— Не надо, — возразил Байрон, оборачиваясь через плечо. — Мы в ее возрасте что, свято соблюдали комендантский час?

— Мы и в одиночку-то не ходили.

— Это точно, — натянуто засмеялся Байрон. — А еще точнее — это вы в одиночку не ходили. Знала бы ты, сколько раз я потом задами пробирался домой, боясь, как бы отец не обнаружил мое отсутствие!

Ребекке сразу вспомнилось другое. Байрон провожал их до дому, а она всегда торопилась забежать внутрь, чтобы не видеть, как они с Эллой целуются на прощание.

— Наверное, десять лет назад я была смелее, — вздохнула Ребекка, стараясь выдержать взгляд Байрона. — Надо же, не успела приехать, как вспомнила про этот дурацкий комендантский час. Я нигде этого не встречала — ни в больших городах, ни в маленьких.

— А Клейсвилл — он единственный в своем роде, — сказал Байрон, присаживаясь на другой край качелей.

Ребекка оттолкнулась, и цепи качелей снова заскрипели.

— Хочу тебя спросить. Мы с тобой оба подолгу жили вне Клейсвилла. Мне это кажется, или у тебя тоже что-то щелкает внутри, когда ты пересекаешь границу города?

— Щелкает, — сразу ответил Байрон, даже не пытаясь играть в непонимание.

— Я ненавижу это чувство. Из-за него мне иногда хотелось вообще больше не появляться в Клейсвилле. Но Мэйлин, она… была для меня всем. Стоило мне ее увидеть, и я забывала, что Элла…

— Ушла.

— Верно. Ушла, — прошептала Ребекка. — Потом ушел Джимми, а теперь и Мэйлин. Моей семьи больше нет. Спрашивается, какой смысл мне сюда возвращаться? Но смысл почему-то остался. Вот и сегодня: пересекла границу Клейсвилла, и у меня сразу же исчезло противное покалывание в груди. Я уже сжилась с ним. А как проехала тот дурацкий щит — никакого покалывания.

— Знаю.

Байрон оттолкнулся, и старые, заржавленные цепи вновь отозвались привычным скрипом.

— Бекс, у меня нет ответов… во всяком случае, тех, которых ты хотела бы услышать.

— А другие есть?

Байрон ответил не сразу.

— Один точно есть, но он тебе никогда не нравился.

Николас Уиттакер придерживался мнения, что каждый должен заниматься своим делом. Как-то в выпуске новостей он увидел сюжет: мэр одного города вместе с полицейскими участвовал в патрулировании улиц. Сюжет искренне удивил Уиттакера. В егогороде патрулированием занимались немногочисленные полицейские и шериф, а он сидел в своем комфортабельном кабинете и занимался тем, чем и положено заниматься мэру. Таков естественный порядок вещей. Эту фразу следовало бы написать золотыми буквами на стене его кабинета, поскольку Уиттакер любил ее повторять. Если б его спросили, в чем именно заключается этот естественный порядок вещей, он не задумываясь ответил бы: в том, что в его городе каждый человек может спокойно жить, наслаждаясь здоровьем и дружелюбной атмосферой. В такой атмосфере вырос он сам, и так же будут расти его дети, когда он решится ими обзавестись. В других городах им могли бы угрожать столкновения с уличными грабителями, маньяками и хулиганьем. В других городах они еще в раннем детстве могли бы подцепить какую-нибудь болезнь, которую не лечит даже современная медицина. А в Клейсвилле все это они увидят разве что на экране телевизора. Здесь они будут защищены. Основатели города позаботились об этом. Правда, одна угроза для жителей Клейсвилла (включая и будущую семью мэра) все-таки существовала, но только в том случае, если городская Хранительница Могил вдруг не справится со своими обязанностями.

Мэр Уиттакер встал из-за стола, подошел к шкафу, отделанному красным деревом, и открыл створки. Внутри находился небольшой бар. Бар появился при его отце, когда еще тот был мэром. Уиттакер насыпал в бокал льда, удивляясь, как гулко раздается этот звук в тишине кабинета. Кроме стен и самого мэра, его никто не слышал и слышать не мог. Рабочий день давно кончился, и секретарша ушла домой. Уиттакер налил себе еще одну порцию бурбона, радуясь, что в числе бед, от которых был избавлен Клейсвилл, значился и алкоголизм.

В дверь постучали. Затем она открылась, и кабинет вошли двое членов городского совета — Бонни-Джин и Дэниел. В свои двадцать шесть лет Бонни-Джин была самым молодым членом этого совета. Возможно, поэтому она проявляла неожиданную смелость там, где другие проявляли вполне оправданную осторожность. Опять-таки, Бонни-Джин было пока не с чем сравнивать. Когда городской совет в последний раз сталкивался с серьезной проблемой, для Бонни-Джин не было проблем серьезнее, чем свалить с уроков в кино.

Сейчас щеки Бонни-Джин пылали, словно она постояла возле раскаленной печки, а глаза были широко раскрыты.

— Мы прошлись по улицам, и знаете, ничего странного не обнаружили, — выпалила Бонни-Джин.

Стоявший у нее за спиной Дэниел покачал головой.

— Мы разбросали листовки, предупреждающие о возможном появлении в городе кугуара, — добавила Бонни-Джин.

— Хорошо, — улыбнулся ей Уиттакер.

Ему нравилась Бонни-Джин. Славная, симпатичная девушка, но… никак не будущая жена и мать его детей.

— Друзья, не желаете ли согреться? — спросил мэр, кивнув в сторону раскрытого бара.

Бонни-Джин застенчиво улыбнулась, а Дэниел, наоборот, нахмурился:

— Время уже позднее.

— Ну что ж, мистер Грили. Вопрос, который я хотел с вами обсудить, может и обождать.

— Сэр, я бы не рискнул позволить Бонни-Джин самостоятельно возвращаться домой, когда за каждым кустом может скрываться опасное животное, — сказал Дэниел, вставая рядом с девушкой. — Юной даме понадобится…

— Вы хотели сказать, мне понадобится вот это! — перебила его Бонни-Джин.

Она полезла в сумочку и своими наманикюренными пальчиками вытащила револьвер тридцать восьмого калибра.

— Дэниел, может, в таком случае, мы попросим нашу юную сотрудницу проводить нас домой? — предложил мэр.

Бонни-Джин лукаво улыбнулась.

— Дэн на машине. Надеюсь, он самостоятельно доберется до своего дома. А как насчет вас, мэр?

С тем же артистизмом, с каким он выступал на собраниях, Николас похлопал себя по карманам брюк и распахнул пиджак.

— Опять не захватил оружие. Возможно, мне стоит принять предложение Бонни-Джин. — Он улыбнулся потенциальной защитнице. — К сожалению, я пока еще не могу покинуть кабинет. Есть кое-какие дела. Я не очень вас обременю, если попрошу немного меня подождать?

— Не очень, — охотно отозвалась Бонни-Джин и улыбнулась Дэниелу. — Я сумею обеспечить безопасность нашего мэра как за пределами его кабинета, так и внутри.

Дэниел сверкнул глазами на Бонни-Джин. Она сделала вид, что не заметила этого. Мистер Грили направился к двери. Бонни-Джин проводила его и дружески чмокнула в щеку, после чего плотно закрыла за ним дверь. Тем временем Николас налил своей помощнице порцию шотландского виски и терпеливо ждал, пока та возьмет запотевший бокал.

Байрон думал о том, что хотел и должен был рассказать Ребекке. Но все это подпадало под категорию «не сейчас». Не ранним утром, не после тягостного известия, обрушившегося на нее, и не после утомительной дороги. Они оба по-прежнему сидели на качелях, слушали стрекотание насекомых, лягушачьи трели и старались молчать, чтобы разговор не превратился в перепалку. Такое бывало и прежде. Сидя почти рядом с Ребеккой, Байрон понимал: напрасно он пытался убедить себя, что изменился. Это было обыкновенным враньем самому себе.

Почти три года назад Ребекка настоятельно попросила его больше ей не звонить и не разыскивать. Байрон попробовал построить отношения с несколькими женщинами, все они окончились неудачей, и тогда он сказал себе, что вовсе не собирался ни в кого влюбляться. В том числе и в Ребекку. Все это были словесные и психологические увертки. Он пытался уверить себя, что может обойтись без Клейсвилла и без Ребекки. Но оказалось, что не может. Однако между Клейсвиллом и Ребеккой существовало одно существенное различие. Вернувшись сюда, Байрон знал: если он заснет в Клейсвилле, наутро город никуда от него не сбежит. А вот почти каждая ночь с Ребеккой кончалась одиноким утром. Возможно, горе на время приглушило эту черту ее характера. Но так ли это? Тоже вопрос.