Рафаэла толкнула меня ногой. Обмениваться взглядами дальше стало опасно.

Я вновь уставилась в пол, но сердце мое пело от восторга и радости.

По-испански и по-итальянски цветок называется одинаково – aconito, [158]что никак не отражает его истинно дьявольской силы.

Говорят, что «монашеским капюшоном» Aconitum nepallusназвали английские фармацевты, потому что цветки его складываются наподобие капюшона монашеского облачения. Он известен и под другими именами, например «шлемоносец» или «солдатское кепи». Но есть и такие, кто называет цветок «волчьим корнем», потому что им пользуются для подманивания и умерщвления волков.

Действие и внешние признаки отравления аконитом хорошо известны тем, кто занимается расследованием случаев подозрительной смерти. Когда человека начинает тошнить, когда он сильно и обильно потеет, когда в уголках губ у него выступает пена, а перед глазами все двоится и плывет, можно смело предположить попадание в организм большой дозы аконита. Небольшие же дозы, но вводимые регулярно, ослабляют сердце, нервы и желудок, причем любой из этих органов может отказать спустя определенное время или после принятия заключительной дозы.

Джанни сообщил мне кое-что о контессе Амалии, что не на шутку встревожило меня, – но, учитывая скандал, который устроил Мингуилло, я был последним человеком, которому позволили бы навести справки о состоянии ее здоровья. А что если Марчелла узнает о моем вмешательстве? Я опасался, что Амалия навсегда останется яблоком раздора между нами.

Но чем больше я узнавал от Джанни, тем сильнее укреплялся во мнении, что мое невмешательство можно приравнять к соучастию в убийстве. И что же я за врач, если подозреваю преступление, но не препятствую его совершению, пока Мингуилло и его знахарь подбавляют сок аконита в пищу его супруги, которая и без того страдает отсутствием аппетита?

Я приготовил противоядия для любой отравы, к которой мог прибегнуть Мингуилло, а потом стал по очереди передавать их Джанни. А тот уже подговорил Анну, которая добавляла травяные отвары в воду и молоко.

Джанни просто не сообразил, а я не стал указывать ему на то, что, по иронии судьбы, оплачивая лечение из собственного кармана, я помимо воли откладывал свое путешествие в Перу.

На следующий день Фернандо явился в locutorioи попросил свидания со мной. Благодаря быстроногим criadasслух об этом распространился от locutorioчерез первый терракотовый двор до клуатра послушниц, отразился от тамошних стен и прокатился через апельсиновый дворик вниз по Калле Толедо и вверх по Калле Севилья, пока не попал прямо в мою комнату на пухлых и красивых губах Жозефы.

Я не осмелилась проследить слух до его источника, но и усидеть на одном месте тоже не могла, и потому отправилась к Рафаэле, которая уже лучилась самодовольством.

– Я же говорила тебе…

– Но разве может из этого выйти что-либо хорошее? А вдруг prioraне позволит мне поговорить с ним? Она знает о том, что произошло в церкви?

– Это Арекипа. Здесь все знают друг о друге все.

За дверью послышались шаркающие шаги.

Criadaнастоятельницы знала, где меня искать. Наше с Рафаэлой художественное предприятие процветало, и сейчас мы открыто принимали заказы даже из-за стен монастыря. Десятая часть нашего официального заработка шла на благотворительные цели; остальное мы тратили на холсты, краски и сигары для Рафаэлы. Я заливалась краской смущения, слушая, как prioraнеоднократно хвалила нас в трапезной. Она часто повторяла, что «наши две монахини-художницы достойны всяческого восхищения и даже чуточку снисхождения за благочестие их картин».

Ведьма злобно скалилась и открыто вслух выражала свое недовольство, когда слышала эти слова.

Когда я вошла в кабинет priora,лицо ее осветилось добротой.

– Сестра Констанция, к вам посетитель.

Я попыталась изобразить недоумение, но она легко и благородно избавила меня от неприятной необходимости лгать ей.

– Я уверена, что в монастыре Святой Каталины уже известно о второй семье вашего отца и о том, что у вас есть сводный брат, дорогая моя. И сейчас меня больше занимает вопрос, как нам следует поступить далее.

Я кивнула.

– Разумеется, такое положение дел нельзя назвать иначе как аморальным, и на него не подобает смотреть сквозь пальцы. Естественно, было бы намного лучше, если бы ничего подобного в мире не происходило.

А затем, чтобы смягчить суровость своих слов, она лукаво подмигнула мне.

– Однако же синьор Россини сумел сочинить божественную музыку даже для таких актов супружеской неверности, так что нам следует смириться с тем, что время от времени они случаются, а несколько лишних лет в чистилище можно считать достаточным наказанием для тех, кто совершает подобный грех. Кто мы такие, чтобы и на земле подвергать их каре? Итак, вопрос стоит следующим образом: должны ли мы позволить вам увидеться с вашим сводным братом Фернандо?

– Если бы решение зависело от меня, я бы ответила «да», – храбро заявила я, – потому как он невиновен. Он не выбирал как и где ему появиться на свет.

– И я бы тоже от всего сердца сказала бы «да». Но я должна думать и о том, как будет судить нас окружающий мир Поэтому ход моих мыслей таков: у этого юноши хорошая репутация. Он набожен, трудолюбив и поддерживает свою мать чем только может. Более того, обстоятельства его рождения не испортили его характер, что иногда случается.

При этом обе мы подумали, что характер второго брата иначе как крайне испорченным назвать нельзя.

– В подобных случаях, – продолжала priora, – когда горячая испанская кровь частенько становится причиной возникновения таких скандалов, я попрактиковалась в изучении общественного мнения на примере моей vicaria,поскольку более строгого цензора, нежели она, найти трудно.

– Она наверняка скажет «нет»! – запротестовала я.

– Разумеется, – невозмутимо ответствовала priora. – Вопрос заключается в том, как сделать так, чтобы ее «нет» выглядело ошибочным. Вы должны дать мне некоторое время на раздумья. А пока что я возьму на себя роль дружеского посредника по отношению к молодому мастеру Фернандо, чтобы не развеять окончательно его надежды на встречу с вами. У меня такое чувство, будто это много для него значит.

– Я слышала, что они очень бедны и живут исключительно на его заработок сапожника, – сказала я. – Я бы хотела что-нибудь сделать для них, проявить сострадание и оказать благотворительность.

– Вы имеете в виду ваше приданое?

– Там столько серебра! Было бы справедливо…

– Но теперь оно является собственностью монастыря. Оно было передано в монастырь Святой Каталины от вашего имени, и я не имею права распоряжаться им по своему усмотрению. Для пожертвований подобного рода существуют строги правила. А пока ступайте, дитя мое. И пожалуйста, пришлите мне сестру Розиту, чтобы она сыграла на пианино. Под музыку синьора Россини мне думается намного лучше.

Чрезмерно любящий свою жену читатель поймет, в чем состояла главная трудность.

Мою вторую жену оказалось намного труднее загнать в нору, нежели первую. В Венеции нашлись и такие благородные семейства, которые наотрез отказывались даже выслушивать мои увертюры. Похоже, их тревожило то, что я пустился на поиски новой супруги еще до того, как умерла Амалия. Вдобавок ко всему чиновник Sanita,обеспокоенный кое-какими вздорными слухами, явился ко мне и потребовал разрешения осмотреть мою супругу.

Я отвел его в спальню Амалии, где он тщательно записал все симптомы ее довольно-таки апатичного состояния. Читатель вправе изумиться моему самообладанию, которое смело можно назвать историческим. И впрямь, в глубине души я чувствовал непоколебимое спокойствие. Я знал, что внешний осмотр моей супруги ничего не докажет.