— А что ответил Джек?

— Он сказал, что подумает. И спросил, делали ли мне обрезание и больно ли это.

— Я СОБИРАЮСЬ ВЫЙТИ ЗАМУЖ ЗА ДЖЕКА, — уверенно и громко произнесла Мэрилин; обычно она разговаривала более тихим голосом.

Лофорд широко раскрыл глаза.

— Простите, не понял?

Она подумала, что он просто не расслышал ее слов из-за шума.

— Я собираюсь выйти замуж за Джека Кеннеди! — прокричала она. — Я стану первой леди, вместо Джеки.

— Ты уверена в этом, лапочка? — спросил Сэмми. — Может, тебе нездоровится?

— Я нормально себя чувствую. Джек сделал мне предложение.

— Мне кажется, не стоит заявлять об этом во всеуслышание, — вымолвил Лофорд; вид у него был испуганный. Лофорд принадлежал к семейству Кеннеди, и, хотя его там не особо жаловали, он тем не менее никогда не переступал грани дозволенного. По его лицу можно было понять, что Мэрилин только что переступила эту грань, и ему хотелось поскорее отмежеваться от нее.

Но было уже поздно. Дино или кто-то еще на другом конце стола язвительно прокричал:

— Что ты сказала, Мэрилин? — И в абсолютной тишине, которая сразу же воцарилась после выкрикнутого вопроса, она, словно кто-то другой управлял ее голосом, заорала в ответ:

— ПОДНИМЕМ БОКАЛЫ! ДЖЕК КЕННЕДИ РАЗВОДИТСЯ С ДЖЕКИ И ЖЕНИТСЯ НА МНЕ!

В зале ресторана наступило гробовое молчание. Официанты застыли на месте, позабыв про свои обязанности.

Мэрилин услышала чье-то злобное ворчание:

— Уберите отсюда эту идиотку! — но ей было наплевать.

Если эти люди не понимают шуток, это их проблемы.

К лету 1961 года президентский корабль Джека плыл спокойно, не раскачиваясь из стороны в сторону, — на ровном киле, как любил говорить сам Джек.

Неудачная операция в Заливе свиней нанесла его репутации серьезный ущерб, но он восстал из пепла — в основном потому, что народу импонировала его молодость и “бодрость духа”.

Я все еще дулся на Джека за отказ назначить меня послом США в Великобритании — мы больше пока не обсуждали этот болезненный вопрос, который был ложкой дегтя в наших с ним дружеских отношениях, — однако он поручал мне важные задания и держал в курсе всех своих дел, а это было наивысшей привилегией, которую может даровать президент. Я выполнил ряд сложных дипломатических поручений неофициального характера в Израиле, где у меня было много близких друзей в правительстве, а также в Майами, где приходилось иметь дело с кубинскими эмигрантами, недовольными действиями администрации. Я с радостью отмечал, что имя Хоффы почти не появлялось на первых страницах газет, и Джек тоже перестал вспоминать о нем.

Однако я не знал, что Бобби Кеннеди по-прежнему проявляет к Хоффе пристальный интерес. Став “премьер-министром” в правительстве Джека, Бобби наконец-то получил полномочия и власть для того, чтобы разделаться с Хоффой. Джек, занятый более насущными проблемами, тоже не догадывался о помыслах своего брата, но если бы даже и знал о его планах, вряд ли стал сдерживать его порывы.

Успокоенный этим обманчивым затишьем, я проникся уверенностью, что все треволнения моей жизни остались далеко позади, и поэтому был крайне удивлен, когда мне позвонил Стюарт Варшавский — один из немногих профсоюзных лидеров Нью-Йоркской старой школы, которым хотя и с трудом, но все же удавалось жить в мире с профсоюзом водителей. Он попросил меня устроить ему встречу с президентом по важному и неотложному делу. По голосу Стюарта я понял, что его дело к президенту действительно серьезное — настолько серьезное, что он не стал ничего объяснять по телефону. Я достаточно разбирался в политических играх профсоюзов и поэтому не сомневался, что Джек согласится принять его.

Со Стюартом я был знаком давно и приложил немало усилий, чтобы его профсоюз поддержал Джека на выборах. Когда его нью-йоркские коллеги-евреи, маститые либералы (либералы с большой буквы), схватились за головы, узнав о решении Джека баллотироваться в паре с Линдоном Джонсоном, именно Стюарт напомнил им, что, если они не поддержат Кеннеди и Джонсона, им придется голосовать за Никсона и Лоджа.

Джек был благодарен Стюарту, и особенно потому, что сам он плохо разбирался в политических играх нью-йоркских группировок. Поначалу Джек решил, что, проводя предвыборную кампанию в Нью-Йорке, ему следует в своих выступлениях высказать обещание увеличить поставки оружия Израилю и почаще упоминать Франклина Рузвельта. Стюарт был одним из тех, кто по моему совету убедил его не делать этого.

Варшавский никогда раньше не злоупотреблял благодарностью президента, поэтому я передал его просьбу Джеку и настоятельно порекомендовал ему не отказывать Стюарту во встрече, хотя и не был уверен, подействует ли моя рекомендация. Очевидно, она подействовала, так как очень скоро Стюарта пригласили на ужин в Белый дом, где присутствовали и мы с Марией.

Джек, вероятно, решил, что такое приглашение польстит самолюбию Стюарта. Но, как оказалось, этот жест не произвел на профсоюзного лидера должного впечатления. Отец Стюарта был меньшевиком и когда-то даже жил в одной комнате с Троцким в Ист-Сайде. Сам Стюарт был социалистом, сионистом и профсоюзным лидером; он никогда не имел в своем гардеробе смокинга и не собирался покупать его. Он не меньше моего был озадачен подобным приглашением, но я получил для него особое разрешение явиться на ужин в темном костюме, а не в смокинге, и тогда он любезно согласился посетить вечерний прием в Белом доме.

Когда он предстал перед президентом и первой леди, которые приветствовали прибывающих гостей, Джек тепло пожал ему руку, представил Джеки — она с некоторым раздражением разглядывала его мятый синий костюм и неаккуратно завязанный галстук — и шепнул, что надеется побеседовать с ним после ужина. Кто-то разумно позаботился усадить Стаюрта за столом рядом с женой представителя Израиля в ООН, и он, похоже, чувствовал себя вполне раскрепощенно, несмотря на роскошную обстановку и изысканные блюда. Мария сидела между Джеком и зятем Джеки князем Радзивиллом — двумя самыми красивыми мужчинами в зале — и поэтому чувствовала себя еще более счастливой, чем Стюарт.

На приемах в Белом доме после ужина Джеки обязательно устраивала концерты классической музыки (при Эйзенхауэрах гостей выпроваживали не позднее десяти часов вечера). Джек, по своему обыкновению, покидал на несколько минут зал, пока гости пили кофе в ожидании выступления артистов. Иногда он уходил с какой-нибудь приглянувшейся ему дамой, иногда — чтобы решить кое-какие политические вопросы.

Личный адъютант президента незаметно провел Стюарта и меня в небольшую гостиную. Мы сели и закурили сигары. Джек был в приподнятом настроении, держался открыто и дружелюбно — Джеки любила устраивать приемы и вовсю старалась очаровать гостей; во время приемов президент и его жена казались самой счастливой парой на свете. Скандал по поводу происшествия в Заливе свиней поутих, и теперь Джеки усердно подчищала свои познания во французском языке в преддверии визита во Францию, а Джек “накачивал мускулы” к предстоящей встрече с Хрущевым в Вене. Жизнь в Белом доме все больше нравилась супругам Кеннеди.

— Благодарю вас, что вы согласились встретиться со мной, господин президент, — начал Стюарт.

— Вы поддержали меня, когда я объявил о своем намерении баллотироваться в паре с Линдоном, Стюарт. Не каждый смог бы на такое решиться. Я ваш должник.

— Я знаю, — ответил Стюарт. Занимаясь политикой в Нью-Йорке, он научился точно, как на весах, измерять соотношение оказанных и оплаченных услуг. — Поэтому я и пришел к вам. У меня возникла проблема.

Выражение лица Джека нельзя было назвать каменным, но, будучи истинным политиком, он умел, когда нужно, надеть маску непроницаемости.

Стюарт подался вперед, давая понять, что разговор конфиденциальный.

— Послушайте, моим людям известно о незаконной деятельности в профсоюзах. И о фиктивных отделениях на местах, и о террористических группах, и о негласных полюбовных сделках, и о связях с мафией, в общем, обо всем — поверьте, нам известно о таких вещах, и мы против этого.