— У него была русская любовница? Таня Прохорова, русская манекенщица.

Эмилия содрогнулась.

— Может, она и манекенщица, но себе на уме. Оскар был без ума от нее. Красивая и смелая, она умело играла на его чувствах. Мне она никогда не нравилась. А потом, когда эта особа поняла, что Оскар не так богат, как ей представлялось, она, разумеется, бросила его. Оскару гораздо лучше было с Клаудией.

— Венесуэлкой?

— Да. Она гораздо ближе ему по духу. У нее появились свои деньги после развода. Она старше Оскара на год, но ей не хотелось, чтобы кто-то еще об этом знал. Оскару с ней было гораздо спокойней. Я всего дважды встречалась с ней в Лондоне, но знаю, что для него она была хорошей спутницей жизни.

— Многих русских знавал Оскар? Помимо Тани?

— Не в курсе, — ответила Эмилия. — Возможно, знакомился с ее друзьями в компании.

— Они были клиентами банка?

Сигурбьёрг кашлянула.

Эмилия бросила на адвокатшу недовольный взгляд.

— Полагаю, я не вправе говорить о них.

— Вел ли Оскар лично какие-нибудь дела с русскими клиентами?

Эмилия не ответила.

Магнус не отставал.

— Происходило ли какое-то отмывание денег? Лишились ли русские бизнесмены денег, ведя дела с «Одинсбанком»?

Тут вмешалась Сигурбьёрг.

— Это конфиденциальные дела. В настоящее время прокурор изучает досье всех клиентов банка. Эмилия не хочет ставить под сомнение эту проверку.

Магнус пропустил эти слова мимо ушей.

— Эмилия, ваш брат мертв. Его кто-то убил. Я хочу помочь британской полиции установить, кто это сделал. Нам необходимо знать, существовала ли какая-то связь с русскими, особенно через Исландию.

— Не беспокойтесь, Сигурбьёрг, — обратилась к адвокатше Эмилия. — Русских клиентов не было. Не считая, может, одного-двух незначительных, но ни одного крупного. Оскар не доверял им, вот и все. В банке существовало правило: с русскими никаких дел.

— А могла ли Таня познакомить его с какими-то сомнительного рода бизнесменами, ищущими, куда бы пристроить лишние деньги?

— Возможно. Но мне ничего об этом не известно. И я очень в этом сомневаюсь. Оскар избегал таких людей. Я сказала лишь, что мой брат был от Тани без ума, но я выражалась фигурально, и, кроме того, полностью он ей не доверял.

— Так. — Было видно, что Магнуса это не до конца убедило. — А ваша семья? Не было там каких-то трений?

— О, для наших родителей Оскар был многообещающим юношей.

Эмилия сказала это без злобы или ревности.

— Даже после того, как разразилась креппа?

— Представьте себе. У меня есть еще брат и сестра. Брат очень расстроился, внезапно поняв, что не так богат, как предполагал. Но он преклоняется перед Оскаром. — Эмилия слегка запнулась, осознав свою ошибку. — Я хотела сказать — преклонялся.

Она закрыла глаза. По щеке ее покатилась слезинка. Образ, казалось, воплощавший собой спокойствие, рушился на глазах у Магнуса. Эмилия шмыгнула носом.

— Извините, — пробормотала она. — Это все?

Внезапно Магнусу вспомнилась Латаша, шестнадцатилетняя девушка из микрорайона в Мэттепэне. Ее пятнадцатилетний брат был убит выстрелом в голову на улице позади их дома за несколько часов до того, как Магнус стал ее допрашивать. Она держала себя весьма вызывающе и не собиралась помогать полицейским. Была смелой. Спокойной. Лишь когда Магнус собрался уходить, по щеке Латаши скатилась слеза, и она попросила Магнуса найти того, кто убил ее младшего брата.

У Магнуса это не заняло много времени: убийство совершил четырнадцатилетний парень, лучший друг ее брата. Они не поладили из-за украденного айпода.

Магнус сочувствовал родственникам жертв, будь то девушка из проблемного микрорайона или холодная исландка-предпринимательница. Всегда.

— Спасибо, Эмилия. Возможно, мы вернемся и зададим еще несколько вопросов.

Сигурбьёрг догнала Магнуса в холле у лифтов. Несмотря на свои коротко остриженные рыжие волосы и скуластое лицо, она и в сорок лет напомнила ему его полузабытую мать, умершую в тридцатипятилетнем возрасте.

— Сибба, это тоже твой клиент? — спросил Магнус, указав подбородком на викинга, сидящего на мотоцикле. — По крайней мере он не скажет лишнего.

— Извини, что я вмешалась, — заговорила Сигурбьёрг по-английски. Она выросла в Канаде и, как Магнус, вернулась в страну своих предков, когда стала взрослой. — В «ОБД-инвестмент» очень внимательно следили за прокурорским расследованием, объектом которого был «Одинсбанк».

Магнус пожал плечами.

— Ты только делала свою работу.

Адвокаты делали свою работу, создавая препятствия полицейским. Это была системная проблема, и Магнус давно перестал этим возмущаться.

— Держи, вот моя визитная карточка, — ведя встречу к завершению, проговорила Сигурбьёрг. — Знаю, когда мы последний раз встречались, я, можно сказать, удрала. Но позвони мне, ладно? Приезжай как-нибудь к нам поужинать. Мне очень хочется познакомить тебя с мужем.

Магнус взглянул на карточку. Разумеется, на ней фигурировал знакомый логотип юридической фирмы и ее адрес.

— Хорошо, приеду.

Но приезжать Магнус не собирался. Распорядок своей личной жизни он не хотел менять. Сигурбьёрг это поняла. На лице ее отразилось разочарование.

Она вошла в первый лифт, шедший вверх.

— Семейная вражда? — спросил Арни, когда он и Магнус дождались лифта, шедшего вниз.

— Не знаю, — ответил тот, хмурясь. — Можно сказать и так.

— Вот они!

Синдри поднял взгляд на горы и увидел, как с хребта вниз, к загонам, спешат тысячи овец. По обеим сторонам этого потока мелькали черными мушками собаки, метущиеся, припадающие к земле, бегающие в стремлении поддержать хоть какой-то порядок. Вскоре появился всадник, за ним еще один, потом несколько.

Это было замечательное зрелище.

Толпа, состоявшая главным образом из фермерских семей, обосновавшихся в этой долине, вела себя весьма возбужденно. Погонщиков не было три дня — они искали в горах овец, проведших все лето, свободно бродя по склонам и кормясь свежей травой. Это был ежегодный rettir, или пригон овец, одно из самых значительных событий в календаре местных жителей. Синдри присутствовал на нем впервые, потому что покинул ферму в шестнадцатилетнем возрасте.

Он вспомнил, что сам с четырнадцати лет трижды участвовал в подобных мероприятиях. Первые два раза его переполняло радостное волнение, когда он ехал верхом за отцом и соседями по горным пастбищам в поисках заблудившихся овец и ягнят. Третий раз принес одни неприятности. Погода была скверной, в последний вечер он ужасно напился в пастушьей хижине, не выполнив своей доли работы, и отец накричал на него.

Через две недели он ушел из дома и уехал в Рейкьявик. Музыка, наркотики, алкоголь, потом Лондон, снова алкоголь и наркотики. Отец глубоко в нем разочаровался. Это было не совсем справедливо. В двадцать лет Синдри стал солистом в группе «Девастейшн». Без устали издавая дикие какофонические вопли, она достигла второго места в рейтинге популярности среди английских групп. Он получил широчайшую известность как в родной стране, так и вообще в Европе.

Но продлилось это меньше года. Благодаря шальным деньгам не иссякал приток наркотиков. Песни окончательно утратили всякое подобие мелодии, и Синдри вернулся в Рейкьявик.

В результате он потерял десять лет жизни. В конце концов сумел взять себя в руки и нашел постоянную работу на рыбозаводе. Направил в рациональное русло стремление бунтовать, смирил его и переориентировал на решение практических задач. Присоединился к сообществу исландских экологов, протестующих против хищнической эксплуатации природных ресурсов. Написал книгу «Насилие капитала», проиллюстрировав таким образом наличие противоречий между простой суровой трудовой жизнью исландского фермера, в поте лица добывающего средства к существованию и живущего в ладу с окружающей средой, и бытием проводящих все время в своих офисах городских капиталистов, удовлетворяющих личные потребительские запросы посредством уничтожения природы. А из этого следовало то, что капитал в принципе враждебен окружающему миру.