— Но Теодор...

— Нет! — решительно сказал он. — Пусть будет так, как я сказал: оставим этот разговор.

София покорно вздохнула.

— Ну, раз так, — сказала она, — тогда хотя бы постарайся больше так не падать и не калечить себе голову.

— И правда, — ответил он. — Оно не стоило того. Мне даже не удалось... упасть как следует.

— Теодор!

Однако он не потрудился объяснить свои последние загадочные намеки, молча кивнул и вышел из комнаты.

Она посмотрела на таз, вода в котором стала кроваво-красной. Она стала еще темнее после того, как София резкими движениями выжала полотенце.

«Это наверняка Кристиан, — снова подумала она, — наверняка именно он отвлекает Теодора от учебы своими пошлыми историями. Конечно, он убеждает его в том, что учеба не стоит стольких усилий, и все потому только, что сам не способен ничему обучиться, а Теодор тем временем начинает ему уже верить. О, как может он верить этому негодяю, как может вообще водиться с ним! Если бы только он был хоть немного сильнее! А так я вынуждена беспомощно смотреть, как Теодор отдаляется от меня.

Она вытерла замерзшие руки, и прежде чем они успели окончательно высохнуть, в ее голове уже созрел план, как оградить Теодора от губительного влияния его дружка.

В низкой норе Исаака бен Моша царил полумрак. Выпятив вперед огромный, круглый живот, он сидел так прямо и неподвижно, что походил на винную бочку, стоящую в затхлом подвале. Только после того, как София сообщила ему цель своего прихода, он пошевелился. Он рассмеялся так, будто в его горле забулькала трясина.

— О деньгах вы и понятия не имеете, госпожа, — усмехаясь, заявил он.

— Я богата, — невозмутимо ответила она. — По крайней мере, так мне сказали после того, как умер мой супруг. Но только какой мне прок от дома и земли, украшений, ковров, если мне нужны деньги? Много денег. Они должны тотчас же привлечь внимание жадных глаз, так что нужно, чтобы казалось, будто их целый мешок.

Впервые в жизни София требовала денег. После смерти Бертрана она ни в чем не нуждалась, хотя и никогда не интересовалась, как идут дела. Она не думала о том, что в таком городе, как Париж, женщинам позволялось наследовать и что она до тех пор, пока Теодор не достигнет зрелого возраста, обязана вести домашнее хозяйство и руководить состоянием. Ей повезло: у него не было ни отца, ни брата, которые могли бы отнять у нее ее владения и вынудить снова выйти замуж.

Она была благодарна мужу Аделины Бриенской, сестры Бертрана, за то, что он вызвался заботиться о ее и Теодоровых интересах, а это означало, что она и не видела денег, поскольку они попадали прямиком в руки Изидоры и кухарки.

Только сегодня она поняла, что в этом был и недостаток: чтобы попросить у Бриена большую сумму денег, требовался предлог, а его не было. Ей не оставалось ничего иного, как брать у него впредь деньги в рассрочку, а сейчас занять всю сумму у Исаака.

Исаак не стал спрашивать, зачем ей нужны эти деньги, а просто усмехнулся. Такого рода дела случались с ним не впервые. Ведь к нему в узкую, вонючую, не видную с улицы комнату приходили только такие, как София. Все они презирали деятельность Исаака, потому что она была грешной, но именно поэтому была так необходима.

— Я предлагаю вам двадцать парижских ливров, — предложил он, подойдя к сундуку, который казался прямо-таки роскошным по сравнению с убогой мрачной комнатой. Сундук запирался на несколько замков, по одному с каждой стороны. — Часть суммы я выплачу в су, по двадцать су за ливр, а часть в денье, по двенадцать денье за су. У вас будет тяжелый мешок... и высокий процент.

— Пусть будет так, я все выплачу, просто велю экономить на хозяйстве! — ответила она и поспешно поднялась, глядя, как он пересчитывает монеты.

— Мне кажется, что раньше вы считали ниже своего достоинства иметь дело с деньгами, — заметил Исаак с легкой насмешкой, на мгновение прекратил считать и почесал свою остроконечную бородку.

— Для этого ведь есть вы, не так ли? — неприветливо ответила София.

Ей здесь не нравилось. Софию смущала даже не сама цель ее прихода, а то, что ей пришлось прийти к еврею, то есть к отверженному.

Но Исаак вовсе не думал о том, чтобы сделать ей приятное и укоротить время ее пребывания в его лачуге. Пересчитав монеты, он неторопливо потянулся к книге, которая была истрепана и покрыта пятнами. На одном из вложенных листочков он записал цифры.

— Да уж, мы всегда рады помочь хорошему христианину, — ехидно пробормотал он. — Мы так этому рады, что даже порой забываем, как двадцать лет назад нас прогнали из этого самого города. У вас дом где — на площади де Грев или в Жермен-Локсеруа? Вполне может оказаться, что вы живете в моем доме, который у меня украли.

— В любом случае, виноват в этом мой муж, а не я, — сказала София и поспешно протянула руку к мешку с деньгами.

Но Исаак крепко держал его. Тусклый свет отражался в его лице.

— Вам не стоит испытывать укоры совести, — продолжал он насмешливо, но его взгляд при этом был ледяным. — Когда короля Ричарда короновали на царство, нашему брату в Англии стали прорубать черепа топорами, нас сгоняли в деревянные дома и поджигали. А теперь осквернители причастия и богоубийцы отнимают у нас имущество.

— Имя моего покойного мужа — Бертран де Гуслин, и если он и убивал евреев, то не в Париже, а в Палестине.

— Гуслин? Вы — родственница Теодора?

Впервые с его лица исчезла усмешка, и его жирное тело вздрогнуло. Презрение, которое до этого сквозило в каждом его слове, в каждом жесте, пропало так быстро, что Софии показалось, что перед ней сидит совершенно другой человек. Она больше не была для него одной из высокомерных парижанок, которые сегодня приходят к нему за помощью, а уже завтра, если представится удобный повод, готовы унизить его.

— Конечно, — ответила София, сбитая с толку его странным поведением. — А вам какое до этого дело?

Он снова почесал бородку, но на этот раз не для того, чтобы испытать ее терпение, а потому, что впал в задумчивость.

— Теодор хороший человек, — размеренно сказал он. — Да, именно: хороший человек. Он говорит с нами, совершенно не укоряя нас в том, что мы убили Христа. В то время как остальные только и думают, как бы запихнуть всех нас в один квартал и не позволять более жить в центре Парижа, он относится к нам так, будто мы живем в одном мире, а не в разных. Мне нечасто приходилось встречать столь образованного, разумного христианина, да к тому же почти без предрассудков. Он цитирует Пьера Абеляра, который сказал, что евреи не повинны в распятии Христа, что они действовали по неведению, что означает — без злого умысла. Да, так говорит Теодор де Гуслин, и по нему видно, что он действительно так считает и действует в соответствии с этим. Однако...

София хотела гордо поддакнуть и обратить внимание на то, что всеми названными добродетелями Теодор обязан ей, хотя она и не могла вспомнить, чтобы хотя бы раз разговаривала с ним на эту тему.

Но Исаак поднял руку, призвав ее к молчанию.

— Однако... Ему следует быть осторожным. Наш брат всегда задолго чует беду. Я не знаю, каковы планы короля... и не знаю, касаются ли они нас. Но Теодору стоит смотреть, перед кем он высказывает свое мнение.

— Теодору нечего бояться короля! — решительно воскликнула София. — Он — учитель дофина!

Исаак только пожал плечами.

— Думаете, это защитит его? — с сомнением спросил он, затем подвинул к ней мешок с деньгами и больше не сказал ни слова.

Она взяла мешок, но гордость помешала ей пересчитать его содержимое. Кроме того, ей не терпелось как можно скорее покинуть это место.

— Глупая болтовня, — пробормотала она, поднимаясь по лестнице между покрытыми плесенью стенами. Что бы ни значили слова Исаака, прежде всего ей нужно было решить собственные проблемы.

Нужно избавиться от Кристиана Тарквама. Она заплатит ему в обмен на обещание никогда больше не подходить к Теодору и не отвлекать его своими разговорами.