Я подошел к стойке регистрации одновременно с папулей, который вышел из офиса. Дочка говорила по телефону, принимая заказ.

— Просто хотел удостовериться, что наша машина не блокирует выезд, — улыбнулся я.

— Я слышал, у вас проблемы? — На лице папули появилась отсутствующая улыбка.

Я понял, что все в порядке.

— Да, — вздохнул я. — Мы были в полиции и связались с компаниями, которые выдают кредитные карточки. А сейчас ждем, пока все выяснится. Пока же у меня только наличные. Я заплачу за следующие три дня авансом.

— Без проблем.

Я был уверен в обратном. Наша маленькая взаимная сделка вряд ли найдет отражение в регистрационной книге. Тех, кого некоторые называют «белой швалью», [30]Кев обычно называл «солью земли»; может, до них все доходит не сразу, но деньги — это деньги на любом языке.

— Телефон мы вам отключать не будем, — улыбнулся он.

Я разыграл благодарного британца и зарегистрировался, после чего мы с Келли потащились вверх по бетонной лестнице.

Келли помедлила на пороге, потом обернулась ко мне и сказала:

— Ник, я хочу видеть маму. Когда я смогу поехать домой?

Черт, только не это. Я больше всего на свете хотел бы, чтобы она могла встретиться с мамой. Одной проблемой было бы меньше.

— Теперь уже скоро, Келли, — сказал я. — Сейчас принесу чего-нибудь поесть, ладно?

— Ладно.

Я лег на кровать и стал думать, что делать дальше.

— Ник?

— Да? — ответил я, глядя в потолок.

— Можно посмотреть телевизор?

Слава богу.

Я дотянулся до пульта и быстро пробежался по каналам, проверяя, нет ли где-нибудь опять новостей с нашим участием. Найдя «Никельодеон», я остановился на нем.

Решение было принято.

— Я выйду, куплю нам что-нибудь поесть, — сказал я, сосредоточившись на одном из вариантов, который оставался открытым. — Ты побудь здесь, как раньше. Я повешу на дверь табличку «Не беспокоить», а ты будь внимательна и не открывай посторонним. Ясно?

Келли кивнула.

Телефонная будка стояла рядом с корейской продуктовой лавкой. Все еще моросило; переходя дорогу, я прислушивался к шороху автомобильных покрышек по мокрому асфальту.

Бросив в автомат пару четвертаков, я набрал номер.

— Добрый вечер. Посольство Великобритании. Чем могу помочь?

— Я хотел бы поговорить с военным атташе.

— Как вас представить?

— Моя фамилия Стэмфорд.

А катись оно все, терять мне было нечего.

— Спасибо. Минутку, пожалуйста.

Почти сразу в трубке раздался голос человека, не склонного шутить:

— Стэмфорд?

— Да.

— Подождите.

Раздался продолжительный гудок, и я решил, что меня снова отключили. Но через тридцать секунд услышал голос Симмондса. Должно быть, мой звонок передали в Лондон. Как всегда невозмутимо, он сказал:

— Похоже, ты угодил в беду.

— Беда не то слово.

Изменив голос, я рассказал ему все, что случилось после моего последнего звонка.

Симмондс выслушал меня, не прерывая, затем сказал:

— Пожалуй, я мало что смогу сделать. Ты должен понимать, в какое положение меня поставил. — Я бы сказал, что он зол на меня до чертиков. — Тебе сказали немедленно возвращаться. Ты не повиновался приказу. Тебе не следовало ездить к нему, сам знаешь.

Он по-прежнему говорил спокойно, но я знал, что под показной невозмутимостью в нем все кипит.

Я почти воочию представлял его за столом, в мятой рубашке и мешковатых вельветовых брюках; рядом — семейная фотография и, возможно, пасхальные яйца для семьи, и еще — стопка факсов из Вашингтона с пометкой «сверхсрочно», к которым надо было отнестись с полным вниманием.

— Это никак не влияет на ситуацию, в которую я могу вас поставить, — ответил я. — Я раздобыл материал, узнав о котором вам очень не захочется быть похожим на англичанина. И я разнесу его повсюду. Это не блеф. Мне нужна помощь, чтобы выбраться из этого дерьма, и немедленно.

Наступила пауза: терпеливый отец ожидал, пока угомонится его вздорное дитя.

— Боюсь, твое положение весьма хрупкое, — сказал Симмондс. — Я ничего не могу сделать до тех пор, пока ты не представишь хоть какое-то доказательство своей непричастности. Предлагаю приложить все усилия, чтобы обнаружить, что произошло и почему, тогда мы сможем поговорить, и, возможно, я буду в состоянии оказать тебе помощь. Ну что, согласен? Ты можешь исполнить свою угрозу, но лично я бы не советовал.

Я почувствовал, как его рука все крепче сжимает мои яйца. Поддадутся они на мой блеф или нет, остаток жизни мне придется провести в бегах. Контора не любит, когда на нее оказывают силовое давление.

— У меня нет выбора, не так ли?

— Я рад, что теперь ты смотришь на вещи правильно. Сообщай о своих находках.

Телефон умолк.

Путаные мысли стремительно проносились у меня в голове, пока я шел в лавку. Я купил флакон краски для волос, двенадцать флаконов ополаскивателя и триммер. [31]А заодно — полный набор для бритья и ванной, потому что парочка обтрепанных бродяг в Вашингтоне долго не продержалась бы. Потом я добавил в корзину несколько бутылок кока-колы из холодильника, яблоки и выпечку.

Я не смог найти «Микки Ди», и пришлось зайти в «Бургер кинг». Там я купил две мега-порции и вернулся в отель.

Я постучался в дверь, а потом открыл ее.

— Угадай, что я принес? Бургеры, жаркое, яблочный пирог, горячий шоколад…

У стены возле окна стоял маленький круглый столик. Магазинные пакеты полетели на кровать, и я вывалил бургеры на столик эффектным жестом охотника, возвратившегося с богатой добычей. Соорудив из пакетов скатерть, я положил на нее жаркое, открыл соус, и мы оба принялись жадно есть. Келли, должно быть, изголодалась.

Я подождал, пока она набьет рот бургером.

— Слушай, Келли, ты ведь, наверное, знаешь, как взрослые девочки красят волосы, стригутся, ну и всякое такое? Можешь попробовать.

Она выслушала это без особого интереса.

— Как думаешь — темно-каштановый?

Келли пожала плечами.

Я хотел покончить с этим, пока до нее окончательно не дойдет, что происходит. Когда она управилась с горячим яблочным пирогом, я без промедления отвел ее в ванную и заставил снять рубашку. Проверив температуру воды, я наклонил ее над ванной, быстро смочил волосы, затем вытер их полотенцем и расчесал. Потом, как бог на душу положит, принялся орудовать триммером. С большим запозданием я понял, что он, скорее всего, предназначен для стрижки бород; в общем, когда я закончил, волосы Келли выглядели хуже не придумаешь. Чем больше я старался исправить свои ошибки, тем короче они становились. Скоро они уже не доставали до воротника.

Когда я изучал флакон красителя, стараясь разобраться в инструкции, Келли спросила:

— Ник?

Я все еще продолжал читать наклейку на флаконе и надеялся, что не превращу ее волосы в рыжий гриб-дождевик.

— Что?

— Ты знаешь людей, которые гнались за тобой?

Это мне бы следовало задавать вопросы.

— Нет, Келли, не знаю, но выясню.

Я задумался над этим и поставил флакон с красителем. Я стоял за спиной у Келли, и мы оба смотрели друг на друга в зеркало. Краснота сошла у нее с глаз. От этого мои собственные еще больше потемнели и выглядели вконец уставшими. Наконец я спросил:

— Келли, почему ты забралась в тайник?

Она не ответила. Я заметил, что она придирчиво разглядывает результаты моей парикмахерской деятельности.

— Папа крикнул: «Диснейленд»?

— Нет.

— Тогда почему ты спряталась?

Понемногу это начало меня доставать. Надо было чем-то заняться. Я снова взял флакон с краской.

— Из-за шума.

Я начал втирать краску.

— Какого шума?

Келли посмотрела на меня в зеркало.

— Я была на кухне, но услышала какой-то нехороший шум в гостиной и заглянула.

— И что ты увидела?

— Папа кричал на каких-то мужчин, а они били его.