— Пришел человек от казия, желает видеть вас. — Пусти сюда.

Вошел человек, опоясанный поверх халата белым кушаком. Он вытащил бумагу, запечатанную, по обычаям тех лет, треугольником, и вручил Урман-Палвану.

Отойдя, человек сел в стороне, около мулл, а Урман-Палван осмотрел печать и показал ее старому мулле:

— Похожа ли на печать казия — заступника шариата?

Старший мулла взял конверт из рук Урман-Палвана, прищурившись, осмотрел конверт и ответил:

— Оттиск очень слаб, но узор и надпись похожи. Урман-Палван ножичком вскрыл конверт и передал мулле:

— Прочтите, что он пишет?

Старший мулла, прищурившись, осмотрел бумагу сверху донизу и передал ее другому мулле:

— Прочитайте-ка вы, я оставил свои очки дома.

Второй мулла, повертев бумагу в руках, очень недовольный и явно смущенный, принялся читать ее, запинаясь и по складам:

— «Преданному и верному Урман-Палвану, с тем, чтобы он, прочитав сию записку, немедленно пожаловал бы в присутствии казия Шафриканского туменя, в селении Хаджи-Ариф, сияющей луне.

А засим — привет вам!»

Урман-Палван, взяв письмо, положил его в карман халата и сказал этому мулле:

— Хорошо, что хоть вы не забыли своих очков. А не то нам пришлось бы сходить к казию и попросить, чтобы защитник шариата сам прочитал нам, что он пишет.

Старший мулла, вспыхнув под пушистой сединой своей бороды, сказал:

— Это было бы бесполезно. Защитник шариата никогда не носит с собой очки. Прочитать письмо пришлось бы тому писарю, который его писал.

Урман-Палван ответил посланцу:

— Сейчас приеду.

Посланец вышел, а Урман-Палван начал одеваться. Поднялись и муллы со старостами, направляясь к выходу.

2

— Пошли вам бог доброго пути!

В селении Хаджи-Ариф, в приемной комнате казия Шафриканского туменя, собрались амины, старейшие старосты и старшины туменя.

Во дворе стоял человек, следивший, чтобы без ведома казия не только никто не вошел в комнату, но даже и не приближался к ней.

Двери, выходившие из этой комнаты во двор, были раскрыты, но северные, с улицы, заперты, несмотря на жару, и даже завешаны, чтобы ни один звук не проникал сквозь них.

Казий, продолжая разговор, рассказывал:

— И вот получил я от отставленного от должности главного казия Бухары Бурханиддина-махдума [93]и от высоких мулл, от Кутбиддина и от Халмурада, письмо, где сказано:

«В Бухаре более не осталось джадидов. Если и можно найти какого-нибудь джадида, то лишь из раскаявшихся и возвратившихся на путь веры».

— Что это значит? — спросил Хаит-амин, сидевший на почетном месте.

— Об этом ясно написано в тайном письме нашего господина кушбеги Мирзы Урганджи. Вам, старшинам туменя, следует составить списки всех, у кого есть лошади. Из молодых людей составить отряды и каждый отряд поручить военному человеку, чтобы он их обучил, устраивая «козлодранья»

pi

скачки. Беглых джадидов и всех подозрительных людей ловить и доставлять сюда ко мне. Следить за всем, что делается в тумене. Сообщать мне и быть готовым ко всему, что бы ни понадобилось.

Бозор-амин спросил:

— А что будет с джадидами и подозрительными, которых к вам приведут?

— Мы отошлем их в Бухару, к его высочеству. А тех, о ком точно нам известно, мы сперва сами возвратим в истинную веру или пошлем к муфтиям, дадим им возможность покаяться.

— А о рабах в этом письме ничего не говорится? — спросил Урман-Палван, сидевший на менее почетном месте.

— В письме особо о рабах ничего не написано, — ответил казий, — однако по содержанию письма ясно видно, что если с чьей-нибудь стороны будет предпринято какое-нибудь действие против его высочества, против властей или мулл, если падет подозрение на джадидизм, то подозреваемого немедленно надо схватить, независимо от того, раб он или хаджа, таджик или узбек.

— В отношении рабов в нашем тумене надо особо подумать, — сказал Урман-Палван. — В прежние времена наши купцы торговали с Россией. Они накупили много рабов и еще больше вырастили их у себя дома. Они теперь многочисленны. Около Дехнау Абдулладжана есть даже кишлак, названный «Рабы». Да и не только там.

— Что вы хотите? — спросил Хаит-амин.

— В отношении их принять особые меры.

— Но защитник шариата ясно сказал: хватать всех опасных. Разве это вам не ответ?

— Я не все сказал… — несколько растерялся Урман-Палван. — По-моему, нужно схватить и жестоко наказать рабов нашего туменя, не дожидаясь никаких их выступлений. При взыскании податей они уже проявляли неповиновение эмиру. Зачинщиками всяких безобразий при определении налогов тоже у нас в тумене были всегда рабы. У них за душой нет ни земли, ни воды, ни денег. Ведь неспроста рабов, живущих в Дехнау, пищавших по всякому поводу, прозвали «цыплятами».

Но один из участников собрания прервал Урман-Палвана:

— Деды их были рабами. С тех пор много воды утекло. Давно они ничем не отличаются от остальных. Какое основание у нас принимать по отношению к ним особые меры?

Урман-Палван рассердился:

— Теперь они выдают себя за мусульман. А если заглянуть в их сердца, они окажутся иной веры. Они не почитают наших мулл, не слушаются их! Одно вонючее слово яваджинского Шакир-Гулама для них дороже молитв тысячи мулл! Даже придворные рабы осквернили доверие его высочества. Например, Останакул-кушбеги. Разве мы можем после этого ждать чего-нибудь доброго от своих рабов?

Хаит-амин спросил:

— Всех рабов в тумене схватить и убить? Так хотите?

— Не всех убивать, но прибрать к рукам, хватать, наказывать, сажать в темницы. А не то они поднимут головы. Они станут помогать нашим врагам. Разве вам не известно, что натворили рабы и персы из окрестностей Кагана? Как только поднялись джадиды по наущению Муллы Шарифа Гурбанского, они все оживились. А здесь их будет подстрекать Шакир-Гулам.

— Нет, — сказал Хаит-амин. — Среди них есть хорошие люди. Нельзя всех обвинять без разбору.

— Кто же эти хорошие? — не уступал Урман-Палван.

— Например, сыновья Пулата-бая Джафариги.

— Да разве они из рабов? — удивился Урман-Палван.

— Вы, видно, по молодости, еще не знаете ни деда, ни даже отца Пулата-бая. А я знаю. Дед его был куплен как раб. Но при освобождении бог дал ему богатство. И они стали владельцами больших земель, складов, полных зерна, складов с товарами, многочисленного скота. Когда они стали богаты, их рабское происхождение было забыто. Их стали звать «Пулат-бай-Араб». Теперь сын Пулата-бая Абдулла за преданность эмиру возведен в чин туксабы. [94]

— Это мы знаем! — сдался Урман-Палван. Бозор-амин возразил Хаиту-амину:

— И все же таких людей, как Шакир-Гулам, нельзя оставлять в покое.

— Этого я и не говорю. Шакир-Гулама и Муллу Шарифа надо схватить и наказать. Но нельзя без разбора приставать ко всем. Так мы большую часть народа настроим против себя. Но следить нужно за каждым движением каждого человека.

— Амин верно говорит, — сказал Нор-Муранд-караулбеги. [95] — Зря нельзя приставать к людям. Так и хороших людей можно сбить с толку. Начали, например, все упрекать начальника полиции в тумене Варданзе, Мирзу Усмана, в том, что он джадид. В конце концов это его задело и так надоело, что он бросил полицию и присоединился к джадидам. Вот до чего довели даже начальника полиции, у которого кости затвердели на эмирских хлебах.