенно промелькнула картинка, окровавленное лицо Роббана, и Бьёрн тотчас зажмурился, закрылся в своей собственной тьме. Не может такого быть. Но…

Вся эта кровь, произнес голос у него в сознании.

Бьёрн не ответил. Только открыл глаза и посмотрел в другую тьму. Внешнюю.

Убийца, сказал голос.

Бьёрн, пытаясь нашарить спички, провел кончиками пальцев по сухой земле, скользнул ладонью по камню. Холодному камню.

Ошибка и убийца, вот ты кто.

Наконец-то. Он дотянулся до коробка и, немного повозившись, зажег наконец спичку. Свечка уже растаяла, и весь фитиль выгорел. Бьёрн услышал собственный глубокий вздох. Спичка погасла. Он несколько раз моргнул, но это не помогло. Тьма вокруг него сгустилась еще больше.

— Убийца, — услышал он собственный голос. — Ошибка.

Он сжал кулаки и тут же разжал их снова. Встал. Постоял, пошатываясь, прежде чем вспомнил, что у него еще много спичек. Зажег одну и направился к двери.

Он должен уйти. Исчезнуть.

Дверь заскрипела и открылась. Он взглянул на небо. Прямо над головой мерцала одинокая звезда. Он глубоко вздохнул, перешагнул порог и ступил во тьму.

Дождь перестал. Сюсанна стояла перед зданием полиции Несшё и смотрела на небо. Звезда. По крайней мере одну звезду она увидела. Единственное, что было хорошего в этот вечер. Ева стояла у нее за спиной и всхлипывала. Надо думать, положила свою белокурую голову Томми на грудь и нащупывает его руку. Позирует.

— Еще один кадрик, — попросил фотокорреспондент, молодой парень, почти ровесник ребят из группы. Рядом с ним стояла репортерша, такая же молодая девушка в мини-юбке, вся взъерошенная и несколько растерянная. Сюсанна отступила чуть вбок, встала вполоборота, чтобы видеть Томми и Еву, но самой не попасть в кадр. Не то чтобы в этом был какой-то смысл — ни фотограф, ни репортерша даже не смотрели в ее сторону. Не знали, кто она.

Кадр был сделан не один. А четыре.

— Что сказали в полиции? — спросила наконец репортерша.

Томми пожал плечами:

— Что они будут искать его, разумеется. И посадят, когда найдут. Придурка этого!

Ева опять всхлипнула. Не шмыгнула носом. Только всхлипнула. И проговорила слабым голосом:

— Это я виновата. Он был так несчастен…

Репортерша открыла блокнот, учуяв сенсацию:

— Так вы были его девушкой? Девушкой Бьёрна Хальгрена?

Ева тесней прижалась к Томми, почти шепнула:

— Да. Но сегодня утром я оставила его. Потому что встретила…

Репортерша шагнула ближе:

— Расскажите!

Фотокорреспондент снова поднял камеру. Сюсанна скривилась от отвращения, отвернулась и пошла прочь.

Толстый полицейский объяснил, как ей пройти к отелю «Хёгланд». Через Южную площадь. По Центральной улице. И дальше прямо. А потом положил руку ей на плечо и слегка похлопал. Все будет хорошо. Ее родители приедут завтра утром первым же поездом, а к тому времени Бьёрна конечно же найдут. Понятно, будет допрос и следствие, но она зря переживает. У этого Роббана ведь ничего серьезного. Разбитая губа, кровь из носа, и зуб шатается, вот и все. Массовая драка — это, конечно, хуже, но ее брат или кузен или кто он ей, уж как-нибудь штраф заплатит, ничего страшного. А сама она пусть идет к себе в отель и ложится баиньки.

Томми и Ева говорили с другим полицейским. Они встретились с ней потом в коридоре, но прошли мимо, игнорируя ее, притворившись, что ее нет, словно ее никогда не было. Странно было, что и она сделала то же самое. Только покосилась в их сторону и отвернулась. Вышла из участка перед ними, не придержав двери, хотя понимала, что они идут за ней, почти след в след, так что кто-то из них — видимо, Томми — успел придержать дверь, прежде чем та захлопнулась у них перед самым носом. Выйдя на тротуар, Сюсанна повернулась к ним спиной, несколько раз глубоко вздохнула и попыталась понять, куда подевалась она сама. Ее изумление и горе, ее тревога и гнев и все прочее, что в ней было. Безуспешно. Ею овладело задумчивое ледяное спокойствие. Она могла только думать, но не чувствовать.

Хотя все-таки, наверное, не совсем так, заключила она, наискось переходя площадь. Одно чувство осталось. Презрение. Она же все видела, как Ева притворялась в Народном парке, как расчетливо подстроила, чтобы у полицейского, а вместе с ним и у фотографа с большой черной штуковиной для вспышки, у того толстого дядьки из местной газеты, возникло впечатление, что эта девушка — ключевой свидетель, а может, вообще главное действующее лицо во всей истории. И как потом, уже на улице возле полицейского участка, она повторила тот же номер для корреспондентов из «Афтонбладет» и «Экспрессен». Потому что все дело, конечно, в ревности. Бьёрн так ревновал ее к Роббану. Или к Томми. Сюсанна фыркнула. Когда же Ева уймется?

Теперь Сюсанна была уже на Центральной улице. Где-то пробили часы, и она остановилась, чтобы посчитать удары. Напрасно. Часы пробили единственный раз. Значит, теперь час ночи. Она огляделась. Ни единого человека вокруг. Ни живой души. Город лежал такой же пустынный, как утром, когда они приехали сюда десять часов тому назад. Бьёрн пойдет прямо по улице, совершенно открыто. Никто его не увидит. Никто не схватит. Надежда шевельнулась внутри, но лишь на секунду. Рано или поздно он ведь появится и будет арестован.

Потому что не может человек взять и исчезнуть. Растаять как дым. Дать себя уничтожить.

Молчание длиной в вечность. Наконец Андерс прокашливается:

— Я был на ней женат.

Он произносит это впервые. Был женат. А не просто «женат». Глаза Сюсанны расширяются.

— Вы были женаты на Еве?

Он чувствует, как пот выступает на верхней губе, и торопливо проводит по ней рукой. Как провинившийся ребенок. Как мальчишка, не знающий, как извиниться. Поэтому для ответа находится единственное слово:

— Да.

— Господи, но как…

Она осекается посреди фразы. Сообразила, видимо, что вопрос будет бестактный. Несмотря на это, ему удается улыбнуться ей:

— Да я и сам иногда удивляюсь…

Взгляд ее блуждает, она ищет, что бы такое сказать. Что-нибудь менее бестактное. Находит и смотрит ему прямо в глаза:

— Этот снимок сделала я.

Только теперь он замечает, что крепко сжимает в кулаке остатки порванной фотографии. Разжав ладонь, он смотрит на клочки:

— Вы, наверное, хотели ее взять?

Сюсанна выпрямляется, заложив руки за спину, и продолжает смотреть ему в глаза:

— Нет. Совершенно не хотела.

Повисает молчание, потом он улыбается. Она улыбается в ответ, но очень коротко, словно слабый огонек вспыхнул и сразу погас.

— На ней ведь был и Бьёрн, — произносит она. — Раньше. Он стоял на этом снимке рядом с Евой.

Андерс поднимает брови:

— Бьёрн Хальгрен? Ваш брат?

Ее взгляд мечется. Словно Андерс давит на нее. Словно ляпнул что-то неуместное.

— Двоюродный брат на самом деле. Но мы выросли вместе, как родные брат и сестра.

Он молча кивает. Толком не знает, что тут следует сказать, судорожно ищет слова, прежде чем набрать воздуха и продолжить:

— Значит, она отрезала его. Прежде чем мне фотокарточку подарить.

Улыбка снова затрепетала на ее губах.

— Хорошо.

Что хорошо? Он спохватывается в последний миг и снова улыбается, хоть и чуть менее сердечно, а потом говорит:

— Но я уверен, что она сохранила его снимок. Ева никогда не расставалась с вещами просто так.

Взгляд Сюсанны опять убегает.

— Не то что с людьми.

Эту тему следовало бы развить, но он не отвечает, просто склоняет голову и снова смотрит на четыре кусочка фотобумаги на ладони.

— Вы давно разошлись?