— У тебя есть доказательства этому? — спросил Бальдур.

— Пока еще нет.

— А имеются какие-то указания на наличие сколько-нибудь значимой связи с Оскаром помимо того, что все они работали в одном банке?

— Нет.

— Тогда оставьте это дело.

— Почему? — спросил Магнус.

— Потому что я так сказал.

Бальдур уставился на него. Вигдис и Арни сидели неподвижно.

— Мне нужны более веские доводы, чем этот, чтобы оставить дело, несомненно, требующего пересмотра, — сдержанно возразил Магнус. — Тем более если оно связано с убийством.

— У тебя есть какие-то предположения? — спросил Бальдур сквозь зубы.

Магнус сложил руки на груди.

— Да. Мне это кажется укрывательством. Там, откуда я приехал, укрывательства случаются время от времени. Но я никак не ожидал встретиться с этим в Исландии.

— Ты ничего не знаешь об этой стране, так ведь? — с презрением сказан Бальдур.

— Думаю, кое-что знаю, — ответил Магнус, но не смог скрыть неуверенности.

— Представляешь, что было здесь в январе?

— Насколько я понимаю, было довольно трудно.

— Довольно трудно? — Бальдур чуть не сорвался на крик. — Ты ничего не понимаешь. — Он покачал головой, сел напротив Магнуса и подался вперед. Мышцы его несколько вытянутого лица были напряжены, каждая его черта выражала ярость. — Что же, позволь мне объяснить.

— Хорошо, — согласился Магнус.

Его поражала взволнованность в обычно сухом голосе Бальдура, но он старался не выказывать своего удивления.

— В январе столичная полиция столкнулась с самым тяжелым испытанием за всю свою историю. Очень тяжелым. Мы все, каждый мужчина и женщина, которых смогли привлечь, работали по две смены, в защитном снаряжении, мы отстаивали наш парламент, нашу демократию. И мы тоже были недовольны сложившейся экономической ситуацией. — Бальдур взглянул на Вигдис. — Мы граждане и налогоплательщики. Нам платят не так уже много, и в годы подъема никто из нас не разбогател, кроме тех немногих, кто безудержно тратил и постоянно брал в долг. Многие из нас сочувствовали демонстрантам. Но мы должны были делать свою работу и делали ее на совесть.

Магнус слушал.

— Мы применяли самую умиротворяющую тактику, какую только могли. Не окружали и не избивали их, как то делали британские полицейские несколько месяцев спустя на аналогичной по своей направленности демонстрации в Лондоне. Никто не был убит. В какой-то момент стало казаться, что все пойдет прахом: анархисты добились перевеса и начали теснить нас. Угрожали нам, угрожали нашим семьям. И знаешь, что тогда произошло?

Магнус покачал головой.

— Демонстранты образовали кордон. Чтобы защищать полицию от анархистов. Такого не увидишь ни в одной стране, кроме Исландии. Через несколько дней правительство подало в отставку. И это произошло без насилия.

И все благодаря тому, что нам удалось сохранить порядок во время массовых гражданских протестов. Я горжусь этим. Премьер-министр написал благодарственные письма всем полицейским, исполнявшим свой долг.

Магнус был поражен. Поддерживать порядок в условиях проведения подобных акций очень трудно; ничего не стоит одному полицейскому зайти слишком далеко, принять неверное решение под влиянием момента и запаниковать. Он ни разу не сталкивался с массовыми беспорядками; не знал, как повел бы себя с чрезмерно возбужденными демонстрантами, забрасывающими его чем попало. Возможно, стал бы давать сдачи.

— Понимаешь, если бы посреди всего этого был убит банковский служащий, это стало бы искрой, способной воспламенить всю страну.

Магнус немного помолчал. Ему была ясна позиция Бальдура. Но с другой стороны…

— Мы пока все-таки не знаем, был ли убит Габриэль Орн. Но очень на то похоже. Его семья, родители, сестра имеют право знать. Наш долг состоит в том, чтобы они смогли реализовать это право.

— Не объясняй мне, в чем мой долг, — резко прервал Магнуса разъяренный Бальдур. — Ты живешь не здесь, это не твоя страна. Я решаю, что является нашим долгом. И приказываю тебе оставить дело Габриэля Орна. Забудь о нем. И главное, не упоминай его при представителе британской полиции. Понимаешь?

Слова Бальдура подействовали на Магнуса как пощечина. Исландия его страна, черт возьми. Осознание этого помогло ему продержаться все проведенные в Америке годы. И тем не менее его не было в Исландии в январе. Не принимал он участия в «революции сковородок и кастрюль» ни как демонстрант, ни как полицейский, ни хотя бы как наблюдатель. Собственно говоря, он почти не интересовался происходившим, так как занимался расследованием случаев коррупции среди полицейских в Бостоне. И то, что исландцы добились свержения правительства посредством совершенно мирного протеста, впечатляло как нечто типично исландское.

Какое он имел право портить хоть как-то устоявшуюся ситуацию?

Магнус кивнул:

— Понимаю.

Мария Халлдорсдоттир жила на тихой улочке в Тингхольте, по другую сторону холма от жилища Магнуса, поближе к городскому аэропорту. Дома здесь были солидные, внушительные по исландским меркам. Вдоль обочины стояли «мерседесы», «БМВ», «лендроверы», а у самого дома Марии припарковался белый «порше». «Рейнджровер» Магнуса среди них не выделялся.

Ветер усилился, Магнусу и Вигдис пришлось даже согнуться, чтобы пройти короткий путь от машины к парадной двери. Магнус позвонил, и Мария через несколько секунд открыла дверь. Это была высокая стройная женщина с длинными темными волосами, в облегающих джинсах и замшевых сапогах.

— Входите, — пригласила она. — Ингилейф здесь.

— Ингилейф? — удивленно произнес Магнус.

— Привет, Магнус. — Ингилейф вышла из гостиной и поцеловала его. — О, здравствуй, Вигдис. Магнус, ты не против того, что я здесь, так ведь? Мария моя подруга.

— Знаешь, лучше бы тебе не присутствовать при моем разговоре с ней.

— Лучше? Я помню, как ты закончил разговор со мной. Не хочу, чтобы ты использовал те же методы с Марией.

Она переглянулась с подругой и рассмеялась.

Магнус несколько смутился. Хотя он держался очень профессионально, когда в первый раз, в присутствии Вигдис, допрашивал Ингилейф, впоследствии он вел себя со свидетельницей менее формально, чем следовало.

Он глянул на Вигдис. Та еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

— Ладно, — сдался Магнус. — Только не мешай нам.

И тут же понял, что это бессмысленно.

Мария проводила их в просторную гостиную с белыми стенами, светлым полированным деревянным полом и мебелью в изысканном исландском минималистски функциональном стиле, изготовленной из деревянных и стеклянных элементов. Абстрактные скульптуры, видимо, должны были своими невообразимыми вывертами привлекать внимание гостей. Картины на стенах были яркими, броскими и по-своему оригинальными. В вазах гордо стояли тропические цветы.

Вполне подходящая клиентка для Ингилейф.

Магнус быстро оглядел семейные фотографии. На двух была Мария с худощавым мужчиной с седеющими висками, в хорошо скроенном костюме. Муж. И, судя по цене дома, удачливый.

Магнус, Ингилейф и Вигдис расположились в креслах, Мария принялась разливать кофе. На журнальном столике лежал каталог, раскрытый на странице детской мебели. Наверное, Мария и Ингилейф по вполне определенной причине интересовались данной темой. Магнус украдкой попытался усмотреть характерную выпуклость над джинсами Марии, но ничего не обнаружил.

— Не беспокойся, Магнус, — улыбнулась Ингилейф, кивнув на каталог. — Это не для меня.

— Я и не думал ничего такого, — снова смутился Магнус.

— Думал, думал, — проговорила Ингилейф с довольной улыбкой.

— Это для меня, — пояснила Мария. — Я уже на третьем месяце.

— Поздравляю, — не очень уверенно высказал свое отношение к данному обстоятельству Магнус. Откашлялся в попытке восстановить контроль над происходящим. — Ну, Мария, расскажите, что вы знаете об Оскаре.

Мария тяжело вздохнула.