Девушка принесла большой кувшин горячей воды и едва не расплескала ее, нервно присев в реверансе.

— Я Карен, ваше сиятельство. Меня послали принести воду, ваше сиятельство. И помочь вам.

Что такого сказала Артемис, если служанка так нервничает? Что новая графиня будет суровой госпожой?

Пруденс с улыбкой встала.

— Спасибо, Карен. Какое необычное имя!

— Каренхаппух, ваше сиятельство. Оно упоминается в Библии.

— Правда? Где? — Пруденс нужен был обыденный разговор. Однако служанка не двигалась. — Налей воду, пожалуйста.

Карен поспешила к фарфоровому тазу.

— В книге Иова, ваше сиятельство. Каренхаппух — одна из дочерей Иова, ваше сиятельство, родившихся после окончания его испытаний. Викарий говорит, что правильно Каренхаппух, ваше сиятельство, но я всю жизнь была Карен.

Пруденс сообразила, что она все еще в шляпке, вытащила булавку и сняла ее. Возможно, это облегчит головную боль. Бесконечное повторение слов «ваше сиятельство» только ее усилило. Это необходимо? Если и так, то она положит этому конец.

— Пожалуйста, называй меня «миледи», Карен, — попросила Пруденс, отдав служанке шляпку. Она подошла к рукомойнику и огляделась. — Мыло есть?

— Ох! Да, ваше сиятельство. Я хотела сказать «миледи».

Служанка положила шляпу на кровать и полезла в карман. Она вытащила фарфоровую баночку и поспешно поставила рядом с тазом.

Пруденс снова поблагодарила её, но поняла, что девушке явно не хватает навыков. Без сомнения, и у вдовствующей графини, и у Артемис вышколенные горничные, но ни одну из них не прислали помочь ей.

Вымыв руки, Пруденс спросила:

— Каковы твои обычные обязанности, Карен?

— Я одна из нижних горничных, ваша… миледи.

Прислать ее — это оскорбление.

Умывшись, Пруденс обдумывала, что делать. Кейт предупредил, чтобы она не мирилась с дерзостью слуг. Но никак не упомянул о злобных выходках его родственников. Можно потребовать другую горничную, тогда эта девочка решит, будто графиня обижена. Если ничего не сделать, все домочадцы станут посмеиваться над новоиспеченной графиней и решат, что она слишком дурно воспитана и не разбирается в тонкостях или слишком труслива, дабы потребовать то, что ей полагается. Ей очень хотелось совета Кейта, но домашнее хозяйство — это ее забота, и она должна стоять на своем.

Пруденс вытерла лицо и повернулась.

— Я скоро найму горничную, Карен, а пока ее обязанности будешь исполнять ты.

У девушки глаза округлились.

— Вашей горничной, миледи?!

— Разве не это ты сейчас делаешь?

— Я… меня просто послали с водой, миледи, и помочь вам, если вы что-то захотите.

У Пруденс сердце упало от ощущения, что она совершила ошибку, но теперь отступать нельзя.

— Это часть обязанностей горничной. Тот, кто тебя сюда послал, считает, что ты подходишь для этой роли, так что pro tern[8] это будут твои обязанности.

— Pro tern, миледи?

— Временно. У тебя нет необходимых навыков, но несколько дней ты побудешь моей горничной.

Пруденс вдруг поняла смысл сказанного. Неудивительно, что у девушки, судя по всему, голова пошла кругом.

— И получишь соответствующую плату. За те несколько дней, что будешь исполнять обязанности моей горничной.

— Да, миледи. Что вы теперь хотите, миледи?

Увидеть Кейта! Но она не может бегать к нему из-за каждой мелочи.

— Чаю, — сказала Пруденс, жалея, что не может потребовать к нему еще и бренди.

Девушка присела в реверансе и поспешно вышла.

Пруденс потерла лицо, вдыхая сладкий запах хорошего мыла. По крайней мере этого не пожалели, и полотенца были чудесные, каких она в жизни в руках не держала.

И у нее есть бренди.

Пруденс вытащила красивую фляжку, вдруг вспомнив, что она означает. Кейт купил фляжку в Лондоне, думая о ней. Это не любовь, но что-то подобное. Пруденс отпила, но мало: во-первых, бренди едва осталось на донышке, а во-вторых, она посчитала, что алкоголь ей скоро снова понадобится. Кейт назвал джин голландским лекарством. Вероятно, бренди — это французское лекарство. Но как бы то ни было, пора обживать эти комнаты.

Пруденс прошла в будуар, обнаружив прелестную комнату с хорошим освещением. Изящный китайский ковер лежал на полу, бледно-голубые стены завешены картинами с изображением цветов. Перед камином диван и два мягких кресла, у окна маленький столик для уединенной трапезы. У стены пустой книжный шкаф и письменный стол.

Пруденс почувствовала призрачное присутствие невестки. Это была личная комната Артемис, где она могла позволить себе непринужденность. Еще одно место, откуда смерть выселила ее. Как трудно все это было…

Письменный стоя такой красивый. Пруденс провела пальцем по инкрустированной столешнице с изображением цветов. Подняв крышку, обнаружила кожаную поверхность с золотыми краями. На внутренней стороне крышки была изображена пасторальная сцена с пастухами и пастушками.

Почему Артемис не забрала столик и другие вещи, которые ей дороги, в комнаты, где жила теперь? Если предложить их ей, это поможет? Или ее обидит, если все это убрать и заменить другими вещами?

Возможно, Артемис оставила вещи здесь, потому что любила Кейнингз, как любил его Кейт, и не хотела уезжать. Возможно, как отец Пруденс, она цеплялась за надежду, что реальность изменится и все останется по-прежнему.

А мать Кейта? Она молится, чтобы ее обожаемый старший сын, лучший сын поднялся из могилы, как Лазарь?

Пруденс вздохнула и открыла неглубокие ящики. Они были пусты. Ей нужна бумага, перья, чернила, воск для запечатывания писем…

И печать, как у Кейта?

Слишком много надо знать. Слишком много возможностей совершить ошибки. Ошибки, на которые надеется Артемис.

Пруденс с тоской посмотрела на дверь в спальню Кейта, но повернулась и пошла в гардеробную.

Как и сказала Артемис, комната маленькая. Красивый шкаф для нее великоват. Открыв его, Пруденс, как и ожидала, увидела, что он пустой, но остался запах духов. Она уловила аромат лаванды и розы, которые нашептывали о саде, смехе и счастливых днях.

Всего несколько недель назад.

Пруденс начала было закрывать шкаф, пряча витавшие в нем отголоски разбитых грез, но потом распахнула дверцы и открыла окно.

Что было, то прошло.

Теперь тут новый порядок.

Послышался детский смех.

Перегнувшись, Пруденс увидела в залитом солнцем цветущем саду двух маленьких девочек и служанку. Их черные платьица резко контрастировали с зеленой травой и яркими цветами, но девочки весело играли и бегали.

Дети Артемис. Если бы среди них был мальчик, все пошло бы совсем по-другому.

Услышав шум, Пруденс вошла в будуар и увидела, как другая служанка ставит поднос на стол. Этой было за тридцать, и одета она гораздо лучше.

— Где Карен? — спросила Пруденс.

— Она вернулась к своим обычным обязанностям, миледи. Вам нужно что-нибудь еще?

— Кто вы?

— Рейчел, миледи. Горничная Артемис, леди Малзард.

Служанка была безупречно вежлива. Слишком безупречно. И в определенном смысле смотрела на Пруденс сверху вниз.

— Спасибо, Рейчел, но я не хочу добавлять вам работы. Карен вполне подойдет, пока я найму себе горничную.

— Так не надлежит, миледи.

Пруденс взглядом заставила ее замолчать.

— Я решу, что надлежит, а что нет. Заберите это, и пусть чай принесет Карен.

Грудь горничной поднялась, словно служанка собралась возразить, потом она чопорно составила все обратно на поднос и вышла.

Пруденс ждала, словно сжатая пружина, готовясь к новой баталии, но скоро вернулась Карен, борясь с подносом, и глаза у нее, похоже, полнились ужасом.

— У тебя были неприятности из-за меня? — спросила Пруденс.

— Нет, миледи. Просто некоторым, — Карен поставила поднос на столик, — это не понравилось.

Она отступила, но Пруденс сказала:

— Переставь все с подноса на столик.

— Ох, простите, миледи. Я не…