– Боишься, что не сможешь контролироваться себя? – спросил он, когда они зашагали к дереву, под которым лежала его одежда.

– Ужасно боюсь! – Шарлотта фыркнула, как бы давая мужу понять, что он сказал глупость. – Пойдем быстрее. Тебе необходимо одеться, иначе простудишься.

– Ты беспокоишься за меня? – спросил Филипп с улыбкой. Шарлотта промолчала, а он вдруг заявил: – Между прочим, нам с тобой надо кое-что обсудить…

Шарлотта и на сей раз промолчала. Филипп же, с усмешкой взглянув на нее, проговорил:

– Так вот, мне показалось, что ты жульничала при игре в карты. Но я, как истинный джентльмен, конечно же, не мог тебе об этом сказать во время игры. Но зато теперь я могу заявить о своих подозрениях… Видишь ли, мне показалось, что у тебя в какой-то момент вдруг появилась трефовая дама… Что ты на это скажешь?

«Проклятие, какие же у него соблазнительные губы…» – думала Шарлотта. Мысленно выругавшись, она отвернулась – только бы не видеть этих губ!

– Что же ты молчишь, Шарлотта? Я спросил про даму. Как она у тебя появилась?

Не глядя на мужа, Шарлотта пробурчала:

– На стуле… У меня под юбкой… Она случайно там оказалась, когда карты упали. Не могла же я прерывать игру из-за этой находки. Но я вовсе не собиралась жульничать.

Мгновение тишины.

Филипп немного помолчал, потом кивнул:

– Что ж, понятно.

Тут они наконец-то подошли к дереву, и Шарлотта, посмотрев на аккуратную стопку одежды, невольно вздохнула. Галстук, сюртук, рубашка, жилет, башмаки… Сколько же всего надевать!…

Ведь Филиппу потребуется целая вечность, чтобы одеться! Во всяком случае, минут пять. А она этого просто не выдержит…

Решив, что отправится домой одна, Шарлотта помахала мужу рукой и заявила:

– Что ж, я пойду. До встречи за ужином. Видишь ли, я только что вспомнила, что сейчас должна…

В следующее мгновение Филипп прижал ее спиной к дубу. Заглянув ей в глаза, прошептал:

– Полагаю, ты должна мне поцелуй. – Две-три капли воды упали с его мокрых волос и скатились по ее шее. Шарлотта невольно вздрогнула, а он добавил: – Прости, я не хотел, так получилось… – Филипп смахнул с ее шеи капельки влаги и, глядя ей в глаза, так же тихо продолжал: – Поверь, Шарлотта, я люблю тебя. И всегда буду любить. Ты должна мне поверить, понимаешь? – Он нежно поцеловал ее в висок. Снова заглянув в глаза, спросил: – Дорогая, ты ведь веришь мне?

Шарлота молчала. Молчала вовсе не потому, что не хотела отвечать. Просто она точно знала: если сейчас заговорит, то непременно расплачется.

Тихонько вздохнув, она закрыла глаза и сказала себе: «Да, верю. Потому что мне очень хочется в это верить…»

Весь следующий день, до самого ужина, они почти не разговаривали, но им не требовались слова – казалось, они и так прекрасно друг друга понимали.

За ужином же они наконец разговорились, и Филипп расспрашивал ее обо всем на свете, например, что она думала об индустриализации, предпочитала ли шоколад с ванилью или без, и нравились ли ей произведения Остен и творчество Шелли.

Филипп то и дело убеждал ее в том, что Уильям Макреди более талантливый актер, чем Эдмунд Кин, а Шарлотта вдруг заявила, что терпеть не может не только театр, но и оперу. Муж уставился на нее с искренним удивлением. Шарлотта же весело рассмеялась, а потом попросила его, чтобы он поучил ее итальянским ругательствам.

Все это напомнило ей те разговоры, которые они вели когда-то до свадьбы – тогда Филипп тайком уводил ее из родительского дома, и они прогуливалась по лесу, разделяющему их поместья. Разговоры их то и дело прерывались поцелуями и жаркими объятиями, и в такие минуты Шарлотте казалось, что так будет всегда. Когда же они беседовали, Филипп слушал ее очень внимательно – так, кроме него, умел слушать только Итан.

После десерта Шарлотта объявила о своем намерении удалиться к себе в спальню, и Филипп проводил ее к лестнице.

Осталось девять дней, – сказал он, когда она начала подниматься по ступеням.

Шарлотта остановилась и повернулась к нему.

Муж стоял, заложив руки за спину, и пристально смотрел на нее; казалось, он ждал ответа. Но что он хотел от нее услышать? И что она могла сказать ему сейчас? Может, рассказать ему о боли и отчаянии, с которыми она жила эти три года? Нет, едва ли стоило об этом рассказывать. Но не молчать же… Ведь надо хоть что-то сказать…

Лукаво улыбнувшись, Шарлотта проговорила:

– Мужайтесь, ваша светлость. Всего лишь несколько недель назад я бы с удовольствием понаблюдала, как вы тонете. А сегодня очень за вас испугалась.

Он тоже улыбнулся и тихо сказал:

– Выходит, я достиг серьезных успехов, не так ли?

Она кивнула:

– Похоже, что так.

– Но все-таки ты вчера далеко не сразу решила, что должна спасти меня, – с ухмылкой заметил Филипп. – У меня хватило времени на то, чтобы вернуться к тебе, шагая вдоль берега, – а ты только успела снять туфли.

Шарлотта выразительно пожала плечами, и от этого движения грудь ее приподнялась. Заметив, как вспыхнули серебристые глаза мужа, она отчитала себя за то, что невольно провоцировала его. Ей следовало понимать, что она играет в опасную игру…

Подхватив одной рукой юбки, а другой держась за перила, Шарлотта продолжила подниматься по лестнице. Обернувшись, со смехом она заявила:

– Если честно, то все дело в платье.

Филипп нахмурился; он был явно озадачен, ее словами.

– В платье? Что ты имеешь в виду?

Добравшись до лестничной площадки, Шарлотта снова обернулась и с невиннейшим видом ответила:

– Я имею в виду платье из зеленого муслина. То, что ты купил для меня, с него было бы невозможно удалить пятна грязи. А испортить такое платье это ужасное расточительство…

Филипп весело рассмеялся, и в тот же миг Шарлотта исчезла за углом. Она с улыбкой зашла в свою спальню и, закрыв за собой дверь, прислонилась к ней.

Какое-то время она стояла, затаив дыхание и напряженно прислушиваясь, ей ужасно хотелось услышать шаги мужа, хотелось, чтобы он сейчас вошел следом за ней. О, как же ее тянуло к нему… С каждым мгновением все сильнее и сильнее…

Но Филипп-то об этом не знал. Пока не знал. Когда же он раскусит ее и поймет, что она до сих пор любит его, что никогда не переставала любить, что всегда любила лишь его одного… О, тогда она окажется совершенно беззащитной!

Но может быть, это к лучшему? Действительно, зачем ей защищаться от Филиппа?

Если он изменился, то, конечно же, к лучшему. Тогда ей не придется от него защищаться.

Но ведь Филипп и три года назад признавался ей в любви, и она тогда поверила ему. Да, она поверила, а он, как потом выяснилось, обманул ее и предал. Именно поэтому ее сейчас одолевали сомнения…

Шарлотта со вздохом прикрыла глаза. Она ужасно устала от всех этих раздумий и сомнений. Хотя, казалось бы, ситуация была предельно простой…

Да-да, все очень просто. Она не могла отказаться от любви к Филиппу, не могла изгнать его из своего сердца, – так что с этим ей придется смириться. Но отдать ему по доброй воле власть над ней?… О, это было бы глупо и непростительно. И этого ни в коем случае нельзя допустить.

Невольно вздохнув, Шарлотта отошла от двери. Филипп не пришел, и ей, наверное, следовало радоваться…

Она прошлась по комнате и вдруг замерла, уставившись на стену; она не верила собственным глазам.

– Нет-нет, все верно, действительно исчез… – пробормотала Шарлотта, тихо рассмеявшись.

Оказалось, что на стене справа от нее зияла пустота – портрет восьмого герцога Радерфорда, дедушки Филиппа, куда-то исчез. То есть, конечно же, было ясно: его убрали по приказанию Филиппа. Но почему он вдруг решил это сделать?

Осмотревшись, Шарлотта снова рассмеялась, увидев на своей кровати чулки и шарфы, когда-то служившие весьма неприличными украшениями портрета герцога. А на чулках лежал свернутый листок бумаги – очевидно, записка.

Каким же непредсказуемым стал ее муж… Он, должно быть, приказал, чтобы портрет сняли, пока они будут ужинать.