Мистер Гилфитер ответил на мое письмо. Он спрашивал, не тот ли я самый Мингуилло Фазан, который торгует корой хинного дерева, поставляемой из Перу. Как далеко, оказывается, распространилась моя слава! Он продемонстрировал свойственную его народу сдержанность, когда согласился увидеться со мной, как только дела приведут его в следующий раз в Венецию. Но никак не раньше. Малый не пожелал пойти ко мне на службу и написал, что согласен «встретиться для уточнения общих интересов, если таковые найдутся».

Я сказал себе, что Гилфитер осторожничает из-за тех революций и беспорядков, которые то и дело вспыхивают в Боливии. Мексике, Чили и Парагвае: это не место для честного торговца. Хитрый купец наверняка желал выяснить, готов ли я предложить ему защиту, рекомендательные письма к пользующимся авторитетом mestizos(на случай, если дела пойдут из рук вон плохо) и обещание достойного приема, если все пойдет, как надо.

И все-таки…

Чтоб его черти взяли! Но я решил, что это довольно забавно, и понадеялся позабавиться еще больше, когда встречусь с ним лично. В конце концов мы назначили дату, ровно через месяц после годовщины моей свадьбы.

Жозефа без конца поправляла мою вуаль.

– Мы сделаем вас сегодня красивой-красивой для вашего брата.

В церкви я окружила себя подругами в надежде, что они укроют меня от взгляда vicaria.И сквозь этот живой щит женской дружбы я смогу хоть одним глазком взглянуть на свою новую семью.

Я боялась, что не смогу сдержать чувств, если встречу его взгляд. Всю неделю в ожидании воскресной мессы сердце заходилось и сбивалось с ритма у меня в груди, а слезы наворачивались на глаза в самый неподходящий момент.

Мы с Розитой, Маргаритой и Рафаэлой пришли пораньше, чтобы занять места поближе к решетке, откуда лучше всего было видно собравшихся в церкви. Сразу же после нас явилась vicaria.Я с ужасом наблюдала, как она опустилась на стул прямо напротив меня. А мы-то рассчитывали, что она, как обычно, устроится в самом центре, так что Розита и Маргарита, придвинувшись ко мне поближе, укроют меня от ее глаз!

Но не все еще было потеряно: Рафаэла, изобретательная, как всегда, заранее придумала для нас язык жестов.

– Если я сожму правую руку в кулак, смотри направо от нефа. Если сожму левую руку – смотри налево. Фернандо всегда садится в первых рядах, чтобы хорошо тебя видеть. Если я покажу тебе восемь пальцев, он сидит в восьмом ряду. А там уже ищи его сама, душечка.

Я опустила глаза долу и старалась не выпускать из виду пальцы Рафаэлы. Пока церковь заполнялась прихожанами пришедшими на мессу, руки ее неестественно спокойно лежали на коленях. В животе у меня образовалась холодная тяжесть, а граждане Арекипы тоненьким ручейком все входили и входили в храм через боковую дверь, открытую прямо на улицу. В дверной проем ударил луч солнечного света, словно театральная рампа, подсвечивая лицо каждого входящего. Заслышав новые шаги на пороге, я на краткий миг осмеливалась бросить туда опасливый взгляд.

В церкви уже почти не осталось свободных мест, а Рафаэла по-прежнему держала руки на коленях. Учитывая, что раньше она всегда вертелась, как ужаленная, я начала опасаться, что ее неподвижность привлечет нежелательное внимание сестры Лореты. По напряженным лицам Розиты и Маргариты, которые тоже не сводили глаз с рук Рафаэлы, я поняла, что и их одолевает беспокойство.

– Смотрите куда-нибудь еще! – шепотом попросила я их, потому как до ужаса боялась, что их взгляды заставят vicariaобратить внимание туда, где оно было нужно меньше всего. И тут Рафаэла сжала правую руку в кулак. Когда она убедилась, что я заметила ее жест, она показала мне четыре пальца.

Слухи ходили, спаси нас Господь, куда же без них. Когда венецианский лорд проводит большую часть жизни и испускает последний вздох в чужой стране, должно быть, что-то тянуло его туда. И теперь я знал, что именно. Это была женщина и ее сын. Не такой, как Мингуилло, а настоящий сын, ребенок, которым можно гордиться и любить и которого без стеснения можно показать людям и всему миру.

Я наконец-то изловчился и забрался в железный ящик для драгоценностей, который нашел в каминной трубе в кабинет Мингуилло. Там лежали исчерканные листы бумаги, словно он собрался написать книгу о своей жизни. Можно подумать, кто-нибудь захотел бы прочесть ее!О том, что он вытворял в Венеции, я уже и так знал все или почти все, поэтому потратил драгоценные минуты на то, чтобы выяснить, как он провел время в Перу. Вот так я узнал о том, что в Арекипе у него есть сводный брат.

Естественно, первая моя мысль была о потерянном завещании. Могло случиться так, что следующий по старшинству ребенок уже родился на свет, когда мой старый хозяин, мастер Фернандо Фазан, написал завещание? Мог ли этот его сын из Арекипы быть законным наследником?

Сына звали Фернандо, а это говорило о многом. Как и тот факт, что Мингуилло вышвырнул мальчика и его мать на улицу. Бедняжки! Мингуилло пришел в восторг оттого, что теперь парнишке приходится тачать обувку, чтобы заработать себе на хлеб. Сын моего старого хозяина, мастера Фернандо Фазана, занимается починкой башмаков! Клянусь распятием, это никуда не годится!

Я прямо сразу подумал о том, что, если молодой Фернандо ненавидит Мингуилло, а по-другому просто не могло быть, то парнишка может стать другом Марчеллы. Вот, кстати, он даже может приходить к ней и составлять ей компанию, пусть даже через решетку переговорной гостиной.

Но вдруг он просто не знает о ее существовании? Мингуилло уже много раз хоронил сестру заживо. Вот и теперь она заперта в монастыре, а это то же самое, как если бы она лежала в гробу. И остались ли хоть какие-нибудь ее следы в Арекипе, по которым этот мальчик сумеет узнать ее?

Мингуилло признавался, что посторонним лицам нельзя писать монахиням Святой Каталины. Во всяком случае, так он сказал своей мамочке, и та вздохнула с облегчением.

И ответа на мое письмо prioraтоже не было. Может, тот купец так и не доставил его? Зато теперь я могу написать молодому Фернандо! Интересно, а какую он взял себе фамилию?

Его матушку, как я вычитал, звали Беатрисой Виллафуэрте. Сколько женщин с такими именами живет в Арекипе? Все испанские имена звучали для моего уха странно. Да там наверняка целая сотня таких Беатрис Виллафуэрте, страсти Господни!

А тут еще контесса Амалия доставляла нам немало причин для беспокойства. Лицо у нее приобрело синеватый оттенок а ногти почернели, и она почти не вставала с постели, бедная девочка, бледная и вялая, как лилия. Супруга ее чаще всего днем с огнем было не сыскать. Такое впечатление, что ему перестало нравиться, как от нее пахнет.

Провалиться мне на этом самом месте, но Мингуилло являлся только затем, чтобы проследить, что подают контессе на обед.

Рафаэла, как мы и договаривались, в этот самый момент отвлекла vicaria,уронив на пол свой сборник гимнов. Розита и Маргарита опомнились и взяли в руки себя и наш план. Пока граждане Арекипы выстраивались в очередь, чтобы получить причастие, обе девушки одновременно шепотом обратились к vicariaс вопросами по литургии, которые мы придумали заранее. Vicariaвыглядела весьма польщенной тем, что от нее потребовалась консультация на столь возвышенную тему, и не стала грубо обрывать их. Вместо этого она подалась к Розите и принялась что-то с жаром втолковывать ей.

Я осмелилась на несколько секунд поднять глаза. Юноша оказался высоким и стройным, и у него были мои – точнее, нашего отца – лоб и губы. Наши взгляды встретились. Мои сводный брат понял, что мне стало известно, кто он такой. Лицо его побледнело, а потом залилось краской. Глаза наполнились слезами, но он по-прежнему не сводил их с моего лица. Мой же собственный взгляд быстро переместился на красивую пухленькую женщину, сидевшую рядом с ним. Мой отец любил ее, быть может, даже сильнее, чем мою мать. Он бросил нашу семью в Венеции ради того, чтобы быть с ними, отдав меня во власть Мингуилло. Тем не менее они тоже пострадали от рук Мингуилло, претерпели унижения, лишились дома и остались без гроша. Я вдруг поняла, что желаю им только добра. Я кивнула им, постаравшись сделать это как можно незаметнее, и они ответили мне тем же, исполненные радости и удивления. Мать стиснула руку сына, а он другой рукой обнял ее. Плечи ее затряслись.