– Сколько человек погибло, – восторженно затаив дыхание, осведомился я, хотя прекрасно знал ответ, – в 1784 году?

Мы подъезжали к городу со стороны Пуэнте-Реал, где наш отряд остановил солдат и потребовал, чтобы мы представились. Когда я назвался Мингуилло Фазаном, сыном Фернандо Фазана, у него отвисла челюсть. Он поспешно нацарапал что-то на клочке бумаги:

– Это для Intendencia, [112]благородный сэр. Примите мои извинения. – И взмахом руки пригласил нас въехать в город.

Мы поднялись на небольшой холм в самом центре метрополии. И тут я понял, почему мой отец проникся столь сентиментальной привязанностью к этому городу. Арекипа являла собой выбеленную разновидность Венеции, жемчужину, не испорченную неудачами и поражениями. Главная площадь, Плаза-де-Армас, являла собой почти точную копию Сан-Марко» с трех сторон окруженную открытыми каменными галереями и собором, пропорции которого выглядели намного благороднее той постройки, которая притворялась нашей базиликой в Венеции. В середине площади выбрасывал в воздух мощные струи изящный фонтан.

–  Tuturutu. [113] – Мой arrieroпоказал на бронзовую статую мужчины в пенном центре фонтана.

Вокруг разбили свои лавки рыночные торговцы, шумные и громкоголосые, как в Риалто. Под галереями площади, совсем как на Сан-Марко, дешевые лавчонки поблескивали стеклянными глазами своих товаров.

Церкви отличались бросающейся в глаза экстравагантностью: их фасады сплошь покрывала россыпь языческих символов – змеи, пумы и странные создания в головных уборах из перьев. Впрочем, мне они понравились. В конце концов, каждый венецианец всего лишь чуточку христианин. А я лично – еще меньше остальных. Кроме того, здесь, так же, как и в Венеции, почти не было экипажей. Люди или ходили пешком, или передвигались в паланкинах. Мулы перевозили тяжелые грузы, альпаки, известные своим горячим норовом, – вьюки полегче. Кое-где попадались грохочущие двуколки и повозки.

Мы миновали мертвых собак, выложенных ровными рядами.

– Губернатор приказал умертвить их из-за бешенства, – пояснил мой arriero. – У нас есть вакцина и против черной оспы. Вам следует…

Я небрежно отмахнулся от его советов, прекрасно помня, чем обернулось для отца увлечение новомодными методами вакцинации.

Переночевать я остановился в шумной гостинице на окруженной пальмами Плаза-де-Армас. «Экономке» в доме своего отца я послал записку, уведомлявшую ее о моем прибытии в Арекипу. До сего момента я держал прекрасную Беатрису Виллафуэрте в неведении относительного своего скорого приезда. Я не хотел давать ей слишком много времени. Я написал, что прибуду ближе к вечеру на следующий день и что ожидаю не увидеть в доме ничего, что могло бы показаться нежелательным и оскорбительным для законного сына и наследника конта Фердинандо Фазана. Именно так я и выразился. Мне показалось, что вышло у меня это очень изящно. Я рассчитывал, что всю ночь она будет судорожно паковать свои вещи. Как будто это может ей помочь.

Я не преминул зарегистрировать завещание своего отца, то есть отредактированную мной версию, в городской ратуше и поручил клерку сделать для меня копию. Я благоразумно прихватил с собой перевод на испанский, в котором его первенец Мингуилло провозглашался законным и единственным наследником всех владений Фернандо Фазана в Старом и Новом Свете.

Когда жители зажгли лампы на смоляном масле над дверями своих домов, я отправился обратно в tambo, [114]где и заключил маленькую выгодную сделку во плоти. Заснул я, сжав кулаки, вполне готовый к предстоящей войне с любовницей моего отца и ее незаконнорожденным выродком.

Утром мне пришлось взять несколько уроков у своей ночной шлюхи. Мой arrieroпохвалялся, что «белый город Арекипа» славен своей limpieza de sangre,чистой европейской кровью. Тем не менее на улицах гордые ряды белых горожан изрядно разбавляли индейцы всех цветов и оттенков кожи. Более половины жителей, прошествовавших под моими окнами, могли быть богатыми венецианцами или жителями Мадрида, если судить по их светлой коже. Здесь были чистокровные испанцы, родившиеся в самой Испании. Но были здесь и те, чей цвет лица отливал безупречной белизной, но в чьей крови присутствовала капелька Нового Света – эти люди, родившиеся уже здесь от родителей-испанцев, как я узнал, именовались criollas. [115]Далее шли желтовато-коричневые mestizos? [116]потомки испанских отцов, развлекавшихся с местными женщинами. Но самыми привлекательными выглядели чистокровные индейцы, восхитительно изваянные из богатой терракоты. Ну, и оставались рабы всевозможных оттенков, начиная с mulatas [117]и moriscas [118]с их кожей цвета кофе с молоком, считавших своими отцами белых, до sambas,потомков браков индейцев и выходцев из Африки, и заканчивая черными как смоль неграми и негритянками.

– Кто это? – допытывался я у своей шлюхи, как только внизу появлялась девушка с другим оттенком кожи. Та окидывала ее опытным взглядом, и ее ответы приводили меня в восторг.

–  Media asambada, – отвечала она, что означало «наполовину samba»,показывая на служанку, похожую на имбирный пряник. Или «cuarterona»,то есть на четверть черную. Или «mestiza media chola», [119]или «india acholada». [120]

У белых тоже были свои оттенки и градации, самым любимым из которых стал «de color trigueno»– золотистый оттенок пшеницы.

Я с вожделением потер руки и шлепком отправил шлюху обратно в постель. Да, в книге из человеческой кожи в Арекипе было много страниц, и предвкушающий читатель может не сомневаться, что я планировал перелистать их все до единой. И если я рассчитывал обзавестись кусочком этой обогретой солнечными лучами оболочки, обработать ее сумахом, выгладить, позолотить и сделать из нее обложку, то какой читатель-книголюб посмеет упрекнуть меня в этом?

Место действия – Casa [121]Fasan.Я позаботился о том, чтобы прибыть в особняк не после обеда, как обещал, а в одиннадцать часов утра, и успел как раз вовремя, чтобы лицезреть заплаканную любовницу моего отца, которая усаживалась в паланкин. Она и впрямь оказалась красавицей, пусть даже лицо ее опухло и утратило все краски от слез. Мальчишки нигде не было видно. Целый караван мулов, нагруженных мебелью и коврами, ждал на улице. Я сообщил погонщику:

– Позвольте, я помогу вам избежать обвинений в пособничестве краже. Разгрузите эти краденые вещи и отнесите их обратно в дом, где им самое место.

В это мгновение во двор выскочила другая женщина, очевидно настоящая экономка. Ее лицо тоже исказилось от рыданий.

– Конт Фазан! – запричитала она. – Все совсем не так, как вы думаете. Эти вещи были подарены…

– И у вас имеются нотариально заверенные документы, подтверждающие факт дарения?

– Для даров любви не требуются документы, господин. Умоляю вас, госпоже придется сносить ужасные лишения.

– Эта госпожа,как вы любезно именуете ее, достаточно долго паразитировала на нашей семье.

Я протянул свой кошель погонщику. Тот неохотно принялся развязывать узлы на первом животном, и остальные подручные последовали его примеру, так что вскоре сокровища отправились обратно в дом. В мой дом.

Я окинул его оценивающим взором. Здание являло собой великолепный образчик колониальной роскоши и величия – три внутренних дворика, окруженных невысокими постройками, все из белого камня sillar,богато украшенные архитравами и фризами в жизнерадостном смешении дорического, ионийского и коринфского стилей. Стены первого дворика были выкрашены в приятный желтый цвет. Второй радовал глаз яркими красками синего кобальта, а третий поражал богатыми оттенками красновато-коричневого, подобного которому я не видел в Венеции. Эти кричащие тона разительно оттеняли снежную белизну водосточных труб, украшенных горгульями, свесов и пилястров. Ничто не могло доставить большего удовольствия, чем декоративная крупная галька, увитые зеленью беседки и буйство цветов на фоне резкого контраста между яркими красками и камнем. Разумеется, Casa Fasanне выдерживала сравнения с Палаццо Эспаньол, но и убогой хижиной ее никак назвать было нельзя. Я вдруг ощутил прилив жаркой ненависти к герани в горшках, долгие годы услаждавшей взор любовницы моего отца и ее бастарда, а не мой собственный. Почему я ждал так долго, чтобы предъявить права на то, что принадлежало мне и мне одному? Кстати, я вполне мог потребовать возместить арендную плату, которую задолжала мне Беатриса Виллафуэрте с того самого дня, как перестала обслуживать отца в постели.