Особенно шумная стая была у противоположного берега озера, позади здания парламента и футуристической коробки из стекла, стали и хрома, где размещался муниципалитет. Там собрались местные жители и туристы, чтобы покормить птиц. Из-за муниципалитета доносился ропот толпы, собравшейся на площади Эйстурвёллюр для митинга в связи с политикой, проводимой банком «Айссейв».

Пытаясь создать впечатление, будто проходит обычная орнитологическая фотосессия, он пристально разглядывал один из больших белых домов на дальнем берегу озера.

Наблюдал за домом он вот уже около двух часов. Убедился, что нет никакой охраны: ни стоящих снаружи полицейских машин, ни людей в форме или в штатском, патрулирующих сад. С немалым удовлетворением отметил, что машина объекта, черный «мерседес», стоит рядом с домом и его почти не видно с дороги. За машиной была изгородь и несколько маленьких деревьев. Возможно, там въезд. Имеет смысл проверить.

Пока он наблюдал, у него созрел план.

Объект появился из парадной двери дома, обогнул машину, сел в нее и уехал.

Он снял камеру, взял треногу и ушел.

Он знал, что теперь будет делать.

Ингилейф протискивалась через толпу на площади перед парламентом, высматривая крупную фигуру Синдри. Собралось несколько сотен участников. Атмосфера была не такой, как на демонстрациях в январе. Толпа была более серьезной. Гнев ощущался, но более сдержанный. Не было ни сковородок и кастрюль, ни корабельных сигнальных сирен, ни анархистов в капюшонах. Присутствие полицейских не бросалось в глаза. Преобладала спокойная решимость, а не лихорадочное возбуждение.

Вскоре Ингилейф увидела коричневую кожаную шляпу Синдри, его седую косичку и протиснулась к нему. Синдри болтал с окружающими, когда заметил ее.

— Ингилейф?

Она повернулась и улыбнулась ему.

— Синдри! Я не удивляюсь, что ты здесь.

— Это важная проблема.

— Именно. Кто ораторы?

— Старые болтуны. Не знаю, зачем я пришел. Они начнут разглагольствовать о том, что, мол, не надо платить британцам, но это будут пустые слова. — Он указал на толпу. — Смотри. Я надеялся, что здесь будет какой-то революционный дух, полагал увидеть людей, готовых что-то делать. А эта публика будто слушает церковную проповедь.

— Я тебя понимаю. Нам нужно их напугать.

Синдри уставился на нее с интересом.

— Напугать кого?

— Британцев, конечно, — ответила Ингилейф. Убедить их, что, если они не предложат нам лучших условий, народ восстанет. Мы уже восставали. И можем восстать снова.

— Совершенно верно, — воодушевился Синдри.

Ингилейф видела, что он смотрит на нее с восхищением и вожделением.

Какая-то женщина, одна из организаторов, взяла мегафон и произнесла небольшую речь, сводившуюся к тому, что говорит она, разумеется, потому как не может молчать, от имени всех и вся, видя ужас, испытываемый многострадальным исландским народом в связи со стрельбой по Джулиану Листеру.

— Мы не террористы, мистер Листер! — заревел Синдри в ухо Ингилейф.

Этот клич был знаком толпе с прошлой осени, но его никто не подхватил. Стоявшие вокруг нахмурились. Кое-кто зашикал.

— Безнадежно, — пробормотал Синдри.

Прозвучало несколько речей, некоторые показались Ингилейф воодушевляющими, но не понравились Синдри. Он ворчал все громче и громче, потом сказал:

— Я больше не могу выносить это.

— Я тоже.

— Это бесхребетная страна.

— Ты написал об этом книгу, так ведь? — спросила Ингилейф. — Расскажи мне о ней.

Синдри улыбнулся:

— С удовольствием. Давай выпьем кофе.

Хижина одиноко стояла в пустынном ущелье. Бьёрн осторожно подвел к ней пикап, подскакивающий, дребезжа, на выбоинах. Дорога была ужасающей, и Бьёрн удивлялся, что Харпа от тряски не проснулась.

Эта дорога всегда была скверной. Годами, нет, столетиями, она представляла собой самый прямой путь от Стиккисхольмюра на юг, к Богарнесу. Она вилась вокруг извилистых вулканических скал, в том числе и знаменитой Керлингинской ведьмы с мешком окаменевших детишек за плечом. Но потом правительство построило новую дорогу в нескольких километрах к западу. Теперь никому не было смысла ездить по этой дороге. И она быстро разрушалась.

Хижина была старой, возможно, столетней, ее построили как убежище для путников, оказавшихся в тяжелом положении. Бьёрн в детстве несколько раз останавливался там с тетей и дядей просто для развлечения. Хижина стояла на холмике, чтобы ее не заносило снегом, невдалеке от остатков дороги. По обе стороны долины вздымались каменными стенами утесы, по ее дну бежали потоки с водопадами, сливающиеся в один поток, струящийся вдоль дороги. Там были островки травы и мха, но большей частью она представляла собой гравий, камень и голые скалы. Хотя по пути из Рейкьявика небо было ясным, в горах ощущалась высокая влажность. Вокруг скал клубился туман, воздух оглашался негромким звоном бегущей воды.

Дверь хижины была открыта; она никогда не запиралась, на тот случай если путникам понадобится убежище. Внутри было на удивление чисто. Там были признаки недавнего пребывания людей: обертка от жвачки на полу, полбутылки водки на подоконнике. Их наверняка оставили пастухи: Бьёрн был уверен, что сортировка овец состоялась неделю назад возле Хельгафеллссвейта. Была печь и лестница, ведущая на чердак, в спальню. Бьёрн поехал из Рейкьявика прямиком домой в Грюндарфьордюр и загрузил пикап всем необходимым: спальными мешками, постельными принадлежностями, дровами для печи, продуктами.

Он взял также много веревки.

Бьёрн уложил все еще сонную Харпу на чердаке в спальный мешок, зажег огонь в печи и поставил кипятить воду для кофе.

Потом проверил телефон. Сигнала не было, и неудивительно. Это могло стать проблемой. В ближайшие два дня ему понадобится общаться с остальными, придется ехать обратно по долине в сторону Стиккисхольмюра, пока не появится сигнал.

Бьёрн сварил кофе и вышел наружу. Сел на единственную ступеньку хижины и стал наблюдать, как в долине тускнеет свет и сгущаются сумерки. По ту сторону потока пролетел ворон, его карканье тонуло в тумане.

Место было жутким. Бьёрн с улыбкой вспомнил ночь, когда он и его двоюродные братья спали в этой хижине, дрожа от страха. Их поджидала не только Керлингинская ведьма. Среди детей в этой местности была хорошо известна история о водителе, ведшем по ущелью пустой автобус. Он ощутил чье-то присутствие позади себя, оглянулся и увидел, что автобус полон пассажиров.

Призраков.

Но Бьёрн здесь не опасался за себя. И главное, не опасался за Харпу. Ему хотелось, чтобы они вдвоем могли остаться здесь навсегда, вдали от внешнего мира, мира креппы, банкиров и продажных политиков. Мира, против которого он решил восстать и сражаться.

Удастся ли объяснить Харпе, что сделали он и остальные? Он постарается.

От Харпы не доносилось ни звука. Теоретически действие наркотика должно было прекратиться через восемь часов. Но скорее всего, решил Бьёрн, она проспит всю ночь.

Пивная в Шордиче была переполнена, там едва хватало места для восьми студентов, теснившихся вокруг двух сдвинутых столиков. Софи почти никого из них не знала, но когда подруга по имени Тори пригласила ее выпить, она согласилась, чтобы хоть как-то восполнить утрату позитива после непродуктивно проведенных часов в библиотеке.

Софи беспокоилась о Заке. В ответ на отправленные тексты она пока что получила лишь одну строчку: «Дела обстоят скверно». Ей хотелось, чтобы Зак поговорил с ней.

За столиками сидели три девушки и четверо парней. Ребят Софи знала плохо, хотя они учились на одном с ней факультете. Разговор перешел от Большого Брата [17]к Джулиану Листеру. Софи почти не слушала.

— Значит, он выкарабкается?

— Будет в полном порядке.

— Я слышал, он все еще в критическом состоянии.