Все это время Харрис продолжал снабжать меня сведениями о Трумперах и их бурной деловой активности. У меня, признаюсь, не было никакого интереса к их коммерческим сделкам, ибо это был совершенно чуждый мне мир. Однако я предпочла не останавливать Харриса, когда он посвящал меня в то, что в нем происходит.

Через несколько месяцев мне пришла записка от полковника Форбза, где он сообщал о получении моего письма, и больше ничего, порочащего Гая, до меня не доходило. Я поэтому решила, что все вернулось на круги своя и что измышления полковника Гамильтона ничего, кроме презрения, не встретили у других.

И вдруг, в июне следующего года, Джеральда вызвали в военное министерство — должно быть, на очередной брифинг для парламентариев, как решил он в тот раз.

Когда муж неожиданно вернулся домой во второй половине дня, он усадил меня и заставил выпить большую порцию виски, прежде чем сообщить неприятную новость. Я редко видела его таким мрачным и недоумевала, что могло заставить его вернуться домой в середине дня.

— Гай подал в отставку с военной службы, — коротко бросил он. — И, как только будут оформлены необходимые бумаги, он вернется в Англию.

— Почему? — спросила я в полном замешательстве.

— Причины не объясняются, — ответил Джеральд. — Сегодня утром в военном министерстве Билли Катберт, в прошлом тоже фузилер, намекнул мне в частной беседе, что, если бы Гай не подал в отставку сам, он, несомненно, был бы с позором изгнан из армии.

В ожидании возвращения Гая в Англию я не упускала ни одного кусочка информации, поставляемой Харрисом, о быстро расширяющемся деле Трумперов, какой бы сиюминутной или незначительной она ни казалась мне в то время. Среди многочисленных страниц материалов, присылаемых детективом — несомненно, для того чтобы оправдать свой грабительский гонорар, — я обнаружила нечто, что, как мне показалось, могло быть таким же важным для Трумперов, как репутация моего сына для меня.

Все необходимые справки я навела сама и, обследовав собственность в одно из воскресений, предложила Савиллу в понедельник за нее две тысячи пятьсот фунтов. Позднее на неделе агент позвонил мне и сказал, что кто-то другой — а им был не кто иной, как Трумпер — предложил три тысячи. «В таком случае я предлагаю четыре», — сказала я, прежде чем положить трубку.

Во второй половине дня агент по продаже недвижимости сообщил мне, что я стала владелицей тридцативосьмиквартирного дома на Челси-террас. Представитель Трумперов, как я была уверена, тотчас же был поставлен в известность о том, кто стал их ближайшим соседом.

Гай Трентам появился на пороге Честер-сквер 19 прохладным сентябрьским днем 1922 года, когда Гибсон уже успел убрать со стола после дневного чая. Его мать запомнит этот момент на всю жизнь, потому что, когда он вошел в гостиную, его трудно было узнать. Миссис Трентам писала за столом письмо, когда Гибсон объявил:

— Капитан Гай.

Она повернулась и увидела, как ее сын входит в комнату, проходит прямо к камину и замирает спиной к нему, широко расставив ноги. Он смотрит остекленевшими глазами прямо перед собой и молчит.

Миссис Трентам оставалось только благодарить Бога за то, что ее муж вернется после дебатов в палате общин не раньше десяти часов вечера.

Гай, очевидно, не брился несколько дней. Одежная щетка также могла бы сослужить ему прекрасную службу, ибо в том, что на нем было надето, только с трудом можно было узнать костюм, сшитый три года назад у Дживса. Несмотря на полыхавший в камине огонь, его била дрожь, когда он повернулся лицом к матери. И тут миссис Трентам впервые заметила, что сын держал под мышкой что-то, завернутое в коричневую бумагу.

Хотя ей не было холодно, миссис Трентам тоже почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Не испытывая желания обнять своего первенца или первой нарушить молчание, она продолжала оставаться за столом.

— Что тебе наговорили, мать? — наконец раздался неуверенный голос Гая.

— Ничего существенного. — Она вопросительно посмотрела на него. — Кроме того, что ты подал в отставку и что если бы ты не сделал этого, то тебя бы выгнали с позором.

— Да, в общем это так, — признал он и наконец положил сверток на стол рядом с собой. — Но только потому, что они учинили заговор против меня.

— Они?

— Да, полковник Гамильтон, Трумпер и девица.

— Полковник Форбз предпочел прислушаться к словам мисс Сэлмон даже после того, как я написала ему? — спросила миссис Трентам ледяным тоном.

— Да, да. Предпочел. У Гамильтона все еще много друзей в полку, и некоторые из них были только рады подхватить его версию, чтобы убрать со своего пути конкурента.

Она смотрела, как он нервно переминается с ноги на ногу.

— А мне казалось, что делу положен конец. В конце концов, свидетельство о рождении…

— Все бы сошло, если бы оно, наряду с девицей, было подписано Трумпером, но в свидетельстве стоит только одна роспись — ее. Более того, полковник Гамильтон посоветовал, чтобы мисс Сэлмон пригрозила подать на меня в суд за нарушение обещания жениться, представив меня в качестве отца ребенка. Сделай она так, доброе имя полка, несмотря на мою полную невиновность, безусловно было бы запятнано. И поэтому я понял, что мне не остается ничего другого, кроме как, проявив благородство, подать в отставку. — В его голосе прибавилось горечи. — И все это из-за того, что Трумпер испугался, что может обнаружиться правда.

— О чем ты говоришь, Гай?

Он уклонился от пристального взгляда матери, двинувшись к шкафу с напитками, где налил себе изрядную порцию виски и, не притронувшись к сифону с содовой, сделал большой глоток. В наступившей тишине мать ждала, когда он продолжит.

— После второго Марнского сражения я проводил по приказу полковника Гамильтона дознание по поводу трусости, проявленной Трумпером на поле боя, — сказал Гай, возвращаясь к камину. — Многие считали, что его следует отдать под трибунал, но единственный свидетель, кроме меня, рядовой Прескотт, был убит шальной пулей всего в нескольких ярдах от своих траншей. Я же имел глупость вывести Прескотта и Трумпера назад к своим позициям, и, когда Прескотт упал, я, обернувшись, увидел злорадную усмешку на лице Трумпера: «Не повезло, капитан, теперь у вас нет свидетеля, не так ли?» — только и сказал он.

— Ты рассказывал об этом кому-нибудь в то время?

Гай вернулся к шкафу, чтобы вновь наполнить стакан.

— Кому я мог рассказать, не имея подтверждения со стороны Прескотта? Все, что я смог сделать, так это добиться, чтобы Прескотт посмертно был удостоен военной медали. Позднее я обнаружил, что Трумпер даже не подтвердил мои слова о том, что произошло на поле боя, и это едва не помешало мне получить Военный крест.

— И теперь, когда он вынудил тебя уйти в отставку, ты тем более не сможешь ничего доказать.

— Это было бы так, если бы Трумпер не сделал одну глупую ошибку, которая может дорого обойтись ему.

— Что ты имеешь в виду?

— Так вот, — продолжал Гай, несколько подобравшись, — когда бой был в разгаре, я бросился на выручку к этим двоим. Они прятались в разбитой снарядами церкви. Я принял решение остаться там и с наступлением темноты вывести их к своим позициям. Когда мы ждали на крыше заката солнца и Трумперу казалось, что я сплю, он юркнул назад в церковь и снял из-за алтаря великолепную картину с изображением Девы Марии. Я видел, как он спрятал ее в свой вещмешок. В тот момент я ничего не сказал, так как решил, что это станет подтверждением его двуличности. В конце концов, картину всегда можно было вернуть в церковь позднее. Как только мы оказались на своих позициях, я немедленно обыскал Трумпера, чтобы арестовать его за воровство. Но картины, к моему удивлению, нигде не было.

— И как это может пригодиться нам в настоящее время?

— А так, что картина впоследствии опять появилась.

— Опять появилась?

— Да, — голос у Гая почему-то стал тонким. — Дафни Гаркорт-Браун сказала мне, что видела картину на стене гостиной в доме Трумперов, и даже смогла подробно мне ее описать. У меня не осталось никаких сомнений в том, что это та самая «Дева Мария с младенцем», которую он украл в церкви.