Пока Келли умывалась, я побрился. Туалетной бумагой я соскреб грязь с ее кроссовок, вытер ее с ног до головы и, расчесав волосы, собрал их в пучок, чтобы они не выглядели такими грязными.

Через полчаса мы смотрелись вполне респектабельно. Царапины на моем лице подживали. Я попытался ухмыльнуться, но было еще слишком больно. Ладно, пусть без прозака, но проверку мы пройдем.

— Готова? — спросил я, поднимая сумку.

— Теперь полетим в Англию?

— Осталось всего одно дело. Иди за мной.

Я потянул ее за взъерошенный хвостик, с которым она была похожа на члена группы поддержки ростом четыре фута. Келли притворилась, что ей все надоело, но я-то знал, что ей нравятся знаки внимания. Мы снова поднялись по эскалатору и обогнули терминал, делая вид, что ищем какой-то самолет на взлетной полосе. На самом деле я искал две совершенно разные вещи.

— Нужно кое-что отправить, — сказал я, высмотрев ящик экспресс-почты «Федэкс».

Я воспользовался кредиткой, по которой было оформлено соглашение на прокат автомобиля. Черт с ним, теперь, когда он богат, Большой Аль заплатит за такие мелочи.

Келли следила за каждым моим движением.

— Кому ты пишешь?

— Посылаю кое-что в Англию на случай, если нас задержат. — Я показал ей две дискеты; я сделал копию информации.

— А кому ты их посылаешь? — Она с каждым днем становилась все больше похожа на отца.

— Не будь такой любопытной.

Положив дискеты в конверт, я заклеил его и написал адрес. Раньше мы пользовались системой «Федэкс», чтобы посылать в Контору фотографии объекта, проявленные в номере отеля, либо другие высокочувствительные материалы. Это спасало от поимки с материалом на руках. Однако в наши дни система устарела; ты мог сделать снимки цифровой камерой, ввести их в свой мобильник, набрать номер в Англии и перевести то, что тебе требовалось.

Я отправил дискеты, и мы продолжали прохаживаться по терминалу. Наконец я обнаружил розетку в конце ряда черных пластиковых сидений, на которых похрапывали двое студентов. Я указал на последние два:

— Давай присядем здесь. Хочу заглянуть в ноутбук.

Я включил его в розетку, и тут Келли заявила, что хочет есть.

— Обожди пять минут, — ответил я.

Судя по тому, что я успел просмотреть, я понял, что Гибралтар был подставой, но это еще не объясняло, какое отношение имеет к этому Кев. Продолжив чтение, я все понял.

Похоже, в конце восьмидесятых Тэтчер настаивала на том, чтобы администрация Буша что-то предприняла в связи со сбором средств для ВИРА, которым занимался «Норейд». Но в выборах принимали участие миллионы американцев ирландского происхождения, и это нельзя было не учитывать. В конце концов стороны заключили сделку: если британцам удастся неоспоримо доказать тот факт, что деньги «Норейд» использовались для приобретения наркотиков, это помогло бы дискредитировать ВИРА в США, и тогда Буш смог бы действовать. В конце концов, кто стал бы сетовать на то, что администрация Штатов борется с распространением опасных наркотиков?

Когда британская Интеллидженс сервис начала собирать данные о причастности ВИРА к наркоторговле в Гибралтаре, казалось, что появился свет в конце туннеля. Однако после событий шестого марта свет потушили. Голоса избирателей оказались слишком важны.

В начале девяностых в Штатах пришла к власти новая администрация, а в Соединенном Королевстве появился новый премьер-министр. В Северной Ирландии начался процесс мирного урегулирования. Штаты были предупреждены — и послание было передано на самом высоком уровне, — что, если они не заставят ВИРА сесть за стол мирных переговоров, Англия обнародует, на что идут деньги «Норейд». В глазах всего мира это выглядело бы поражением так охотно поучающей других державы в войне против наркотиков в собственном доме.

Была заключена новая сделка. В 1995 году Клинтон разрешил Джерри Адамсу въезд в США — жест, который не только благотворно сказался на числе ирландских избирателей, но и превратил Клинтона чуть ли не в главу поборников мира. Он также не раз, и довольно резко, отчитывал Джона Мейджора [71]за позицию, занятую тем против ВИРА, но британская сторона не возражала; они знали план действий. За закрытыми дверями Джерри Адамсу сказали, что если ВИРА сорвет мирный процесс, то Соединенные Штаты выльют на нее ушат дерьма.

И действительно — было провозглашено перемирие. Казалось, что пришло время реального диалога вместо стольких лет тайных переговоров, которые ни к чему не привели. Клинтон и британское правительство выступали как подлинные миротворцы, а руководству ВИРА оставалось только поддакивать им.

Однако 12 февраля 1996 года мощная бомба была взорвана в восточной части Лондона, в районе здания «Кэнери уорф», в результате чего погибли два человека и был нанесен ущерб в сотни миллионов фунтов. Перемирие было нарушено. Все снова вернулось на свои места.

Но и это еще не конец. Кроме всего этого, Кев обнаружил, что ВИРА пытается шантажировать некоторых гибралтарских чиновников, и небезуспешно. Казалось, что Гибралтар по-прежнему оставался ключом к Европе. Испания рисковала немногим. Они вышли на некоторых видных чиновников в Штатах и поэтому могли продолжать связанный с наркотиками бизнес безнаказанно. Среди этих чиновников оказался и человек из УБН. Но Кев не знал, кто именно.

Я знал, у меня была фотография его начальника.

И теперь я понял, почему Макгир, Фернаан и Маколи оказались в Гибралтаре. Кем бы ни был этот чиновник, они оказались там, чтобы предупредить его в последний раз и попытаться шантажировать документами о партиях отправленного груза и фотографиями, дабы снова открыть маршрут. Возможно, ЭТА тоже хотела получить свой кусок пирога от испанских доходов.

Я закрыл ноутбук. Надо было возвращаться в Англию. Надо было встретиться с Симмондсом.

Келли все это время следила за мной.

— Ладно, — сказала она. — Теперь можно позавтракать?

Я повел ее в кафе «Данкин донатс». Она взяла картонную упаковку молока, я — кофе, и мы оба приналегли на большие отвратные пончики. Я съел шесть.

В десять мы вернулись в зал прибытия международных рейсов. Мне нужны были паспорта — британские или американские, все равно. Я еще раз прочитал расписание международных рейсов на мониторе. Вполне вероятно, мне пришлось бы отказаться от своих американских документов в пользу британских, исключительно из-за потока семей, устремившихся обратно после весенней передышки.

Как всегда, по обе стороны ограждения стояли встречающие с фотоаппаратами и букетами цветов. Мы с Келли уселись на пластиковые сиденья рядом с турникетами внутренних рейсов, по другую сторону от международных ворот. Я обнял ее за плечи, словно нежный отец, о чем-то доверительно шепчущийся со своей дочкой. На самом деле я посвящал ее в некоторые тонкости воровского искусства.

— Думаешь, получится, Ник?

Мы сидели и следили за первой волной прибывающих внутренними рейсами, забиравших свой багаж.

Я наметил одно семейство.

— Похоже на то, что мы ищем, но это двое мальчишек. — Я улыбнулся. — Хочешь денек пробыть мальчишкой?

— Ни за что. От мальчишек воняет!

Я спрятал нос в рубашку:

— Ладно, подождем.

Прибыл рейс из Франкфурта, и на этот раз мы попали «в яблочко». Родителям было под сорок, ребятишкам — мальчику и девочке — лет по десять-одиннадцать; мать несла прозрачный пластиковый пакет, взглянув на который было так легко убедиться, все ли на месте. Я не мог поверить такой удаче.

— Видишь их? То, что нужно. Ну как, пойдем?

В ответ послышалось не совсем уверенное:

— Да-а-а…

Сейчас Келли не выглядела такой уж сообразительной. «Молодец против овец» — как выразилась бы моя матушка. Стоит ли мне поручать ей такое дело? Я мог пресечь это прямо сейчас. Они направились к туалетам, за это время я должен был принять решение. Хрен с ним, надо покончить все разом.