— Что вы ей давали? — спросила она, перекрикивая жалобный стон, доносящийся с кровати.

Женщины задумчиво смотрели друг на друга.

— Мы сделали все, что полагается делать во время родов, — наконец бодро начала одна из них, немного разочарованная тем, что это не принесло должного результата и роженица продолжала мучиться. — Мы укрепили амулет из благородных камней на ее левом запястье. Думаете, нужна была еще журавлиная кровь? Даже не знаю, где можно ее достать, но она может облегчить роды. А еще на улице стоит на коленях священник и молится святому Годхарту, который помогает всем роженицам.

— Да поможет ему Бог, — пробормотала София, ощупывая роженицу между ног. — Несчастной женщине никогда не станет лучше, если вам не приходит в голову ничего другого. Вы что, не видите, сколько крови она уже потеряла? А судороги, которые сотрясают ее, вызваны не только схватками, а страхом смерти. Она будто сжимается, чтобы удержать ребенка, а это приведет ее к гибели.

— Но что нам тогда делать? — жалобно спросила одна из них. — Нам назвали ваше имя, потому что считается, что вы здесь в Париже можете прогнать смерть. Удастся ли вам и здесь...

— Конечно! — нетерпеливо прервала ее София, не скрывая отвращения к только что услышанной похвале. — А теперь слушайте, что я вам скажу, и выполняйте: сначала мне нужна кипяченая вода полевого цветка, чтобы избавить ее от судорог. После этого я дам ей полынную воду, чтобы ускорить роды. А для того, чтобы ребенку было легче выбраться из ее тела, смажу ее половые органы фиалковым маслом.

В то время как притихшие испуганные женщины засуетились, София положила руку на живот роженицы.

— Вы слышите меня? — спросила она. Женщина застонала, но ничего не ответила.

— Послушайте меня, — попыталась успокоить ее София. — Доверьтесь мне — и я спасу вас и вашего ребенка. Судя по всему, он неправильно лежит, и мы должны повернуть его так, чтобы он лег головкой вперед, а ручки прижал к ножкам.

— Пожалуйста! — с трудом прошептала роженица. — Сделайте так, чтобы это закончилось!

— Ничего не бойтесь, — спокойно сказала София. — Я скажу вам, что собираюсь делать. Чтобы повернуть ребенка, мне нужно протолкнуть его обратно. Для этого дамы будут держать ваши ноги высоко над головой. Будет больно, но не долго, это я вам обещаю.

— Кто... кто вы? — едва слышно произнесли искусанные в кровь губы.

— Я София де Гуслин, и я знаю, что вы сейчас чувствуете. Восемь лет назад я сама родила дочь. Месяцы, что я носила ее, были ужасны, а еще ужаснее день, когда она наконец появилась на свет. Но всем известно: даже самое плохое проходит, а воспоминания не болят.

— Я помню вашего мужа, — пробормотала роженица. — Его звали Бертран, не так ли? Судьба была так жестока, лишив вас мужа еще до появления малыша, и он умер такой ужасной смертью, промучившись целых три дня.

— Да... да, это правда, — равнодушно подтвердила София. — Неизвестная болезнь поразила его внутренности. Но вы не умрете, ваше... величество.

Она обтерла вспотевший лоб Бланки Кастильской, королевской дочери. После того как она вышла замуж за наследника престола Людовика, ее стали называть Бланш.

— Ваш ребенок будет жить, - утешающее добавила София, — а король Филипп обрадуется долгожданному внуку.

София долго сидела у постели уснувшей Бланш. Она уже устала смотреть на дофину, и на короткое время ей захотелось просто опустить голову и погрузиться, как она, в успокаивающую темноту.

Комната была полна людей, когда к полудню наконец на свет появился мальчик, немного посиневший, но здоровый и крепкий. София смазала его небо и десны медом, чтобы очистить рот, помыла его в плоском деревянном корыте и вытерла предварительно подогретыми полотенцами. Женщины смотрели на нее с глубоким уважением.

— Следующие несколько часов регулярно проверяйте его кожу! — приказала София. — Если она станет слишком холодной, ребенка нужно будет натереть свиным жиром!

После того как маленького принца уложили в колыбель, она вернулась к его матери и положила мешочек с полынью, размоченной в вине и воде, к ее кровоточащим половым органам. Глаза Бланш смотрели прямо перед собой, ничего не видя. После всех ужасный болей она не понимала, что наконец родила желанного наследника.

Но вместо нее громко радовались остальные. Гордый наследник трона Луи пришел посмотреть на сына и объявил, что назовет его Филиппом, в честь дедушки.

Голова Бланш начала беспокойно метаться по подушке. Только теперь у Софии появилось время внимательно рассмотреть свою пациентку. Она прожила во Франции почти десять лет, но выглядела как маленькая птичка, которую забрали из теплого гнезда. Ее лицо было угловатым, груди мальчишескими, несмотря на то что она только что родила.

— Тихо, — сказала София. — Тихо.

Она не хотела уходить, пока не станет ясно, выживет дофина или нет. Только теперь, когда она погрузилась в сон и кровотечение прекратилось, София начала думать о том, как ей тихо и незаметно сбежать из дворца. Это место производило на нее тягостное впечатление, и она не возвращалась сюда после того, как брат Герин оттолкнул ее. Бланш приоткрыла глаза.

— Спасибо, что остались со мной, — прошептала она.

— Это уже почти не нужно, — сказал София. — С вашим сыном все в порядке, его только что отнесли к королю. А придворные дамы позаботятся о вас.

Бланш невидящим взглядом смотрела перед собой, как и прежде, но вдруг разрыдалась и схватила Софию за руку.

— Ах, мои дамы! — сказала она сквозь слезы. — Они ничего не умеют, кроме как кудахтать целыми днями, как встревоженные куры! Я истекала кровью, а они спокойно смотрели на это! Как я их ненавижу!

Столь откровенные слова удивили Софию, как и слезы, стекавшие по лицу, которое незадолго до этого было похоже на безжизненную маску.

— Только не нервничайте, моя дофина, — сказала София. Страдания принцессы уже сильно утомили ее. — У вас ведь есть сын! Сегодня — радостный день!

— Да, возможно, для Франции, но не для меня, — горько ответила Бланш. — Здесь я не знала ни дня радости. Когда я была девочкой, я любила яркое солнце и зеленоватое море, а здешний дождь и серое небо я просто не выношу. А знаете, что я больше всего любила есть у себя на родине? Простую пищу пастухов: пряный козий сыр и черные оливки. Я часто просыпаюсь ночью, мой рот наполнен слюной, я скучаю по этой пище. Ничто не может насытить меня здесь, ничто не может утолить мой голод. Поверьте, меня тошнит от всей еды, которую мне приносят.

Речь утомила ее, но она никак не могла успокоиться. Ее слова звучали жалобно и одновременно по-детски упрямо.

— Но вам нужно есть, чтобы набраться сил, — холодно заметила София, не испытывая ни интереса, ни сочувствия. — А еще вы должны принимать лекарства, которые я для вас приготовила.

Она осторожно попыталась дать ей ложку вина с толченым цинковым купоросом, но Бланш, которая до этого много часов не могла пошевелиться, оттолкнула ее.

— Зачем мне набираться сил, если нет ничего, что могло бы порадовать меня?

София пожала плечами, встала и посмотрела на нее сверху вниз.

— Значит, нужно что-то найти. Я могу дать вам совет: не думайте о прошлом. Ну что с того, что вы потеряли родину? Ведь горе об этом уже давно рассеялось. Когда вы думаете о козьем сыре, который так любите, лучше представьте, как он долго лежит на солнце, тает и на него садятся жирные мухи!

Она отвела глаза от удивленного взгляда Бланш. Собственное прошлое пронеслось у нее перед глазами так бесцветно, будто было захоронено под толстым слоем серого льда, который зимой заметало снегом. Она ничего не забыла, но ничто не могло заставить ее почувствовать прежнюю боль.

Как и тоску по брату Герину. Как и вину за все страшные грехи, который она совершила: предательство, обман, убийство.

— Поверьте, — сказала она подбадривающим голосом, — мне живется хорошо, потому что я придерживаюсь правила, о котором только что вам сказала. Найдите себе занятие по душе! Наполните свою жизнь деятельностью, так, чтобы не осталось пустоты! И прежде всего: никогда не оборачивайтесь назад! Это приносит только боль и не стоит того.