Пока она обдумывала сказанное, возникла пауза. Тишину нарушало только гудение кондиционера.

Она наморщила лоб.

— Это потому, что я была плохой девочкой и не помогла папе?

У меня было такое чувство, будто кто-то пырнул меня ножом. Но ответить на вопрос было нетрудно, и, отвечая на него, я чувствовал себя нормально.

— Келли, даже если бы ты и постаралась помочь папе, они все равно бы умерли.

Она тихо плакала, уткнувшись в мою ногу. Я погладил ее по спине и постарался придумать, что бы сказать еще.

— Я не хочу, чтобы они умерли, — расслышал я. — Я хочу быть с ними.

— Но ты с ними… — Я запнулся, подбирая слова.

Келли подняла голову и посмотрела на меня.

— Ты с ними. Каждый раз, когда ты делаешь что-то, что делала с ними, это значит, что они с тобой.

Она постаралась понять смысл моих слов. Я тоже.

— Каждый раз, когда я ем пиццу с грибами, я думаю о твоих маме и папе, потому что знаю, что маме они нравились. Вот почему они всегда рядом… и вот почему мама, папа и Айда будут с тобой все время.

Келли посмотрела на меня, ожидая продолжения.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — каждое слово давалось мне с невероятным трудом, — что каждый раз, когда ты будешь накрывать на стол, мама будет с тобой, именно потому, что это она научила тебя. Каждый раз, когда ты будешь ловить мяч, папа будет с тобой, потому что это он научил тебя. Каждый раз, когда ты будешь показывать кому-нибудь, как что-то делать, с тобой будет Айда… потому что ты обычно показывала, как что-то делается, ей. Понимаешь, они все время с тобой!

Не знаю, насколько удалась моя речь, но это было лучшее, на что я способен. Она снова положила голову мне на ногу, и я чувствовал тепло ее слез и дыхания.

— Но я хочу увидеть их. Когда я увижу их, Ник?

Ничего у меня не вышло. Не знаю, кто больше расстроился — я или Келли. В горле у меня стоял комок. Я забрался куда-то, откуда не было выхода.

— Они не вернутся, Келли. Они умерли. И вовсе не потому, что ты что-то сделала не так. Они не хотели оставлять тебя. Иногда случается такое, что даже взрослые не могут избежать этого или поправить.

Она сидела в той же позе и слушала. Я посмотрел на нее. Глаза ее были открыты, пристальный взгляд устремлен в стену. Я перестал поглаживать ее и обнял.

Людям нужно как-то проявить печаль утраты. Возможно, пришло время Келли. Если так, то мне хотелось бы протянуть ей руку, не перечить. Просто я не знал, как это лучше сделать.

— Однажды ты увидишься с ними, но не скоро. Сначала у тебя самой появятся дети, как у мамы. Потом твои дети будут грустить по тебе, когда ты умрешь, совсем как грустишь сейчас ты. Все они очень любили тебя, Келли. Я знал твою маму и папу всего несколько лет. А теперь подумай — ты знала их всю жизнь!

Я увидел, как улыбка тронула уголки ее губ. Она еще теснее прижалась ко мне:

— Я хочу остаться с тобой, Ник.

— Это было бы здорово, но ничего не выйдет. Тебе придется пойти в школу и учиться быть взрослой.

— Ты можешь мне помочь.

Если бы только она знала. У меня не было даже гаража, куда можно поставить мотоцикл, не говоря уже о том, чтобы заботиться о ребенке.

Оружие, снаряжение и только потом ты сам — таков порядок вещей. Я решил ослабить пружины обоймы; это не было уж очень необходимо, но я чувствовал, что нужно сделать это, чтобы отметить конец одного этапа и начало другого.

Келли крепко спала.

Я воткнул телефон в розетку, чтобы подзарядить его. Это была жизненно важная линия. Затем вывалил все свои причиндалы из сумки и разобрал их. Отложил новую одежду в сторону и снова засунул свое снаряжение в сумку. Я досадовал, что пришлось оставить видеокамеру на крыше; ее найдут и неизбежно свяжут наше пребывание со съемками. К тому же пропала пленка, которая могла бы пригодиться Симмондсу, — она даже могла бы гарантировать мне будущее.

Я застегнул сумку и лег на кровать, заложив руки за голову. И под негромкое жужжание кондиционера стал думать обо всей это сраной игре, и что мы с Макгиром из тех людей, которые годятся для многоразового использования. Когда я понял, что начинаю жалеть себя, я пресек эти мысли. У нас с Макгиром был выбор, и мы его сделали.

Из драматических событий последней ночи проистекало очень немного положительных последствий. По крайней мере, мне не придется заботиться о том, чтобы спрятать всю окровавленную и обоссанную одежду, которая была в синем мешке. Полиция, несомненно, сравнит кровь с кровью Браунов, но ничто не шло в сравнение с переделкой, в которую я уже попал. А главное, я сам подтвердил определенную связь между Кевом, ВИРА, их зданием и черт его знает какой хренью, которую я скачал с компьютера.

Я даже не попытался достать ноутбук и начать колдовать над ним. Я слишком устал, наделал кучу ошибок и пропустил массу всего. К тому же адреналин ушел из крови, и боль в шее и спине стала еще сильнее.

Я принял горячий душ и попробовал побриться. Следы от укусов Макгира на моем лице затягивались на славу. Я решил их не трогать.

Надев джинсы, футболку и кроссовки, я перезарядил пистолет. Мне не терпелось отдохнуть, но надо было быть готовым и к быстрому реагированию. План состоял в том, чтобы пару часиков поспать, перекусить, а затем сесть и проверить ноутбук. Но ничего у меня не вышло. Я кашлял и ворочался; порой удавалось урвать несколько минут сна, но потом я снова просыпался.

Включив телевизор, я пробежался по каналам, чтобы посмотреть, попал ли уже Макгир в новости. Попал.

Сначала камеры показывали передний фасад здания ВИРА, причем на заднем плане непременно маячили полицейские и врачи из «скорой», затем перед камерой возник какой-то тип и стал что-то тараторить. Я не стал увеличивать громкость, потому что и без того знал суть того, что он несет. Я даже почти ожидал увидеть своего обоссанного бездомного друга, который щедро делится тем, что видел и слышал ночью.

Келли стала тоже кашлять и ворочаться — возможно, ей приснился Макгир.

Я вновь лег и стал смотреть на нее. Девчонка держалась молодцом, это точно. Последние несколько дней были для нее сплошным хаосом, и я стал беспокоиться. Семилетним детям не стоит видеть все это дерьмо. Да и никому не стоит. Что-то дальше станется с ней? Внезапно я понял, что беспокоюсь за нее больше, чем за самого себя.

Когда я проснулся, телевизор продолжал работать. Я посмотрел на часы. Девять тридцать пять. В полдень должен был позвонить Пат. Я выключил телевизор. Не терпелось заняться ноутбуком. Я начал вставать и обнаружил, что едва могу двигаться. Вылезая из кровати, я чувствовал себя Железным Дровосеком, шею было не повернуть.

Напрягая последние силы, я вытащил ноутбук из сумки и воткнул все провода. Келли начала беспокойно крутиться в постели. К тому моменту, когда я пытался войти в программу, она, приподнявшись на локте, уже следила за мной. Волосы ее были всклокоченные. Она выслушала, как я чертыхаюсь, и сказала:

— Попробуй перезагрузить.

Я поглядел на нее с выражением, которое красноречиво говорило: «Не твое дело, хитрожопая!» Но вместо этого я произнес:

— Хм, возможно.

Я произвел перезагрузку, и все заработало. Обернувшись, я улыбнулся Келли, и она улыбнулась в ответ.

Я начал просматривать файлы. Вместо деловых наименований, которые я ожидал увидеть, документы были закодированы такими названиями, как «Горностай», «Мальчик», «Гуру». Многие из них оказались таблицами или счетами — я видел, что это, но не понимал, что это значит. Всё вместе, страниц сорок, для меня было сплошной китайской грамотой.

Тогда я открыл другой файл, именовавшийся «Папа». На экране появились точки и цифры. Я повернулся к Келли:

— Ну а это что значит, умница?

— Не знаю, — ответила она, посмотрев. — Мне всего семь лет, не могу же я все знать.

Было без пяти двенадцать. Я включил телефон и продолжал «листать» файлы, пытаясь извлечь из них хоть какой-то смысл.