Для краткости я не стану описывать свои страдания, вызванные жаждой. Тело мое высохло до костей. Я почти ничего не чувствовала. Когда я лежала в постели по ночам, моя тазовая кость болезненно впивалась в тюфяк. Я почти ничего не весила, так что иногда мне казалось, что я парю над своим ложем. Я потеряла способность четко видеть своим единственным здоровым глазом, и временами мне становилось трудно дышать.
Prioraувещевала меня:
– Мне придется сообщить вашим родителям о том пути, на который вы ступили.
Я повернулась лицом к стене, на которой я уксусом нарисовала множество распятий, хотя и не помнила, когда и как мне это удалось.
Моя мать написала: «Дочка, не убивай себя этими абсурдными, экзальтированными поступками. Ты должна есть и пить, иначе ты умрешь. А самоубийство – это грех».
Лежа, как мне представлялось, на смертном одре, я слабым голосом надиктовала ответ, будучи счастлива тем, что наконец-то мои последние слова будут записаны для последующих поколений.
Мама, меня гложет скорбь и печаль оттого, что я должна объяснять тебе неисповедимость путей Господних и обращаться с тобой как с собственным несмышленым ребенком. Но ради спасения твоей души я пойду на это.
Мама, я должна предостеречь тебя против твоей хорошо известной любви к красивой одежде и еде. Обильная пища разогревает тело, делает его сонным и заставляет его метаться в жару. Голодание убивает похоть и вожделение, оставляя душу бодрствовать всю ночь напролет. Вместо того чтобы самоуверенно советовать прервать мой пост, тебе самой стоило бы прибегнуть к этой благочинной практике.
Ты должна понять, что Господь сам кормится моим голоданием. Плотское насыщение яблоком запрета – вот что стало причиной изгнания Адама и Евы из рая. Иисус вынужден был умереть на кресте за наши грехи, чтобы дать нам возможность покаяться и вернуться в рай. И теперь во время причастия мы угощаемся Его кровью и плотью. Этого довольно для чистого душой и телом существа. Подобно Мехтильде Магдебургской, я желаю вкушать одного лишь Господа.
Если ты вскоре услышишь о том, что я умерла вследствие своего покаяния, ты должна гордиться и радоваться тому, что была матерью мученицы. Я отправляюсь на венчание со своим любимым нареченным и с радостью предвкушаю это.
Голос мой устал и затих. А потом я с ужасом увидела, что монахиня, которой я диктовала свой ответ, перестала писать. Листок соскользнул на пол и остался лежать там в небрежении, а сама она с выражением неизбывной скуки на лице смотрела в окно.
– Где сестра София? – закричала я. – Почему вы не позволяете мне увидеться с ней?
Перед моими глазами вдруг поплыли красные круги, а потом я провалилась в черноту.
Когда я вновь очнулась, на меня сверху вниз смотрела priora.Она констатировала:
– Сестра Лорета, в течение нескольких дней у вас наблюдался кризис воспаления мозга.
– Господь посылает лихорадку тем, в ком жарче всех горит огонь благочестия, – ответила я.
– Действительно, – иронически улыбнулась она.
– Мое тело парило над ложем, как у Терезы Авильской, пока я пребывала без чувств? – спросила я. – И не пытались ли мои сестры безуспешно прервать мой полет?
Она громко рассмеялась. Разумеется, чудеса способны видеть лишь те, кого коснулась благодать.
– Сейчас я чувствую себя хорошо, – сообщила я ей. – Позвольте мне доказать это. Дайте мне ступеньку, которую я могла бы отскрести, или алтарь, который бы я смогла отполировать, или, что лучше всего, цепь, чтобы я могла истязать себя. И позвольте мне увидеться с моей дражайшей сестрой Софией, потому как одно ее присутствие способно умерить мой жар.
– Сестра Лорета, – жестоко ответила priora, – вы не сможете увидеться с сестрой Софией, пока не откажетесь от этого глупого голодания и не продемонстрируете самообладание, каковое должно быть свойственно любой избраннице Божьей. Подумайте о том, с каким достоинством ведет себя сестра Андреола! Мы поручили сестру Софию ее заботам.
Она открыла ставни, и комнату залил яркий солнечный свет. Именно тогда я увидела своего первого ангела: тоненькое прозрачное создание, крылышки которого переливались всеми цветами радуги, как у мухи.
Мингуилло Фазан
Когда до нас дошла новость о том, что мой отец скончался в Арекипе, я станцевал маленький менуэт вокруг его письменного стола, после чего перемахнул через два обитых бархатом стула, будучи не в силах скрыть свою радость. Наконец-то я смогу без помех уничтожить то злосчастное завещание. Лишь возможность возращения отца до сих пор оправдывала существование этой бумаги.
Я опустился в отцовское кресло и обозрел огромный стол красного дерева, камин леонинского мрамора, трехстворчатое окно, из которого открывался вид на Гранд-канал. Все эти вещи отныне принадлежали мне, и я мог поступать с ними, как мне заблагорассудится. В кармане у меня лежало новое завещание, которое я специально подготовил как раз для такого случая. Я даже оставил на нем коробку с мышью, чтобы она в ней сдохла, дабы состарить документ должным образом, придав ему архаичный вид древности.
Снаружи струи дождя ревели в стоках, с клокотанием обрушиваясь в желтую воду канала. И в моих собственных жилах тоже бурлила и кипела кровь, щедро разбавленная удовлетворением. Никогда более не придется мне видеть разочарованное лицо отца, глядящего на меня сверху вниз, осуждающего меня, считающего меня сумасшедшим и заставляющим меня казаться меньше, чем я есть на самом деле. Через минуту я уничтожу это отвратительное и гнусное завещание, и все снова будет хорошо. Теперь уже никто и никогда не сможет отобрать у меня мой обожаемый Палаццо Эспаньол. У меня появятся средства удовлетворить свою тягу к свободе, путешествиям, модным вещам, удовольствиям и власти. Власти без конца и ограничений.
Отныне никто не посмеет мешать развитию моих любимых проектов! Я стану носить одежду, отделанную воланами и тесьмой, я смогу застегиваться на перламутровые пуговицы сверху донизу. Я смогу развлекаться с проститутками так, как захочу, и начну коллекционировать книги из человеческой кожи, какие только найдутся в этом мире, и создам новые! Трактаты о детском воспитании, переплетенные в кожу детей моих врагов, если я того пожелаю. А я навернякапожелаю!
Я избавлюсь от Пьераччио и… Да, и…
Никакого уважения к снисходительному читателю, но я сомневаюсь, чтобы он мог представить, каким совершенно и исключительно счастливым я себя в тот момент чувствовал.
Вплоть до того самого мгновения, когда я принялся обыскивать стол, за которым все эти годы вел тайное наблюдение, в поисках проклятого документа, который я открывал и читал сотни раз, причем со всевозрастающей горечью.
Завещание моего отца исчезло, и на его месте вор оставил только что отрубленную цыплячью голову.
Джанни дель Бокколе
Подлинное завещание моего старого хозяина было сущим смертным приговором для Марчеллы. Уж на это у меня мозгов хватило. Вот почему я и взял его, в ту же минуту, как услышал печальные новости о кончине моего старого хозяина, мастера Фернандо Фазана.
Разумеется, я втихаря обшарил ящики и шкафы Мингуилло и знал, что он уже запасся поддельным завещанием. Но пусть он лучше придержит его, вот что я подумал. По крайней мере пока Марчелла не достигнет совершеннолетия. Я был уверен, что хитрая сволочь Мингуилло отнесет поддельное завещание нотариусу, который не знал руку моего старого хозяина. От него всего можно было ожидать.
Сам я, кстати, так и не додумался до того, как получше воспользоваться подлинным завещанием, которое было написано непонятными словами. Но я точно знал, что этот ублюдок братец ни за что не должен заполучить его в свои грязные лапы.
Сначала я решил отдать его Пьеро Зену. Он-то признает руку своего старого друга Фернанде. Он разберется, как нужно поступить. Но я колебался.
