— Добрый вечер, Биркеншоу. Говорит Баверсток. Извини, что беспокою тебя в такое позднее время. Я бы, конечно, не стал делать этого, если бы не считал, что обстоятельства полностью оправдывают такое вторжение в твою личную жизнь. Но позволь вначале спросить тебя, сколько времени сейчас на твоих часах?

— Правильно ли я тебя понял? — в голосе у Биркеншоу появилась настороженность. — Ты звонишь мне посреди ночи для того, чтобы узнать, сколько сейчас времени?

— Совершенно верно, — согласился Баверсток. — Видишь ли, мне нужно, чтобы ты подтвердил, что последний час еще не наступил. Так что будь умницей и скажи мне, в какое время ты фиксируешь этот звонок?

— Я фиксирую его в одиннадцать семнадцать, но мне непонятно…

— На моих часах одиннадцать шестнадцать, — сказал Баверсток, — но в отношении точности я готов полностью положиться на твое просвещенное мнение. Цель этого звонка, кстати, в том, чтобы довести до твоего сведения, что второй человек, который представляется более прямым потомком сэра Раймонда, чем твой клиент, заявил о своем праве на наследство Хардкасла.

— Как ее зовут?

— Подозреваю, что тебе это известно, — ответил старый адвокат, прежде чем положить трубку. — Черт, — бросил он, взглянув на Чарли, — мне следовало записать этот разговор на пленку.

— Почему?

— Потому что Биркеншоу никогда не признает, что сказал «ее».

— Вы говорите, что Гай Трентам был моим отцом? — спросила Кэти. — Но как?..

После того как с постели был поднят доктор Аткинз, который привык к тому, что его беспокоят посреди ночи, Чарли счел возможным рассказать Кэти о сделанных им открытиях в Австралии, которые все содержались в бумагах, представленных ею при поступлении на работу к Трумперам. Баверсток напряженно слушал, время от времени кивая головой и постоянно сверяясь с подробными записями, сделанными им во время продолжительного разговора с племянником из Сиднея.

Кэти старалась не пропускать ни слова из того, о чем говорил Чарли. Но несмотря на отдельные эпизоды из жизни в Австралии, всплывавшие в ее сознании, она лишь смутно припоминала дни, проведенные в университете Мельбурна, и почти ничего не помнила о своем пребывании в «Святой Хильде». Имя «мисс Бенсон» вообще ни о чем не говорило ей.

— Я много раз пыталась вспомнить, что предшествовало моему приезду в Англию, но из этого почти ничего не вышло, несмотря на то что я могу восстановить в памяти почти все, что происходило со мной после того, как я сошла с парохода в Саутгемптоне. Доктор Аткинз, наверное, не в восторге от этого, не так ли?

— Правил тут не существует — вот все, о чем он постоянно напоминает мне.

Чарли встал, пересек комнату и повернул картину. В его взгляде, устремленном на Кэти, светилась нескрываемая надежда, но она лишь покачала головой при виде лесного пейзажа.

— Я согласна, что могла когда-то нарисовать это, но вот когда и где — совершенно не представляю себе.

Около четырех часов утра Чарли заказал по телефону такси, чтобы возвратиться на Итон-сквер, условившись с Баверстоком о том, что он в самое ближайшее время устроит ему личную встречу с противной стороной. Когда они вернулись домой, Кэти была настолько уставшей, что отправилась прямо в кровать. У Чарли же внутренние часы уже показывали начало рабочего дня, поэтому он заперся в своем кабинете и продолжал ломать голову в поисках недостающего звена, хорошо представляя себе, какую битву с законниками ему предстоит выдержать, даже если он преуспеет в этом.

На следующий день они с Кэти отправились в Кембридж и всю вторую половину дня провели в маленьком кабинете доктора Аткинза в Адденбруке. Доктора, казалось, больше интересовало личное дело Кэти, предоставленное миссис Калвер, чем тот факт, что она может приходиться родственницей миссис Трентам и поэтому иметь право на наследство Хардкасла.

Он не спеша прошелся с ней по каждому моменту, нашедшему отражение в деле, — урокам рисования, поощрениям, взысканиям, матчам по теннису, учебе в женской классической гимназии — но результат всегда был одним и тем же: вначале глубокая задумчивость, а затем лишь смутные воспоминания. Он попытался вызвать у нее ассоциации, связанные со словами Мельбурн, мисс Бенсон, крикет, пароход, отель. В ответ прозвучало: Австралия, заборы, счетчик, Саутгемптон, долгие часы.

Единственное, что заинтересовало доктора Аткинза, было слово «счетчик», после дальнейших попыток в памяти у Кэти всплыли лишь отрывочные воспоминания о классической гимназии, несколько более ярких эпизодов из университетской жизни, юноша по имени Мел Николз и последовавшее за этим долгое путешествие на пароходе в Лондон. Тут она смогла назвать даже имена своих попутчиц — Пэм и Морин, а вот откуда они были родом, в памяти у нее не сохранилось.

Пребывание в отеле «Мелроз» запечатлелось в ее памяти до мельчайших подробностей, да и воспоминания о первых днях работы у Трумперов не вызывали у Чарли никаких сомнений в своей точности.

Когда она описывала свою первую встречу с Дэниелом, вплоть до смены табличек на столе во время празднования новоселья, у Чарли на глаза навернулись слезы. Но на вопросы о своем происхождении и таких именах, как «Маргарет Этель Трентам» или «мисс Рейчел Бенсон», ей по-прежнему нечего было ответить.

К шести часам Кэти выдохлась окончательно. Доктор Аткинз взял Чарли под руку и предупредил, что дальнейшие попытки, по его мнению, не приведут к тому, что она вспомнит что-то еще, имевшее место в ее жизни до приезда в Лондон. Возможно, мелкие инциденты будут время от времени всплывать в ее памяти, но не более того.

— Мне жаль, что от меня было мало толку, — проговорила Кэти, когда он вез ее домой.

Взяв ее за руку, Чарли проговорил:

— Еще не все потеряно, — хотя вероятность доказать, что Кэти является законной наследницей Хардкасла, самому ему уже не казалась столь высокой, как Тревору Робертсу, когда тот оценивал большей, чем как «пятьдесят на пятьдесят».

Бекки ждала их дома, и они втроем тихо поужинали. Чарли даже не пытался заводить разговор о том, как прошла их встреча с врачом в Кембридже, пока Кэти не удалилась в свою комнату. Узнав, как Кэти реагировала на беседу, она заявила, что впредь девушку надо оставить в покое.

— Из-за этой старухи я потеряла Дэниела, — сказала она мужу. — И не хочу, чтобы это же случилось с Кэти. Если ты собираешься продолжать свою битву за компанию Трумперов, то делай это без Кэти.

Чарли кивнул, соглашаясь с ней, хотя самому ему хотелось крикнуть: «Как, интересно, я должен не допустить, чтобы все, созданное мною, не попало в руки другого Трентама, без того, чтобы не вовлекать в эту тяжбу Кэти?»

Только он собрался выключить свет в спальне, как зазвонил телефон. Из Сиднея звонил Тревор Робертс, но новости у него были неутешительные. Уолтер Слейд отказался дать какую-либо информацию об Этель Трентам и даже не подписал документ, подтверждающий свое знакомство с ней. Чарли вновь клял себя за ту непроходимую глупость, которую он проявил в разговоре со старым йоркширцем.

— А как насчет банка? — спросил он без всякой надежды в голосе.

— В Коммерческом банке Австралии сказали, что они разрешат доступ к личному счету мисс Бенсон только в том случае, если мы докажем, что имело место преступление.

То, что миссис Трентам причинила Кэти, вполне можно назвать злом, но, строго говоря, это еще не преступление.

— Это был нелегкий день для каждого из нас, — признался Чарли.

— Не забывайте, что противная сторона не знает об этом.

— Это верно, но как много она знает вообще?

— Дядя рассказал мне, как у Биркеншоу сорвалось с языка слово «ее», поэтому бьюсь об заклад, что им известно не меньше нашего. Лучше исходите из этого, когда сойдетесь с ними, и в то же время не прекращайте поисков недостающего звена.

Положив трубку, Чарли какое-то время лежал без движения, пока не убедился, что Бекки заснула. Затем выбрался из постели, накинул халат, крадучись спустился в кабинет, где принялся выписывать в блокнот собранные за последние дни факты, надеясь, что они наведут его на какую-нибудь мысль. На Следующий день Кэти обнаружила его спящим в кабинете за столом.