Крестьяне, стоя в очереди, тревожно ждали, пока взвесят на этих весах их хлопок.
Абдуррахим-бай тоже был здесь.
—
Артык! — сказал он весовщику, дотронувшись до весов, — веревка ослабла.
—
Не беспокойтесь, хозяин, — ответил весовщик, — если она и ослабла, рука у меня крепка.
Один из крестьян, заподозривший что-то неладное в их иносказательном разговоре, напомнил:
—
Бог-то все видит, брат Артык!
—
Не распускай язык, — ответил Артык крестьянину. И, сказав это, раскричался: — Мне вы все равны, — ты ли, хозяин
ли! Разве хозяин за меня заступятся в день божьего суда? Не думаешь ли ты, что я ворую твое добро для хозяина? У меня точность превыше всего! Мне причитается горсть товара за взвес, причитается? Ее я и возьму, горсть. Л больше не возьму. Я честный человек, это превыше всего.
— Ну ладно уж, чего уж там, ладно! — принялся успокаивать Артыка крестьянин. — Я к тому, чтоб построже, чтоб без ошибок!
— Ты, брат, не учен! А ученые говорят: «Созвездие Весов висит в небе». Это что значит? Это значит, что покровители всех ремесел находятся на земле, а мой покровитель там, на небе, рядом с богом! Может быть, богу там и служит по части весов! Как же я могу ошибиться? Неуч!
Пока Артык говорил, весы, покачиваясь, бездействовали, а время шло.
— Ладно уж, брат Артык! — осмелился прервать его самый смелый из крестьян. — Ладно уж, вешай!
— Вешай, вешай! А мне обидно, когда мне говорят об ошибках. Мало я вешал, что ли? А?
Но крестьянин, крутя усы, продолжал:
— И созвездие Весов, твой покровитель, тоже ведь неодинаково ходит. В сентябре оно стоит ровно, а в апреле одна его нога поднимается кверху, а другая опускается вниз.
Крестьяне засмеялись. Еще смеясь, другой крестьянин сказал:
— Пословица-то известна: «Если вор убежал со двора, весовщик сойдет за вора!»
Весовщик прикинулся, что шутку он понимает и ценит, и засмеялся.
Он опять принялся вешать.
Вешал он быстро, так что едва успевали следить за его движениями. Подручный не отставал от него. Не успевала его рука отпустить веревку, а подручный уже снимал чашу с коромысла вываливал хлопок, выкрикивая вес.
Полагавшуюся ему горсть весовщик умел взять с толком. Он по локоть запускал руку в хлопок и, поворочав его, как лопатой вытягивал себе почти полпуда.
— Караул! — крикнул один из крестьян. — Я считал, что привез хлопка больше пяти пудов, а тут целого пуда недовесили!
— Ты-то свой вес на глаз прикинул, а я сперва дома свешал, а потом привез, а тут на два пуда меньше вышло. Куда
же
он делся? А? — вопросительно произнес другой крестьянин.
Подручный весовщика, услышав их разговор, сказал:
— Чего попусту говорить, — хлопок выветривается и высыпается, ежели меток дыряв. Весы тут пи при чем.
Хозяйский приказчик Наби-Палван решил утешить крестьян:
— А чего вам горевать? А? Вы этот
хлопок
покупали, что ль?
Деньги
за него платили, что ль? Ну и меньше выйдет, убытка нет, — что выйдет — все ваше. Добро-то
это к
вам из земли пришло, из ничего, даром от бога оно, добро
это.
А вы
о
нем спор затеваете!
Абдуррахим
-бай,
спокойный за весы,
не
приходил сюда. Он сидел в углу застланной ковром площадки около дома. Слева
от
него лежал пенал с чернильницей, справа — счеты и мешочки с
деньгами,
с серебряными тенгами и медными пулами. [46]
Он рассчитывался за хлопок, слушая весовщика, кричавшего
ему:
— У этого — пять пудов!
— У кривого — семь пудов с половиной!
Платя деньги, Абдуррахим-бай не принимал
в
расчет дробен, дроби он сбрасывал со счетов. Он говорил:
— Так легче считать. Круглый счет яснее.
Но дроби он сбрасывал всегда только
в
свою пользу.
При расчете он удерживал также стоимость семян и зерна, взятых крестьянином весной, но тут же
он
отсчитывал и проценты
на те
деньги, которые стоили семена и зерно, считая эти проценты с весны. Счет велся хотя и
в
округленных числах,
но
столь
искусно,
что никому, кроме хозяина, разобраться
в
нем
не
хватало ума. Ума хватало
лишь
на то, чтобы понять, что за год труда крестьянину причиталось столько денег,
что
и на месяц их не могло хватить.
Время близилось к вечеру. Солнце садилось.
Весь сегодняшний привоз свешали.
Абдуррахим отнес в свою комнату мешочки с деньгами и запер их в железный сундук, а тетрадь, счеты, пенал — убрал на полку в гостиной.
Обмывшись,
он сотворил вечернюю молитву и нафлмолитву — сверх установленной
Кораном.
Весовщик,
его
подручный и приказчик Наби-Палван умылись, почистили халаты и пришли к хозяину в гостиную.
Стемнело. Зажгли свет.
Начался расчет хозяина с весовщиками.
Хозяин пытался платить за их труды, считая
по
два с
поло
виной
пуда
в день на каждого, как
если
б
от
каждого из них
хо
зяин принял по
два
с половиной пуда хлопка.
Весовщик не согласился:
— Нынче я свешал двести пятьдесят пудов. Самое меньшее я урвал двадцать пудов. Самое меньшее, хозяин!
— Это я знаю! — рассердился Абдуррахим. — Чего ты хочешь?
— Надо по совести поступать.
— А ты думаешь, что эти двадцать пудов уже у меня в кармане и звенят серебром? Пока это серебро зазвенит, мне придется дать деньги возчику, караванщику, погонщику, на жмых верблюдам, его высочеству пошлину, а уж потом везти его в Оренбург или в Троицк, платить дань белому царю, и там только получу деньги. Но они еще не будут моими, я еще должен провезти их благополучно назад, не попасть в руки разбойников ни на пути туда, ни на обратном пути. И если, пройдя через все это, я наконец доберусь домой, то сяду в этой комнате и сосчитаю, что у меня осталось. Погляжу и увижу — почти ничего! Вот я и предлагаю тебе чистыми, серебряными, звонкими деньгами, считая, что нынче получил от тебя пять пудов. За пять пудов получай и молчи.
И Артык взял.
Двум другим он засчитал два пуда с половиной на обоих.
Так всего им было заплачено за семь с половиной пудов. Все четверо остались довольны друг другом.
Кончив расчеты, Абдуррахим-бай постучал в дверь, и тотчас с женского двора две служанки подали скатерть с лепешками, чай и два блюда жирного плова. Споры забылись. Забыли о хлопке. За веселым и дружелюбным разговором плов был съеден, и весовщики собрались уходить.
— Завтра работа будет? — спросил весовщик.
— Нет. Завтра отдыхайте. Завтра я сам буду вешать. Перевешаю сегодняшнюю покупку и раздам трепальщикам. А как наберется новый хлопок, буду посылать за вами, вы тогда мне поможете.
Но приказчику он шепнул:
— Наби-Палван, завтра ты приди Да пораньше. Поможешь
мне.
— С радостью! — ответил приказчик.
Погасив в своей комнате свет, Абдуррахим вышел вслед за ними, почесывая живот, вглядываясь в темноту. За воротами он увидел какие-то тени.
— Кто там? — крикнул он.
— Рабы! — ответил за них Наби-Палван.
— А… — удивился бай, — Ашур!
— Я, хозяин.
— Почему вы так рано вернулись с работы?