После того как мы познакомились, я навещала Рафаэлу почти каждый день в послеобеденные часы, отведенные для размышлений и «духовной практики». Я сидела, набрасывая скетчи и рисунки, впитывая шум фонтана за окном, ведь мое венецианское ухо привыкло к музыке воды.

Моей новой студией стала комната Софии, где спали рабыни. Она была идеальным тайным убежищем. Одна из служанок Рафаэлы, обожающих свою хозяйку, всегда стояла на страже, готовая предоставить любые объяснения и задержать незваного гостя.

Рисование, как сказала Рафаэла, вовсе не было под запретом в монастыре. И только тайная сущность наших картин представляла для нас опасность. Предполагалось, что мы рисуем только и исключительно святых, и мы действительно нарисовали их великое множество в качестве прикрытия. Мы даже научились писать в стиле mestizo, размещая зеленых попугайчиков, фламинго и перуанские цветы kantuна заднем плане. Мы вплетали перья райских птиц и орнаменты инков в волосы женщин-святых, украшая их шеи ожерельями из чилийского малахита. У перуанского Иисуса была широкая переносица, темная кожа и темные же глаза, коричневые кривые ноги и кружевная юбка – традиционная нижняя одежда mestizo– вместо набедренной повязки.

Но под прикрытием этого официального искусства мы писали светские портреты на заказ. Позже я узнала, что некоторые из этих картин тайно вывозили в большой мир и продавали как творения «неизвестного художника». Для монахинь же мы писали в стиле mestizoмладенца Христа, а также изображения суровых святых Роз и святых Терез, на обратной стороне которые, как языческие боги. Мы рисовали соблазнительных девиц-святых для тех, кто писал к ним страсть, причем так, чтобы они были похожи на их нынешних фавориток.

– Это самое греховное деяние, – тайно злорадствовала Рафаэла, – не только из-за лесбиянства, но и…

В свое время Сесилия Корнаро просветила меня на этот счет. Я закончила предложение:

– Потому что портрет монахини можно писать только после ее смерти.

Снисходительный читатель простит меня за то, что я возвращаюсь к предмету, который не давал мне покоя все это время. Наблюдательный читатель уже догадался о том, что я, в своей невинности, только начал подозревать. Амалия просто не хотеларожать мне сына. Это была ее мелкая месть за то пренебрежение, которое я иногда выказывал ей. Несмотря на удивительно малое количество мозгов, их все-таки достало на то, чтобы настроить матку против меня.

– Усыпите ее, – предложил толстый знахарь, кивая на мой чудесный садик.

Если лоно склонно производить на свет одних только девочек, не случится большой беды, если оно вообще никого не сможет родить.

«Чтобы избить собаку, годится любая палка», – подумал я.

– Моя голубка, – сказал я в тот же вечер, – выпей вот это.

В монастыре ходили упорные слухи о мелких кражах, которые на самом деле были результатом того, что бестолковые монахини просто забывали о том, куда клали свои вещи. Тем временем из-за стен монастыря Святой Каталины до Меня доходили известия о том, что сатана продолжает свою деятельность в Арекипе. В городе произошел шокирующий инцидент. Две женщины поссорились, и одна из них заставила свою соперницу наклониться, задрала на ней юбки и пригрозила насыпать перца в ее стыдные места. Я часто размышляла об этом, что, в свою очередь, навело Меня на мысли о грешнице Рафаэле и Венецианской Калеке, равно как и об их непристойном поведении и сатанинских выходках. Мое собственное благочестие сделало Меня исключительно чувствительной к эманациям греха, и теперь Я отчетливо чувствовала, как они мощной волной исходят из кельи Рафаэлы.

Впервые за очень долгое время Я ощутила настоящую тревогу. Я вдруг осознала, что много месяцев вслепую блуждала по монастырю, вне себя от горя из-за сестры Софии. С момента ее смерти все Мои мысли о ней вселяли в Меня чувство горечи и одиночества. Но отныне Моя ненависть была направле на на должный объект: ее сестрицу и Венецианскую калеку.

Сестра Нарцисса и сестра Арабелла не могли утешить Меня в моем горе. Я разговаривала с ними грубо и резко, невольно встраивая их против себя, хотя все последствия этого Я осознала лишь много позже.

Я была не единственной последовательницей Рафаэлы.

Нередко в ее келье собиралась большая компания девушек, составлявших весь цвет интеллектуальной и жизненной силы монастыря.

Я с удивлением обнаружила среди них монахинь, которые, несмотря на молодость, уже занимали влиятельные посты в монастыре. К ним относилась Маргарита, аптекарша, которую с детства учили искусству врачевания. Маргарита была креолкой, родившейся в Боливии. Она жила в Святой Каталине с тех пор, как ей исполнилось два годика. Подобно Рафаэле, она поддерживала со своими рабынями дружеские отношения.

Розита, portera, [154]была gachupina, [155]родившейся в Каталонии испанкой. У нее хранились ключи от входа для торговцев и главных ворот. Кроме того, она обслуживала formeras,вращающие деревянные полки, с помощью которых товары попадали в монастырь без зрительного либо физического контакта монахинь с внешним миром.

Мы вчетвером собирались в келье Рафаэлы, вне пределов досягаемости vicaria,болтали ногами, сидя на кроватях, вспоминали свою прежнюю жизнь и обсуждали восхитительные сплетни, дошедшие до нас из Арекипы и даже из самой Лимы. В то время в монастыре разгорелся собственный скандал из-за пропажи нескольких вызывающих суеверный ужас реликвий – сердца брата Мариано Москозы, епископа Тукуманского, и языка Луиса Гонсалеса де ла Энчины, восемнадцатого епископа Арекипы. Говорили, что язык епископа был неутомим в чтении проповедей и наставлений, не зная устали в восхвалении Господа.

– Кому могли понадобиться эти ужасы? – осведомилась Розита.

– Садовник мог продать их благочестивому Тристану, – предположила Маргарита, пояснив, что сей благородный и состоятельный гражданин Арекипы не жалел денег на приобретение религиозных реликвий и статуэток.

– А как насчет справочника ядов, пропавшего из аптеки? – полюбопытствовала Маргарита.

Однажды я спросила Рафаэлу:

– Почему бы тебе самой не занять какую-нибудь должность? Это дало бы тебе привилегии и независимость, как Розите с Маргаритой. Все умные девушки здесь находят способ возвыситься. Неужели тебе не хочется когда-нибудь стать prioraили хотя бы членом Совета?

Рафаэла скривилась:

– Мне не хочется думать, что я останусь здесь навсегда. Поэтому и не хочу привыкать.

Остальные девушки рассмеялись и стали обнимать ее, тем не менее в тот день в пропитанном запахами красок воздухе отчетливо ощущался привкус горечи. Я решила, что ее породило сочувствие к неугомонности Рафаэлы. Никто не мог себе представить, как она собирается покинуть монастырь. Ее отец заключил соглашение, согласно которому приданое дочери вернется к нему, если из нее не выйдет монахиня.

Именно в этой крепкой и любящей компании я рассказала историю своей жизни, о том, как Мингуилло покушался на мое счастье и здоровье, о своих различных злоключениях. Я даже призналась в том, что какое-то время провела в сумасшедшем доме.

Мне следовало обратить внимание на то, что никого из моих подруг особенно не удивила поведанная мною история, но в тот момент я думала только о том облегчении, которое испытала, рассказав им все.

Наконец, после шумных протестов и восхищенного свиста, я призналась им в своих чувствах к Санто.

А снаружи все шумел и плескался фонтан, но ничто не нарушало его ярко-зеленой поверхности. Как-то Рафаэла шепотом сообщила мне:

– Он готовит медленный яд, который поможет мне убить vicaria.