Бьёрн не ответил.

По щеке Харпы скатилась слезинка.

— Бьёрн, я не понимаю тебя. Синдри мне понятен. Он всегда проповедовал насилие. И убедил себя применить на практике то, что проповедует. Но ты? Ты один из самых практичных людей, каких я знаю.

— Я тоже так думал. Но за последний год понял многое.

— Что же?

— Что такие люди, как Синдри и мой отец, правы. Они всегда говорили, что капитализм приносит вред простым людям, тем, кто трудится и экономит. Это инструмент, используемый богатыми, чтобы выжимать деньги из остальных. Теперь мне это абсолютно ясно. Но я не слушал отца. Мне он представлялся динозавром с той стороны «холодной войны». Я верил в партию независимости, верил, что капитализм дает таким, как я, возможность усердно работать, чтобы создать свой бизнес. Я ошибался. Но по крайней мере сейчас понимаю это. Во всяком случае, собираюсь теперь в связи с этим предпринять кое-что.

— Убить нескольких человек?

— Харпа. — Бьёрн потянулся к ее руке. — Харпа, ты пострадала почти так же сильно. Ты лишилась работы. Твой отец лишился сбережений. Габриэль Орн обошелся с тобой скверно, Оскар тоже. Неужели не видишь, что мы в данном случае вершители справедливости?

— Ты убийца, Бьёрн. Ладно, ты не нажимал на спуск, но ты убийца. — Харпа широко раскрыла глаза. — Постой! Ты выбрал Оскара из-за меня? Ты знал, что он отец Маркуса?

— Полицейские сказали мне об этом только в воскресенье. Но да, когда мы говорили, кого из банковских боссов убрать, «Одинсбанк» показался мне вполне подходящим объектом.

— Значит, вы убили его из-за меня?

— Из-за тебя, из-за меня и всех простых людей Исландии.

Харпа поджала губы. Сквозь слезы в ее глазах сверкал гнев.

— И что ты делаешь со мной? Удерживаешь меня как заложницу?

— Нужно, чтобы ты осталась здесь еще на сутки.

— Пока не будет убит следующий в списке?

Бьёрн пожал плечами.

— А что будет потом?

Бьёрн вздохнул.

— Думаю, нас неизбежно возьмут. Другие думают, что начнется революция, но я в этом сомневаюсь. Исландцы делают все не так. Так что, видимо, отправлюсь в тюрьму.

На миг Харпе стало даже жаль его. Но лишь на миг.

— Ты этого заслуживаешь.

— Может быть. Видимо, я должен поплатиться за то, что сделал; я заранее знал о последствиях. Придется их принять.

Голос его был спокойным.

— Видимо, должен.

— Еще один день, а потом это будет не важно. Остальные думают, что у них все-таки есть шанс остаться на свободе. Я прошу тебя помалкивать несколько дней, пока полиция нас не возьмет. Потом можешь говорить что хочешь. Я позабочусь, чтобы тебя ни в чем не обвинили.

— Ты сумасшедший, если думаешь, что я на это соглашусь.

— Пожалуйста, Харпа. Ради меня.

Харпа бросила на него свирепый взгляд.

— Ты мне противен. Теперь верни мне телефон, дай позвонить.

— Нет.

— В таком случае я ухожу, — сказала Харпа, поднимаясь на ноги.

— Ты останешься в хижине.

— Нет, не останусь. Собираешься остановить меня?

Она сделала два шага к двери. Бьёрн подскочил, схватил ее сзади, повалил и прижал к полу. Харпа кричала и колотила ногами. Бьёрн потянулся и взял лежавшую на одном из стульев веревку.

Он обмотал веревку вокруг Харпы, прижав ее руки к бокам, и завязал крепким узлом. Харпа стала извиваться и кричать громче. Бьёрн, оставив ее на полу, отошел к печке.

— Ненавижу тебя, Бьёрн! — выкрикнула Харпа. — Ненавижу!

Крики ее приглушали стены хижины и туман снаружи, поэтому, долетая до скалистых склонов ущелья, они были слишком слабыми, чтобы вызвать эхо.

Магнус проснулся, думая об Ингилейф. Точнее, он не знал, что о ней думать.

Ее обвинения, сводившиеся к тому, что он ей завидует, подозревает в связях с другими мужчинами, были нелепыми. В том, что касалось Колби, адвокатши из Бостона, нажиму всегда подвергался Магнус. Колби хотела упорядочить их отношения, выйти за него замуж, отправить Магнуса на юридический факультет. Он был рад избавиться от этого. Ингилейф была независимой, делала что хотела и позволяла ему быть таким же. Это была одна из ее привлекательных черт.

И если она ходила на вечеринки со своими красивыми подругами, какое ему до этого дело?

Ему только претила мысль, что она спит с другими мужчинами. И он даже не знал, разозлилась ли Ингилейф на него потому, что он упрекнул ее в этом, или ее возмутило то, что он превратно истолковал ее поведение и не доверял ей.

Все это доказывало, что она права. Он, в сущности, не знает ее.

Ингилейф хочет уехать в Германию. Его, возможно, отправят обратно в Штаты. Отношения их были приятными, но они исчерпали себя.

Но эта мысль не успокаивала, а угнетала Магнуса.

Ингилейф была частью той жизни, в которой он видел себя здесь, в Исландии. Непредсказуемой, красивой, неукротимой.

Разозлился на нее он, разумеется, оправданно. В Штатах адвокат заткнул бы за пояс обвинителя, если бы стало известно, что она сделала. В Исландии система не столь состязательная, тут судья ставил бы под вопрос улики и то, каким образом они получены. Но если все дело провалится из-за поступка Ингилейф, Магнусу придется покупать билет в один конец до Бостона.

И все-таки она кое-что выяснила. Существовала еще одна потенциальная жертва: Ингольфур Арнарсон. Вряд ли это настоящее имя. Скорее всего прозвище.

Ингольфур Арнарсон известен как первый поселенец в Исландии. Он приплыл из Норвегии в 874 году и, приближаясь к острову, бросил в море бревна, деревянные «опоры дома», дав обет поселиться там, где их вынесет на берег. На поиски этих опор у его рабов ушло три года, но в конце концов их обнаружили в бухте, в Рейкьявике. На холме в центре города стоит величественная статуя этого викинга.

Вопрос заключался в том, кому присвоено имя Ингольфур Арнарсон в двадцать первом веке.

Было несколько очевидных кандидатов. Молодые люди, создавшие деловые империи за морем, именовались в Исландии «захватчики-викинги». Они вызывали в памяти тех великих викингов, что приплыли из Норвегии тысячу лет назад и, пользуясь своей молодостью, энергией, напористостью, сколачивали состояния. Таких людей, как Ингольфур Арнарсон.

И как Оскар Гуннарссон. Как он сам признал, украсив статуей викинга, оседлавшего мотоцикл, вестибюль своего офиса.

Трудность заключалась в том, что на столь символическое имя существовало несколько кандидатов. Кого же имел в виду Синдри?

Людей требовалось предостеречь; это означало, что Магнусу придется объяснять, каким образом он получил эти сведения. Он представлял себе, какую усмешку вызовут у Бальдура его методы расследования. У Магнуса мелькнула мысль заявить, что информация поступила от секретного осведомителя. Но этот номер не пройдет.

Магнус сварил себе чашку кофе и позвонил в участок Вигдис. Она только вошла. Он рассказал ей, что накануне вечером устроила Ингилейф.

— Впечатляющая работа, — признала Вигдис. — Нешаблонная.

— Чертовски глупая, на мой взгляд.

— И видимо, на взгляд Бальдура. Но по крайней мере мы знаем наверняка, что Синдри причастен.

— Представляешь, кто может быть этим Ингольфуром Арнарсоном? — спросил Магнус. — Рейдер?

— Думаю, ты прав. Я не знаю, похож ли кто-то из них на Ингольфура Арнарсона больше, чем остальные. Знаю я их плохо, для меня все они жадные воротилы. У прокурора могут быть какие-то свои соображения.

— Да, я помню, он говорил мне о них. Потом сестра Оскара, Эмилия. Возможно, она знает их всех лично. Выясни, что она думает.

— Ладно. И на всякий случай нужно просмотреть телефонный справочник. Должны быть люди с настоящим именем Ингольфур Арнарсон.

— Проверить стоит. И можно спросить Фрикки, когда будешь разговаривать с ним. Будем надеяться, после ночи в камере он станет более разговорчивым.

— Придется поставить в известность Бальдура. Эти люди в опасности. По крайней мере один из них. И мы не знаем кто.