— Просачивается как через что? — переспросил он.

— Как через дуршлаг. Это такая штука, в которой моют овощи.

— А-а. — Дорфман наблюдал, как я дважды пустил мяч мимо цели, но моя игра его уже не интересовала. — Проклятые стукачи. — Он вздохнул. — Когда я заправлял профсоюзом мусорщиков в Чикаго, у меня доносчиков не было, можешь мне поверить. Слушай, если хочешь, подтолкни мяч ногой, а то мы проторчим тут целый день.

Взбешенный его словами, я сильно ударил по мячу — настолько сильно, что Дорфман отскочил в сторону, — и мяч закатился в лунку. Я был доволен собой. Если уж ФБР снимает нас на пленку, то, во всяком случае, Эдгар Гувер (мы были знакомы, и я его терпеть не мог) увидит мой победоносный бросок.

— Послушай, Ред, — сказал я, приободрившись от своего неожиданного успеха, — я ведь только пытаюсь втолковать тебе, что скоро разразится буря, будет жарко. Джек — сенатор Кеннеди — не может это предотвратить, но ему хотелось бы удержать эту бурю в разумных пределах.

— То есть мы должны лезть из кожи, чтобы Бобби прославился, а Джек получил твердую поддержку профсоюзов. Ты предлагаешь такой вариант сделки?

— Ну, что-то вроде этого, — ответил я, испытывая неловкость, поскольку как раз это Джек и имел в виду. — Кстати, это не сделка. Это пока лишь предложение , которое ты должен передать кому следует.

Он задумался.

— Может быть, это и получится, — сказал он. — Но только если Бобби не станет слишком наседать на Хоффу. И если Хоффа не разозлится на Бобби. — Он замолчал, подбирая правильное выражение. — Вообще-то Джимми легко выходит из себя. У него отвратительный характер.

Я встречался с Хоффой. Он напоминал мне ручную гранату, из которой выдернули предохранитель, однако я считал (и был не прав), что он просто рисуется, что его поведение — один из тех приемов, которые многие общественные лидеры усваивают на пути к власти. Еще я подумал, почему это Дорфман больше заботится о чувствах Хоффы, чем о проблемах Дэйва Бека, — как-никак тот был лидером профсоюза водителей.

Дорфман подошел ко мне вплотную — так близко, что мне захотелось отодвинуться от него.

— В таком случае, может, передашь Бобби и Джеку мое предложение? Мы отдаем вам Бека, но Хоффу вы не трогаете, — его голос напоминал скрип наждачной бумаги.

Я не мог поверить своим ушам. Дорфман предлагал преподнести на тарелочке президента Межнационального братства, который, пожалуй, был самым могущественным профсозюным лидером в США. Я понимал, что Дорфману и его друзьям из профсоюза водителей не составит труда снабдить следователей документами и свидетелями, при помощи которых Бека можно будет упрятать за решетку до конца жизни.

— Почему вы хотите сдать Бека? — спросил я.

Дорфман пожал плечами.

— А вот это уже не твое дело. Передай братьям Кеннеди: если они хотят заполучить эту жирную свинью, они ее получат; улик будет достаточно, чтобы потопить корабль. Но на большее пусть не рассчитывают, ясно? Для солидности мы подкинем еще кое-кого, но эти жертвы мы выберем сами. По рукам?

Этого было более чем достаточно — вполне достаточно для Джека; но что касается Бобби, я сомневался, что даже Джеку удастся заставить его согласиться на эти условия. Выходило, что Хоффа и его сторонники избавятся от своих врагов внутри профсоюза руками комиссии Макклеллана, а сами будут продолжать безнаказанно заниматься своими махинациями. Бобби очень не любил такие сделки.

Однако посадить Дэйва Бека в тюрьму — это, несомненно, большой успех. Все профсоюзные лидеры, начиная с Джорджа Мини, будут рады увидеть Бека в наручниках и благодарны за это Джеку; сами они боялись выступить против него.

— Я передам, — сказал я, пытаясь скрыть свое волнение. — Это все, что я могу обещать.

— Передай. А теперь продолжим игру.

Я старался изо всех сил бить метко не потому, что хотел доказать Дорфману, что хорошо играю в гольф, — мне не терпелось поскорее закончить игру и уйти. Стояла нестерпимая жара, и, поскольку мы с Дорфманом уже обговорили все основные вопросы, мне не хотелось дольше оставаться в его компании. Видимо, ему тоже не терпелось избавиться от меня; он не предложил мне пообедать с ним в клубе или хотя бы выпить чего-нибудь. Меня это вполне устраивало. По окончании игры я с удовольствием уселся в прохладный “кадиллак” и только потом заметил, что забыл вернуть кепку.

По дороге в гостиницу мой водитель попытался завязать со мной разговор.

— Ред — парень что надо, верно? — спросил он.

Я кивнул. В зеркале над лобовым стеклом я видел бледное, сальное лицо с воровато бегающими глазками. Руки, державшие руль, были толстыми и волосатыми, с обломанными, неухоженными ногтями.

— Я многому научился, работая на него.

Если бы рядом был Ред Дорфман, он непременно приказал бы ему “заткнуть свою пасть”, но я не стал этого делать.

— Не сомневаюсь, — коротко ответил я.

— Нет, правда. Ред для меня как отец родной.

В этом я не был уверен. Насколько я успел заметить, Дорфман относился к этому парню с презрением.

— Знаете, у меня кое-что намечается. Меня больше привлекает увеселительный бизнес (он произнес “бизнус”), чем игорные дома. Ред нашел для меня работенку в Далласе — ночные клубы и все такое.

Я подумал, что Дорфман, должно быть, таким способом хочет избавиться от работника, который не подходит на роль телохранителя или наемного убийцы и недостаточно умен, чтобы заправлять игорным домом. На мой взгляд, получить работенку сводника в Далласе — это не ахти какое продвижение по службе, но этому парню такая перспектива очень нравилась.

— Будете в Техасе, — сказал он, откинувшись назад, — заходите в гости, если что понадобится. — Он вручил мне влажную измятую карточку. На ней золотом была вытиснена женская нога в чулочной подвязке; с ноги свисала туфелька. А на заднем плане красовалась огромная коричневая широкополая шляпа. Над шляпой витыми буквами в виде лассо было написано название заведения: “Голден Стриппер”.

Положив карточку в карман, я пожал протянутую мне потную руку.

— Позвольте представиться: Джейк Рубинштейн, — сказал он. — Друзья зовут меня Джек Руби.

Она полностью отдалась работе над фильмом “Автобусная остановка”. Это позволяло ей не думать о предстоящих совместных съемках с Оливье. Съемки всегда доставляли ей массу проблем, и фильм “Автобусная остановка” не был исключением, но, по крайней мере, она снова оказалась в Калифорнии, которая в какой-то степени все еще была для нее “родным краем”…

Она была приятно удивлена и тронута, когда Джош Логан объявил, что по окончании съемок устроит в ее честь большой прием. Она подумала, что решение Логана связано с ее новым положением в кинобизнесе: ведь теперь она — независимая кинозвезда, хозяйка своей судьбы.

Только Логан, театральный режиссер с Бродвея, интеллектуал из Нью-Йорка, мог набраться смелости попросить Билла и Эди Гёц устроить прием в честь окончания съемок фильма “Автобусная остановка” (ведь этот фильм был снят не на киностудии “Метро-Голдвин-Мейер”). Логан вызвал всеобщее изумление, решив пригласить на прием президента Индонезии Сукарно, который тогда сделал краткую остановку в Лос-Анджелесе по пути на родину из Вашингтона, где ему был оказан весьма холодный прием со стороны Эйзенхауэра и Даллеса. Вскоре после этого Сукарно переметнулся в советский лагерь.

Эди Гёц принадлежала к голливудской аристократии (она была дочерью Луи Мейера). Поэтому на приеме присутствовали все сливки общества — crème de la crè : влиятельные деятели кинопромышленности (Сэм Голдвин, Джек Уорнер, Дор Скэри), а также знаменитые актеры, которые прежде, когда Мэрилин была начинающей актрисой, даже не замечали ее; пришел даже ее кумир, Кларк Гейбл.

Этот вечер был ее триумфом, если угодно — ее местью. Она достигла вершины. Вся кинопромышленность лежала у ее ног; туристам показывали отпечатки ее ладоней на цементе у входа в китайский театр Громэна и бронзовую звезду в ее честь на тротуаре в Голливуде и Вайне; ее дом был обозначен на картах, которые старушки продавали приезжим, желающим посмотреть, где живут кинозвезды.