—

А по-твоему?

—

Должно быть, столько же.

—

Бобо-Мурад! Вы сказали, что у вас сорок танабов, а они говорят тридцать.

—

Я считал так, они считали иначе. Каждый человек считает по-своему.

—

Они забыли то, чему их научил бай, — решил Самад.

—

Ладно. Выйдите. Мы разберемся, — сказал председатель Бобо-Мураду.

Бобо-Мурад вышел. Истад и Шадим остались стоять. Председатель снова спросил их, и снова они ответили, что у их хозяина около тридцати танабов земли.

—

Они подкуплены! — вскочил Самад.

—

Нет! — спокойно возразил Сафар-Гулам. — Они обмануты. Им нужно открыть глаза. Разъяснить им заблуждение и вывести их на верный путь.

Председатель сказал:

—

Земли хозяина в первую очередь должны отдать вам. А что останется, отдадим другим беднякам. Зачем послушались богача и обманываете нас?

—

Нам чужого не надо. Мы еще боимся бога.

—

Не понимаю такой совести! — сказал сидевший рядом с председателем Эргаш. — Два дня назад вы приходили ко мне и просили дать вам лучшие земли вашего хозяина. Вы говорили: «Они пропитаны нашим потом». А сегодня у вас вдруг заговорила совесть. Откуда она?

—

Тогда нас дьявол попутал, а теперь нас бог просветил.

—

Хорошо, идите. Если вы боитесь бога, пусть он вам и землю дает. А у нас есть бедняки, которые, не боясь бога, охотно возьмут эти земли.

—

Я вот хоть и боюсь бога, но два танаба позади своего дома все равно возьму. Их у меня Бобо-Мурад обманом отхватил, не боясь бога, — сказал Сабир-бобо.

Истад и Шадим постояли, словно борясь с искушением что-то сказать, переглянулись и медленно вышли.

Вопрос о землях Бобо-Мурада в основном был решен, и комиссия перешла к рассмотрению следующих дел.

4

Темной ночью представители комитета бедноты — Сафар-Гулам, сапожник Самад, Мухаббат, Нор-Мурад, еще несколько недавних бедняков и несколько милиционеров подошли к воротам Бобо-Мурада.

Самад постучал.

Никто не отзывался.

Он постучал снова.

За воротами и во дворе все было тихо.

—

Что там? — забеспокоился Сафар-Гулам. — Надо перелезть через стену, а не то он сбежит.

—

Верно! — согласился Самад. — Я сейчас поищу где-нибудь лестницу.

—

Не надо. Что нам, не приходилось, что ли, через такие стены прыгать? Ну-ка, подсадите!

Один за другим, помогая друг другу, все тихо перебрались через степу во двор.

Во дворе — ни души. Приемная комната заперта на замок. Хлев и конюшня пусты. Дверь людской открыта.

—

Истада и Шадима тоже нет! — сказал Самад, заглянув в темную пустую людскую.

—

Бедняги застряли между двух миров! — сказал Сафар-Гулам.

—

Когда землю у Бобо-Мурада взяли, работы у них никакой не стало. А после того, как их поймали на базаре, когда они хозяйскую корову норовили продать, они совсем от нас отошли. Продались хозяину, — сказал Самад.

Осмотрев двор и никого не найдя, пошли к женскому дворику. Сафар-Гулам постучал в маленькую резную дверь. Послышались шаги и женский голос:

—

Отец? Почему вы так скоро вернулись?

—

Мы не отец. Мы сами его ищем! — ответил Сафар-Гулам. — Где бай?

—

Не знаю, — ответила женщина.

—

Вы же сейчас спрашивали: «Почему так скоро вернулись?» Откуда ж он должен вернуться? Куда он ушел? — строго спросил Сафар-Гулам.

—

Два дня назад он поехал в Гиждуван. Сказал, что пробудет там недельку, — ответил голосок за дверью.

—

А где твой старший сын?

—

Он с отцом уехал.

—

Ладно. Тогда, чтоб посторонние мужчины вас не смущали, к вам войдет Мухаббат и осмотрит комнату.

—

Пусть войдет.

Войдя в комнату, Мухаббат увидела пылающий очаг.

—

Зачем в такую погоду огонь горит?

—

Саксаульного угля мало стало, хочу пережечь дрова на уголь.

Но из огня торчали зубья бороны. Жена Бобо-Мурада жгла земледельческие орудия, чтобы они не достались крестьянской бедноте.

—

Вы, я вижу, и железные зубья пережигаете на уголь! — показала на костер Мухаббат. — Ладно! Железный уголь получится.

Осмотрев все комнаты, Мухаббат не нашла там никого из мужчин и вышла.

—

Мы уходим. Закройте за нами ворота! — крикнул Сафар-Гулам.

Все вышли на улицу.

—

Я не верю этой женщине. Как-нибудь Бобо-Мурад пронюхал о нашем решении и готовится бежать, а пока где-то спрятался и жену подучил так отвечать. Ее слова о том, что два дня назад он уехал в Гиждуван, — явная ложь.

—

Я его вчера видел в деревне, — подтвердил Нор-Мурад.

—

А почему ты это не сказал там, этой женщине? Ты бы ее сразу сбил с толку.

—

Постеснялся, как бы ты не сказал, что я не могу себя правильно вести при исполнении заданий комитета. Но тебе я скажу: я и сына его вчера видел.

Юсуф, услышав эти слова, добавил:

—

Его сына и я вчера видел. Он мне сказал: «Сейчас ваше время. Делайте, что хотите. Скоро опять все переменится, придет и наше время».

Сафар-Гулам рассердился:

—

Почему вы не сообщаете об этих делах в комитет? Надо все делать вовремя.

Мухаббат подзадорила его:

—

Надо делать все вовремя, правильно ты сказал. А почему сам прозевал, — Бобо-Мурад успел зарезать двух рабочих быков, продать двух коров, а еще двух коров перехватили уже на базаре, да и то потому, что его работники замешкались. А инвентарь, которого нам так не хватает, его жена сейчас сжигает. Это нас тоже касается: надо все делать вовремя, не упускать времени.

—

Верно говоришь! — согласился Сафар-Гулам. — Сейчас надо ухо держать востро, не зевать, не дремать. Этого требует от нас большевистская партия. И сейчас нам никак нельзя упустить Бобо-Мурада.

—

А не то к утру он сбежит! — поддакнул Самад.

—

Одному надо остаться тут, покараулить, а остальным где-нибудь ждать неподалеку.

—

А неподалеку тут Сабир-бобо. Посидим у него, — предложил Самад.

— Ладно, пойдем к нему, а кто останется здесь?

—

Я останусь, — сказал Юсуф. — Ведь наши дома рядом. Никто не удивится, если и увидит меня здесь.

Так и решили. Юсуф остался, а остальные вошли в узенький, заросший травой проход, идущий к дому Сабира-бобо.

Вдруг из его дома раздался жалобный женский вскрик.

—

Неужели старик бьет свою старуху? — забеспокоился Са

фар

-Гулам. — Не похоже на старика.

—

Э, Мухаббат! Иди скорей прямо на женскую половину. Что там у них?

Но калитка оказалась запертой на цепочку. Опять пришлось перебраться через невысокую ветхую стену двора.

Во дворе темнота не остановила их, — глаза уже свыклись с темнотой, а из дома раздавались вскрики, приглушенные и мучительные, но голос был мужской. Мухаббат кинулась туда.

Едва вскочив в дом, она выбежала, порывисто дыша.

—

Скорее! Там несколько человек избивают кого-то. Сафар-Гулам услышал:

—

Убили ее, убили! Убивайте и меня! Мне без нее не жить!

И на эти жалобы хриплый голос ответил:

—

И тебя убьем. А сперва поглядим, как тебе сейчас сладко, чтоб ты и на том свете эту ночь помнил, раб подлый!