— Уже сегодня, когда мы собирались сюда к вам, поступил дополнительный материал. Вы еще не знаете, что ваш культиватор найден. Он был сброшен в старый канал, занесен илом и обнаружен там при недавней расчистке канала. Там же нашли железную палицу с заостренным концом. У кузнеца Саттара из соседней деревни мы узнали, что палицу эту приносил ему Нугман-заде и просил выковать из нее кочергу. Кузнец Саттар выковал кочергу. Ее мы и нашли в канале около культиватора. Саттара-кузнеца знаете?

Собрание дружно подтвердило свое знакомство с кузнецом. Много лет все ездили и ходили к нему чинить инвентарь.

— А Нугман-заде кто?

Собрание молчало. Люди шепотом переспрашивали друг друга.

Наконец с места встал старик и сказал:

— Вот он!

Он показал на сжавшегося и будто высохшего Хамдама. Усы его нелепо вытянулись вперед, как рога. Старик объяснил:

— Его отца звали Нугманом. Значит, Нугманов он и есть.

— Ты жил здесь под именем…

— Под кличкой Хамдам-форма! — подсказал Юлдашев. По знаку следователя милиционеры взяли Хамдама. Собрание онемело от неожиданности.

Хамдама пришлось вести под руки: он неожиданно так ослабел, что уже не мог пошевельнуться.

У двери он вдруг в порыве ярости ожил, попытался вырваться и крикнул:

— Рабы! Пастухи! На нашей земле жиреете. На нашем… Рука милиционера так решительно дернула его вперед, что

усы Хамдама приняли новое, еще более нелепое положение.

Кутбийа, белая, словно неживая, сидела в углу.

Фатима подошла к Хасану и села рядом с ним. Словно сквозь сон она слышала Кулмурада.

— Бывшие рабы и пастухи ныне трудятся на собственной, на своей земле. И никто у них ее не отнимет. Никто, никогда.

Колхозники теснились вокруг Хасана, и каждому хотелось пожать ему руки, похлопать по плечу, сказать веселое слово.

А Хасан видел только глаза Фатимы, смотревшие на него радостно и светло.

Эргаш встал, подозвал к себе Хасана и стал рядом с ним.

— Я сын «дедушки-раба». Моего отца звали Рахимдадом, а рабовладельцы прозвали его Некадамом. Он носил меня на руках,

и

тепло его рук — в моем сердце. Помни о нем, Хасан! Он твой дед. Он начал наш род на этой земле, которой теперь

и

мы владеем. Вот смотрите на нас! Я родился в доме раба. Я начал жизнь рабом, а продолжаю ее равноправным членом большого колхоза, я знаю цену земле, цену труду. Я понимаю, что для нас сделано большевиками. Я знаю, что сделала для нас партия!

Темнело. Но никто не уходил.

Сумерки, серые, сырые, ранние сумерки поздней осени сгущались под низкими холодными тучами. Зажгли лампы.

— Вот, — говорил Эргаш, — мы здесь с моим сыном — перед вами. Каждый из нас может смотреть вам в глаза…

Ему хотелось сказать что-то такое большое, такое нужное, дать такую клятву, чтоб никто никогда не усомнился в Хасане.

Ему хотелось, чтоб его сыну все верили так, как сам он верил Хасану.

Но слова получались спокойнее и холоднее, чем то, что хотелось высказать.

Он не догадывался, что его раздумья поняты и разделяются здесь каждым. Здесь каждый знал, что жизнь впереди светла, труд дружен, правда непобедима.

Эргаш говорил, счастливо глядя всем в глаза:

— Это сделала для нас партия!