— Со мной никогда не обращались столь беспардонным образом! — Фотерджилл в гневе вскочил на ноги и вылетел из помещения, оставив меня сидеть в одиночестве.

— В следующий раз в разговоре с ним придется чаще употреблять слово «пардон», — сказал я перевернутому ящику из-под апельсинов и пошел в торговый зал.

Дочитав Дэниелу очередную главу из «Алисы в Зазеркалье» и дождавшись, когда он уснет, я спустился вниз, чтобы поужинать вместе с Бекки. Пока она наливала мне в тарелку суп, я рассказал ей о разговоре с Фотерджиллом.

— Очень жаль, — такой была ее первая реакция. — Лучше бы он подошел сначала ко мне. Теперь мы можем навсегда потерять 1-й магазин, — с таким предчувствием она и отправилась спать. Выключая светильник, я подумал, что Бекки, возможно, права. Я уже начал дремать, когда у входной двери раздался звонок.

— Уже половина двенадцатого, — проговорила сквозь сон Бекки. — Кто это может быть?

— Человек, который понимает, что такое крайний срок, — предположил я, вновь включая светильник. Выбравшись из постели и накинув халат, я отправился открывать дверь.

— Милости прошу в мой кабинет, странствующий путник, — сказал я, поздоровавшись с Фотерджиллом.

— Спасибо, Чарли, — ответил он. Я же едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, пока убирал со стола учебник математики и освобождал себе доступ к ящику, где хранились платежные документы компании.

— Пять тысяч пятьсот, если я правильно помню, — проговорил я, отвинчивая колпачок у ручки и сверяясь с часами на камине. В одиннадцать тридцать семь я вручил Фотерджиллу чек на полную сумму в обмен на право владения 1-м магазином на Челси-террас.

Мы скрепили сделку рукопожатием, и я проводил бывшего аукциониста до выхода. Поднявшись по лестнице в спальню, я с удивлением обнаружил, что Бекки сидит за своим письменным столом.

— Чем это ты занимаешься? — потребовал я ответа.

— Пишу заявление об увольнении с работы у Сотби.

Том Арнольд стал с лупой обследовать салон еще за месяц до того, как в нем должна была появиться Бекки в качестве управляющего директора «Аукциона Трумперов по продаже предметов искусства». Он понимал, что я намерен быстро превратить наше новое приобретение во флагман империи Трумперов, даже несмотря на то, что, к неудовольствию Хадлоу, стоил он нам, как настоящий линкор.

Пятница 16 июля 1926 года стала для Бекки последним днем работы у Сотби. Следующим утром она вошла в салон Трумперов, бывшее владение Фотерджилла, чтобы возглавить работы по переоборудованию здания и освободить Тома Арнольда, который возвращался к своим обычным обязанностям. Она немедленно принялась приспосабливать подвал здания под хранилище, оставив главный торговый зал на первом этаже, а помещение для проведения аукционов — на втором.

Сама Бекки и ее команда специалистов должны были размещаться на третьем и четвертом этажах, в то время как на последнем, где раньше находилась квартира Фотерджилла, планировалось устроить кабинеты для администрации компании, выделив там же подходящую комнату для проведения собраний правления.

Первое собрание всех членов правления на Челси-террас 1 состоялось 17 октября 1926 года.

В течение трех месяцев после ухода от Сотби Бекки «переманила» семерых из одиннадцати нужных ей специалистов, позаимствовав оставшихся четверых у «Бонема энд Филлипс». На первом же собрании правления она предупредила нас всех, что для покрытия задолженности, возникшей в результате покупки и переоборудования салона, может потребоваться до трех лет и только через три года салон сможет приносить ощутимую прибыль компании.

— Совсем не так, как мой первый магазин, — проинформировал я правление, — который стал давать прибыль уже через три недели.

— Не будь таким самодовольным, Чарли Трумпер, и постарайся запомнить, что мы продаем не картошку, — посоветовала мне моя жена.

— О, а я и не знал, — ответил я и 21 октября 1926 года в день шестой годовщины нашей свадьбы подарил своей жене картину Ван Гога «Едоки картофеля».

Мистер Рид из галереи Лефевра, лично гнавший художника, утверждал, что этот эскиз почти не уступает тому, что выставлен в Рейхсмузее.

Я вынужден был согласиться, хотя и чувствовал, что цена была слегка сумасшедшей, но, поторговавшись, мы порешили на шестистах гинеях.

Довольно значительное время в стане миссис Трентам было тихо. Такое положение дел всегда настораживало меня, так как я полагал что от нее можно ждать всего что угодно. Когда продавался какой-либо магазин, я ждал, что она постарается перехватить его у меня, и, если что-то случалось на Челси-террас, мне казалось, что за этим стоит ока. Бекки сходилась во мнении с Дафни, что у меня появляется мания преследования. Но вот однажды Арнольд рассказал мне, что, находясь в пабе, он слышал, что миссис Трентам звонила Рексалу. Ничего существенного Арнольд сообщить не мог, потому что Сид разговаривал с ней из другого помещения. После этого моя жена стала соглашаться с тем, что с течением времени жажда мести у миссис Трентам, очевидно, не убывала.

Где-то в марте 1927 года Джоан проинформировала нас о том, что ее бывшая хозяйка после двухдневных сборов отправилась в Саутгемптон, где села на пароход, отплывающий в Австралию. Эту информацию подтвердила Дафни, побывавшая через неделю на ужине у Трента-мов.

— Так что можно предположить, дорогие мои, что она отправилась навестить своего ужасного сына.

— В прошлом она каждому встречному докладывала о его успехах, а сейчас не проронила ни слова. Что бы это могло значить?

— Не представляю себе, — ответила Дафни.

— Не кажется ли тебе, что теперь, когда наступила тишина, Гай собирается вернуться в Англию?

— Сомневаюсь, — нахмурилась Дафни. — В таком случае пароход должен был отплыть в прямо противоположном направлении, не так ли? В любом случае, если мнение его отца что-то значит в их семействе, то, когда бы Гай ни осмелился показаться в Ашхерсте, он будет встречен не просто, как блудный сын.

— Здесь что-то не так, — еказал я ей. — Вся эта завеса секретности, под которой миссис Трентам пребывала последнее время, требует какого-то объяснения.

Спустя три месяца, в июне 1927 года, полковник обратил мое внимание на опубликованное в «Таймс» сообщение о смерти Гая Трентама. «Как жил, так и ушел из жизни», — только и сказал он при этом.

Дафни посетила похороны в Ашхерсте, потому что хотела, по ее словам, увидеть своими глазами, как гроб опустят в землю, чтобы окончательно убедиться, что Гая больше нет среди нас.

Позднее Перси сказал мне, что она все время рвалась помочь могильщикам, когда те закапывали могилу. Тем не менее Дафни отнеслась скептически к официальной причине смерти, несмотря на отсутствие каких-либо доказательств обратного.

— По крайней мере, теперь у вас не будет больше неприятностей от этих людей, — заключил Перси наш разговор на эту тему.

— Я поверю в это только тогда, когда рядом с ним похоронят и миссис Трентам, — хмуро произнес я.

В 1929 году Трумперы переехали в более просторный дом на Малом Болтонзе. Дафни заверила их, что, хотя он и «Малый», но все же шаг в правильном направлении. Бросив взгляд на Бекки, она добавила:

— Однако до Итон-сквер все еще далеко, мои дорогие.

Устроенное Трумперами новоселье имело для Бекки двойное значение, потому что на следующий день ей должны были присвоить степень доктора искусств. Когда Перси подшутил над ней по поводу того, как много времени отняла у нее ее безответная любовь к Бернардино Луини, ставшему темой ее диссертации, Бекки отослала его к мужу за разъяснениями.

Чарли не стал оправдываться, а лишь налил Перси еще бренди и отрезал кончик сигары.

— На церемонию нас отвезет Хоскинз, — объявила Дафни, — так что увидимся там. Надеюсь, что на этот раз они войдут в положение и посадят нас где-нибудь в первых тридцати рядах.