Эти казавшиеся бесконечными торговые возможности так заинтриговали его, что он начал наведываться на трамвае в Уэст-энд по воскресеньям только для того, чтобы увидеть все своими глазами. Добравшись на конке до Челси, он медленно возвращался пешком к Мэйфэр, изучая товары в витринах магазинов по пути. Он подмечал также, как люди одевались, и восхищался автомобилями, которые извергали пламя, но не оставляли за собой помета, двигаясь по середине дороги. Он даже начал размышлять о том, во что обойдется аренда магазина в Челси.

В первое воскресенье октября 1917 года он взял с собой в Уэст-энд Сэл, чтобы показать ей достопримечательности.

Чарли и его сестра медленно шли от витрины к витрине, и он был не в силах скрыть возбуждение, охватывавшее его при каждом новом открытии. Мужская одежда, головные уборы, обувь, женское платье, парфюмерия и даже кондитерские изделия могли надолго привлечь к себе его внимание.

— Ради бога, давай вернемся в Уайтчапел, — взмолилась Сэл. — В одном я уверена точно, что никогда не смогу чувствовать себя здесь как дома.

— Но как ты не поймешь, — сказал Чарли, — что однажды я собираюсь открыть свой собственный магазин в Челси.

— Не говори глупости, — отрезала Сэл. — Даже Дан Сэлмон не мог позволить себе ничего подобного.

Чарли не счел нужным ей возражать.

Что касается сроков, которые потребовались Чарли, чтобы овладеть профессией пекаря, то суждение, высказанное на сей счет Бекки, оказалось точным. Через месяц он знал о температурах выпечки, управлении процессом, закваске и соотношениях муки с водой почти столько же, сколько было известно каждому из двух помощников, и, поскольку они имели дело с теми же самыми покупателями, что и Чарли со своим лотком, объемы продаж в первом квартале на обеих точках сократились совсем незначительно.

Бекки держала свое слово, ведя бухгалтерский учет в строгом порядке, и даже завела несколько книг учета по лотку Трумпера. К концу первых трех месяцев их партнерства они заявили доход в четыре фунта и одиннадцать шиллингов, и это несмотря на необходимость замены газовой печи у Сэлмонов и приобретение для Чарли первого в его жизни более или менее приличного костюма.

Сэл продолжала работать официанткой в кафе на Коммерциал-роуд, но Чарли знал, что она ждет не дождется, когда кто-нибудь пожелает взять ее замуж. Возраст и состояние будущего мужа мало ее волновали — лишь бы получить возможность спать в своей собственной комнате, поясняла она.

Письма от Грейс неизменно приходили первого числа каждого месяца, и ей каким-то образом удавалось сохранять в них оптимизм, несмотря на то что со всех сторон ее окружала смерть. «Она совсем, как ее мать», — говорил отец О’Малли своим прихожанам. Китти по-прежнему появлялась и исчезала, когда ей хотелось, занимая деньги то у сестры, то у брата и никогда их не возвращая. «Совсем как ее отец», — говорил священник все тем же прихожанам.

— Мне нравится ваш новый костюм, — сказала миссис Смелли в тот понедельник, когда Чарли завез ее заказ во второй половине дня.

Он залился краской, приподнял кепи и, притворившись, что не слышал комплимента, быстро отправился в булочную.

Во втором квартале оба предприятия обещали принести еще больше прибыли, и он предупредил Бекки, что положил глаз на лавку мясника, поскольку единственный сын владельца погиб под Пасщендалем. Бекки рекомендовала предпринять этот шаг, когда им станут известны размеры их прибыли, и то только в том случае, если их старшие помощники сочтут дело стоящим.

— Можно быть уверенным только в одном, Чарли Трумпер, — сказала она, когда они сели в маленькой комнатке в глубине лавки Сэлмонов проверять месячные счета, — что ты не знаешь даже азов профессии мясника. Мне больше нравится «Трумпер, честный торговец, основавший дело в 1823 году», — добавила она, — чем «Трумпер, глупый банкрот, свернувший дело в 1917 году».

Бекки также одобрительно отозвалась о его новом костюме, но не ранее, чем закончила проверку длинного столбца цифр. Чарли уже собрался сделать ей ответный комплимент, предположив, что она, должно быть, сбросила немного в весе, как Бекки потянулась и взяла очередной пирог с вареньем.

Она провела липким пальцем по листу месячного баланса, затем проверила цифры по выписанному от руки балансу банка. Прибыль, составившую восемь фунтов и четырнадцать шиллингов, она аккуратно вписала жирным почерком в последнюю строку.

— При такой норме прибыли мы станем миллионерами, когда мне будет сорок лет, — сказал Чарли с довольной ухмылкой.

— Сорок, Чарли Трумпер? — повторила Бекки пренебрежительно. — Ты совсем не спешишь, верно?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Чарли.

— Только то, что я надеюсь, мы добьемся этой цели гораздо раньше.

Чарли громко рассмеялся только для того, чтобы скрыть тот факт, что он был не вполне уверен, шутит она или нет. Как только Бекки убедилась, что чернила высохли, она закрыла книги и сложила их в свою сумку. Чарли тем временем готовился закрыть булочную. Когда они ступили на мостовую, Чарли пожелал Бекки доброй ночи, отвесив ей церемонный поклон. Повернув ключ в замке, он отправился домой в предзакатных сумерках, насвистывая мелодию из «Прогулки Ламбет». Неужели он действительно может стать миллионером прежде, чем ему исполнится сорок, или Бекки просто его дразнила?

Дойдя до дома, где жил Берт Шоррокс, Чарли внезапно остановился. Перед домом 112, одетый в черную сутану, в черной шляпе и с библией в руках стоял отец О’Малли.

Чарли сидел в вагоне поезда, направлявшегося в Эдинбург, и раздумывал над своими действиями, предпринятыми за последние четыре дня. Бекки охарактеризовала его решение как безрассудство, Сэл не была столь деликатной в своих выражениях. Миссис Смелли считала, что ему не следует идти на войну, пока его не призвали. Грейс по-прежнему выхаживала раненых на Западном фронте и поэтому даже не знала о его шаге. Что касается Китти, то она просто надула губки и поинтересовалась, как же она теперь должна существовать без него.

«Рядовой Джордж Трумпер погиб 2 ноября 1917 года под Пасщендалем, — сообщали ему в письме, — проявив отвагу и храбрость во время атаки на позиции неприятеля у Полигон-вуд». В этот день погибло свыше тысячи человек, наступая на участке фронта шириной десять миль, от Мессины до Пасщендаля, поэтому не приходилось удивляться, что письмо лейтенанта было таким коротким и сухим.

После бессонной ночи Чарли оказался на призывном пункте в Большом Скотланд-Ярде. Плакат на стене призывал добровольцев в возрасте от восемнадцати до сорока лет вступать и служить в армии «генерала Хейга».

Не имея за плечами восемнадцати лет, Чарли молил бога, чтобы они ему не отказали.

Когда сержант-вербовщик пролаял: «Фамилия?» Чарли, выпятив грудь, почти прокричал: «Трумпер» и стал с нетерпением ждать.

— Дата рождения? — спросил человек с тремя белыми полосками на рукаве.

— Двадцатое января 1899 года, — выпалил Чарли без промедления, но его щеки при этом полыхали краской.

Сержант-вербовщик посмотрел на него и подмигнул. Дата была вписана в светло-коричневую карточку без каких-либо комментариев.

— Сними свой головной убор, парень, и иди к военному врачу.

Сестра провела Чарли в небольшой кабинет, где пожилой человек в белом халате заставил его раздеться до пояса, покашлять, высунуть язык, глубоко подышать, а затем всего его обстучал холодным резиновым предметом. После того как ему пришлось снять брюки и подштанники — впервые в жизни перед кем-то, кто не был членом его семьи, — врач заявил, что наследственными заболеваниями он не страдает, хотя Чарли не совсем понял, о чем шла речь.

Он смотрел на себя в зеркало, пока они его обмеривали. «Пять футов, девять дюймов с четвертью», — сказал санитар. «И это еще не все», — хотел добавить Чарли, убирая черный чуб с глаз.

«Зубы в хорошем состоянии, глаза — карие, — констатировал пожилой врач. — Совсем неплохо», — заключил он. Нацарапав что-то на правой половине карточки, старик послал его обратно к человеку с тремя белыми полосками.