В Венеции мое имя было запятнано Мингуилло, посему я не мог зарабатывать на жизнь в качестве хирурга у состоятельных клиентов. (Разумеется, чтобы добраться до Марчеллы, я готов был лечить даже испорченных патрициев.) Я практиковался на городской бедноте и проститутках, потому что Испанская мадам рекламировала мои услуги своим друзьям. С бедных пациентов я брал немного. Да и разве мог я поступить иначе? Но понемногу я начал копить деньги.

Их было недостаточно, и мне казалось, что я задыхаюсь, потому что нетерпение гнало меня вперед, заставляя изыскивать все новые способы заработка. Я стал меркантильным и расчетливым. Я нанялся в помощники к аптекарю и составлял для него лекарственные кашки. Я научился смело требовать свою долю прибыли. Но при этом искал и другие возможности заработать. Я подрядился портняжить. Скроить рубашку для меня было не труднее, чем зашить рану. В доках я разгружал деревянные ящики.

Деньги, деньги. Похоже, они не питали ко мне привязанности, но я час за часом терпеливо заманивал их к себе в карман. И звон монет радостно ласкал мой напряженный слух.

А потом ко мне пришел Джанни и сообщил, что Марчелла благополучно прибыла в Арекипу.

– Слава богу, – обнял я его. – Но откудаты узнал, что она уже там, живая и здоровая? – вдруг требовательно спросил я, снедаемый подозрением и беспокойством.

– Сегодня утром Мингуилло столкнул повара с лестницы сразу после того, как получил письмо от prioraиз Перу, вот откуда.

Я поспешил за своей сумкой с мазями и примочками, чтобы подлечить беднягу повара. Но Джанни выставил перед собой руку.

– Санто, вы погибнете, если появитесь в Палаццо Эспаньол, и ваша смерть станет концом Марчеллы.

Я молча протянул ему лосьон из бараньей травы, достав его из кармана.

Монеты в нем негромко звякнули. Музыка денег, даже негромкая и жесткая, всегда внушает оптимизм: наконец-то я в этом убедился.

Когда я пришла в себя, то обнаружила, что лежу в своей комнате, a vicariaнигде не видно. Рядом с моей кроватью стояли откупоренный флакон с нюхательной солью и коробочка с нюхательным табаком. Моя дрожащая рука нащупала на лбу чистую льняную повязку. Шерстяной бурдюк с горячей водой покоился у меня на груди, которая отзывалась болью при каждом вздохе, словно ее долго и грубо растирали чем-то жестким. Рядом сидела дружелюбная priora,держа меня за руку. Она поднесла чайную ложечку с бренди, разбавленным водой, к моим губам и ловко протолкнула его мне в рот.

– Добро пожаловать обратно, – улыбнулась она. – Наконец-то нам удалось оживить вас. Вдобавок действие вакцины против черной оспы подвело вас к самому краю.

Я испуганно вскрикнула, когда обезображенное лицо вдруг появилось в поле моего зрения, за спиной priora.Она проследила за моим взглядом и увидела, что я смотрю на алтарь в дальнем конце комнаты.

– А, Марчелла, не бойся. Это твоя новая святая покровительница.

То, что я увидела, было не лицом vicaria,a грубой статуэткой святой, чье изможденное, осунувшееся лицо усеивали красные точки. Святая Роза из Лимы, поняла я. Моих портрета и статуэтки святого Себастьяна нигде не было видно.

– Чем я провинилась, матушка? – Зубы у меня выбивали дробь.

Prioraобъяснила мне, что в монастыре изображение святого Себастьяна находилось под особым запретом.

– Был издан какой-то ханжеский эдикт под тем предлогом, что его симпатичная внешность и обнаженный торс могут вызвать похотливые мечты и colorey монахинь.

– Мы в Венеции так говорим только о кошках, – сказала я ей.

– И поэтому кошки тоже запрещены здесь, – мягко продолжала она. – Тем не менее они пробираются сюда только им известными способами и живут среди нас. Синьор Россини даже написал дуэт для этих славных созданий, поэтому я не могу считать их сугубыми посланцами зла. И, раз уж мы заговорили об этом, я не виню тебя за твоих святых Себастьянов, дитя мое. Вероятно, твой брат невнимательно прочел условия нашего соглашения о твоем приданом.

«Напротив, он прочел их очень внимательно», – подумала я.

– Полагаю, что в Венеции женщины могу любоваться святым Себастьяном без каких-либо ограничений?

Я кивнула. Она окинула меня проницательным взглядом.

– Может ли быть так, что твой брат хотел поставить тебя в неловкое положение с самого начала? – Настоятельница взяла меня за плечи и заглянула мне в глаза. – Ты давно носишь эту тяжесть, дитя мое? Я имею в виду намерения твоего брата.

Ее интуиция поразила меня и привела в замешательство. Я вдруг отчетливо представила, как припаду к ее груди и расскажу ей обо всем. Но я боялась, что ее воображение упрется в стену цинизма и она сочтет, что я преувеличиваю. А мне будет очень трудно отказаться от ее нежности даже после столь краткого знакомства. Я укрылась за своим обычным отсутствующим и непонимающим взглядом, тем самым, что сослужил мне добрую службу в сумасшедшем доме на Сан-Серволо перед тем, как туда ко мне приехал Санто.

– Мы побеседуем на эту тему в другой раз, когда ты увидишь, что можешь доверять мне. Я понимаю, что vicariaмогла подорвать твою веру в гуманность нашего режима в Святой Каталине. Пожалуйста, поверь мне – сестра Лорета не олицетворяет собой всех нас. Ее следует скорее жалеть, чем бояться. Ее вера с самого начала приобрела истерический надрыв. Обычно ее излишества нас лишь забавляют. Это помогает нам терпеть ее.

Настоятельница вздохнула:

– Возможно, нам следовало быть не такими терпимыми и снисходительными в отношении нее… Но давай больше не будем говорить об этом. Твои новые сестры с нетерпением ждут встречи с тобой. – Prioraвзмахом руки указала на монахиню, охранявшую вход в мою келью.

Лица моего коснулся порыв теплого ветерка, как будто развернулись летние паруса. Меня окружили улыбающиеся девушки. Они опускались на колени рядом с моей кроватью, заглядывали друг другу через плечо, наклонялись, стараясь оказаться поближе ко мне.

– Какая красивая и хрупкая! – выдохнула одна из них. – Она похожа на стекло!

– Она говорит по-испански?

– Да! Да, ты знаешь, что говорит! Нам сказали…

– Венецианская Калека! – захихикала другая, но ее сурово оборвала priora.

– Ее душа прекрасна в глазах Господа, – невозмутимо напомнила она им, – значит, и в наших тоже.

Дюжина нежных рук приподняла мои простыни, чтобы открыть нижнюю рубашку, а потом пробежалась пальчиками кружевам и атласной ленте на вороте. Монахини с восхищенными восклицаниями рассматривали мое белье, уже разложенное по полкам, а потом набросились на мое дорожное платье, кучкой лежавшее на полу. Одна из них подхватила мои панталоны и, пританцовывая, принялась напевать арию Россини. Мне стало понятно: мои новые подруги прекрасно знали, что prioraснисходительно отнесется к любым легкомысленным излишествам, если только их будет сопровождать соответствующий музыкальный аккомпанемент.

– Раздельные панталоны!

Похоже, девушки еще никогда не видели ничего подобного Другая подхватила с пола мою шелковую юбку и приложила ее к себе, и все восторженно затаили дыхание.

–  Венецианскаямода, – благоговейно прошептал кто-то.

Я угрюмо подумала: «Да, венецианская мода, только десятилетней давности. Мингуилло не спешил тратить деньги на то, чтобы моя одежда хотя бы не слишком отставала от времени».

Priora,вместо того чтобы упрекнуть монахинь, предоставила полную свободу их игривому любопытству. У меня появилось странное чувство, что она хотела позволить им поближе познакомиться со мной, чтобы они видели во мне не только калеку с изувеченной ногой. И действительно, они быстро позабыли о моих увечьях, и теперь засыпали меня вопросами о Карнавалев Венеции, о манерах благородных господ и о том, как выглядят гондольеры.

В комнату скользнула мрачная тень, и резкий голос vicariaпроизнес:

– Это создание явно было выбрано для того, что испытать на себе всю полноту Божьей кары. Завидуйте ей, сестры, потому что наказание уже начертано на ее плоти.